же книгах, что на Востоке одиночество и мужская дружба ставились гораздо выше, чем любовь к женщине, и с этих пор стал настойчиво искать одиночества.
Для этого нужно было прежде всего снять комнату, и Алексей Федотович сам расклеивал объявления, звонил, узнавал, лазил по чердакам. Затем счастливая судьба свела его с уникальным человеком, который мог все раздобыть, достать и устроить, и этот уникальный человек (Алексею Федотовичу не хотелось называть его маклером) нашел для него комнату с загадочным полуовальным окном, находившуюся на самом верху бывшего доходного дома. Когда Алексей Федотович впервые ее увидел, он представил в воображении, как в ней ютилась какая-нибудь белошвейка, строчившая на машинке «Зингер», или бедный университетский студент, прятавший под матрасом прокламации. Нынешняя хозяйка комнаты занималась домашней алхимией — заваривала лечебные травы и готовила целебные настои, снабжая ими знакомых. Узнав о пристрастии Алексея Федотовича к чаю, она почувствовала в нем родственную душу и согласилась сдать комнату, которую он освободил от мебели и лишних вещей. Комната получила название Восточной, хотя окна в ней выходили на запад и Алексей Федотович заваривал в ней чай по-японски, по-английски и по-русски. С помощью того же уникального человека он раздобыл необходимые чайные принадлежности и, уединяясь в Восточной комнате, стал подниматься рано, как белошвейка, и со жреческой торжественностью совершать ритуал заварки. Аромат чая и тишина раннего утра (в комнате не было ни радио, ни телевизора, ни пластинок) помогали ему забыть о музыке и словно избавиться от той кары, которая была ниспослана на него. Алексею Федотовичу не хотелось ни играть, ни рисовать, ни резать гравюры, и ему становилось смешно, что он когда-то с такой страстью отдавался музыке, мечтал о сольном исполнительстве (а он действительно мечтал), о выступлениях с оркестром. Теперь он успокоился, и у него сложилась своя чайная философия, которую он пытался втолковать жене, не понимавшей, что с ним творится и тщетно пытавшейся бороться с его увлечением.
Вернувшись из чайного магазинчика, Алексей Федотович справился по своей картотеке (все попадавшиеся ему сведения о чае он заносил на карточки, систематизированные в особом порядке), с какими сортами и в каких пропорциях можно смешивать вьетнамский чай, и пересыпал его в специальную коробку: пусть отлежится. Сам заварил привычную и проверенную смесь индийского и цейлонского, добавив для запаха немного жасминового. Этот букет всегда спасал его в минуты меланхолии, которая все настойчивее овладевала им после разговора с Глашей. Алексей Федотович с досадой думал о явной высокопарности своих слов, о том, что не нужно было так исповедоваться — все это нелепо, неуклюже, смешно, и его новая знакомая наверняка вспоминает о нем с той же улыбкой, с которой его встречают продавщицы чайных магазинов и наслышанные о его чудачествах соседи. Зазвонил телефон, и Алексей Федотович, чертыхаясь, что не отключил его сразу после прихода, обреченно потянулся за трубкой. Звонила жена с робкой надеждой узнать, когда он будет дома. Алексей Федотович ответил, что переночует сегодня в чайной комнате, и тогда она проговорила с укором:
— Алеша, что происходит! Дома столько дел, я одна разрываюсь на части, а ты занят какими-то чудаческими выходками. Дети постоянно спрашивают, где ты. Я не знаю, что отвечать знакомым. Последний раз ты был дома во вторник, а сегодня уже понедельник. У меня такое впечатление, что ты нас бросил. Может быть, у тебя там женщина?
— Постыдись, Клава! О чем ты говоришь! — Алексей Федотович сокрушенно взялся за голову. — У меня женщина… какая чушь!
— Почему же тогда ты не разрешаешь мне приехать?
— Приезжай, пожалуйста.
— Но ты этого не хочешь.
— Да, не хочу.
— Но почему? Я бы у тебя убралась, навела порядок, приготовила бы тебе поесть. Нельзя же быть весь день голодным.
— Может быть, ты мне еще чай заваришь? — насмешливо произнес он и тотчас же пожалел об этом: жена могла спокойно стерпеть открытую грубость, но не переносила скрытой иронии.
— Алеша, зачем ты? — прошептала она трагически, словно ее ударили ножом из-за угла.
— Господи, что, что?!
— Зачем ты меня мучишь?!
— Я тебя мучаю?! Нет, голубушка, это вы меня измучили! Хватит! Двух оболтусов вывел в люди! Дайте отдохнуть наконец!
— Алеша, как странно ты говоришь. Ты здоров?
— Ха-ха-ха! Объявите меня сумасшедшим!
— Но ведь Юрик и Валерик твои дети, они в тебе постоянно нуждаются.
— Я не собираюсь быть для них нянькой.
— Алеша, — жену упрямо одолевала навязчивая догадка, — у тебя другая семья? Сознайся…
Он мучительно застонал в ответ.
— Да, я права?
Она старалась расслышать в его голосе ту последнюю нотку, которая окончательно убедила бы ее в собственной правоте.
— К твоему святому простодушию немножко бы юмора, — сказал он и бросил трубку.
III
После разговора с женой Алексей Федотович долго не мог успокоиться и найти, себе дело. Шагая из угла в угол, он в полутьме натыкался на вещи (полуовальное окошко, выходившее на крышу, было подслеповатым), переставлял с места на место чайную посуду, а затем вспомнил о заваренном чае и, пока он остывал, все сидел неподвижно, как йог, и смотрел прямо перед собой. Из задумчивости его вывел стук в дверь. «Неужели все-таки прикатила?» — спросил он себя и с досадой поплелся открывать. Это оказалась не жена. Перед Алексеем Федотовичем стояла его недавняя знакомая, вся вымокшая под дождем, лисий мех на воротнике поблек, и по лицу со лба стекали струйки воды, смешанные с расплывшейся краской.
— Какая неожиданность! Вы?! — он невольно отступил на шаг, пропуская ее в комнату.
— Не сердитесь, так получилось. Начался дождь, стекла в кабине залило, я продрогла, а тут еще «дворники» испортились, и мне стало так не по себе…
Ее слова заставили его задуматься, и, словно упустив время, чтобы ответить на них, он был вынужден сказать о постороннем:
— А у меня чай готов. Хотите?
— Чай? — она с удивлением оглядывалась по сторонам. — Значит, это правда? Вы действительно устроили здесь чайную комнату, и больше ничего?
— А что еще могло быть?
Его неопределенное восклицание удовлетворило ее больше самого точного и обстоятельного ответа. Но через минуту она снова засомневалась.
— А кто здесь живет? — спросила она.
— Никто. Я и сам здесь не живу…
— Вы снимаете комнату только ради чая?
— Я же сказал об этом с самого начала!
— Нет, я вам верю, — произнесла она, словно бы вынужденная сохранять веру в то, что у любого другого вызвало бы откровенное недоверие.
— Ну вот что, — в голосе Алексея Федотовича послышалась угрожающая решительность, — я прочту вам лекцию. Мы разберем в ней четыре главных вопроса: 1) Философские основы чайного ритуала; 2) Эстетика чая в Японии;
