И потому через полчаса пути вдруг снова затормозил, хитро взглянул на нее и провозгласил:
— На выход!
Милана повертела головой и удивленно проговорила:
— Как-то мало похоже на горы.
— Это типа первый привал. И первые достопримечательности. Пошли, бери камеру, — он кивнул на лес и, распахнув дверцу, выскочил на обочину.
Все еще ничего не понимая, она подхватила кофр с фотоаппаратом и вышла из машины, чтобы встретить его ладонь, протянутую к ней. А после он повел ее за собой по узкой тропинке, не видимой глазу с дороги, чтобы еще через несколько минут оказаться на неширокой грунтовке посреди леса. По этой дороге тоже долго идти не пришлось, потому что и следом — была еще одна тропа, то ли подзаросшая, то ли недотоптанная, и там уж пришлось добираться сквозь ветки густого кустарника, иногда выше их ростом.
А потом они вдруг оказались посреди огромной опушки, лысой и пустой, песчаной, изрытой канавами, засыпанными только местами. И эти рытвины казались настоящими шрамами в теле земли, едва-едва начинавшими затягиваться — сорной травой и совсем мелкими, невысокими, редкими-редкими сосновыми деревцами.
— Знакомься, мой первый пятак! — объявил Назар, будто бы это место было его личным полем битвы.
Медленно переступая на одном месте, она повернулась вокруг себя и, взглянув на Назара, пожала плечами:
— Ты ведь знаешь, что я нифига в этом не понимаю.
— Тогда давай начнем с самого начала. Как думаешь, где ты сейчас находишься на самом деле?
— В лесу.
— На острове! Сорок миллионов лет назад здесь был самый настоящий остров, который омывало водами со всех сторон. Конкретно неподалеку отсюда находилось море, которое сейчас затопило бы Польшу и Беларусь. И именно тогда его волны выбрасывали на берег камни, которые образовывались, когда смолы древнейших хвойных деревьев попадали в воду. Потом тектонические плиты двигались, климат менялся, отступали океаны, а на поверхность проступало их дно. Земля меняла свое лицо, а эти камни — остались здесь, прямо под твоими ногами, на этом острове. Как думаешь, что было потом?
— Тут вырос лес, — продолжила гнуть свое Милана. Выбрала местечко, густо заросшее травой, уселась, поджав по-турецки ноги, и подняла к Назару лицо. Он навис над ней, широко улыбнулся, оттолкнулся от земли и отпрыгнул на соседнюю полоску почвы между двумя каналами. А после заговорил:
— До этого леса тоже еще дожить. Миллионы лет, Миланка! Всего три миллиона из них прошло с появления предков человека. И они, в отличие от камней, были совсем непохожими на нас, современных. И уж тем более, не походили на тех, что первыми придумали объяснение тому, откуда этот камень взялся. Первыми были греки. Они придумали легенду, согласно которой однажды сын бога солнца Феба — Фаэтон уговорил отца, чтобы тот разрешил ему прокатиться на солнечной колеснице по небу и не справился с управлением огненными строптивыми конями, а солнце прокатилось слишком близко к земле, сжигая все на своем пути и превращая цветущие сады в пустыню. В это вмешался Зевс и убил молнией Фаэтона, сбросив его с колесницы в реку. Его мать и сестры с тех пор вечно плакали в эту самую реку, а их слезы, касаясь воды, превращались в камни и неслись потоками в море. И поэтому янтарь до сих пор находят только на морских берегах. И, по сути, они были не так далеки от истины, если считать леса плачущими женщинами. А их слезы хоть немного похожи на это!
Назар снова перепрыгнул назад, к ней, и вынул из кармана ключи, к которым вместо брелока был прикреплен довольно крупный кусок янтаря с зеленоватым оттенком.
— Это первый камень, который я нашел. Вот так он выглядел, лежал почти на поверхности. На этом самом месте, мы здесь на привале были с классом, когда в поход ходили, а я нашел. Он очень редкий, зеленый янтарь — вообще редкость. Он… теплый, он горит, он живой, как солнце. Гляди.
Как завороженная, Милана протянула руку и сжала в ладони камень. Новые, неожиданные впечатления пьянили. За ними наступала жажда, которая раздваивала ее сознание. Словно девчонка из младшей школы она заслушивалась историями Назара. Но на смену ей приходила женщина, сходившая с ума от звука его голоса, который она теперь знала разным. Рассказывающим, шепчущим, требующим, рвано вырывающимся из его горла.
— И когда здесь вырос лес? — удерживая себя на границе любопытства, спросила Милана, рассматривая зеленоватый самородок.
— Такой как сейчас — недавно совсем. Под влиянием человека он совершенно изменился даже за последние пару сотен лет. А минералы — они времен второго палеогенового периода, эоцена. Первичное происхождение янтаря пространственно и генетически связано с угольными месторождениями. И образовывались они там, где росли леса. Вот в этом янтаре — высокое содержание глауконита, значит, он зародился в каком-то глубоком заливе, защищенном от действия ветра. Порода, в которой он найден — зеленовато-голубая и называется «голубая земля». Она и дала камню этот цвет. На самом деле, такой очень мало где встречается. Я вот… нашел. Мне четырнадцать было. Потом мы сюда вернулись с пацанами, стали искать еще. Нашли несколько небольших камней, но обычных и не таких качественных, а когда в итоге здесь дядя Стах самую малость копнул, оказалось, что здесь богатое месторождение. Даже почти килограммовые были. Вообще в те времена янтарь еще можно было прямо на земле, в верхних пластах найти. А в последние годы — надо делать вот такие канавы и под сильным напором воды выталкивать. Но получается, что этот пятак именно я нашел. Потом еще несколько было, но этот — на всю жизнь запомнил, все здесь знаю.
— А все остальное… ты откуда столько знаешь? — спросила Милана, когда он замолчал.
— Читал когда-то, в школе увлекался геологией, минералогией, всей этой ерундой про породы… — Назар присел возле нее, коснувшись бедром бедра, и усмехнулся с какой-то иронией: — Даже мечтал стать геологом, знаешь, классическим таким, как в кино. Отправляться в экспедиции с рюкзаком, находить новые месторождения… Романтика. Но у нас земля богатая, здесь чего только нет, даже нефть. Только глубоко очень, из верхних слоев все выкачали тоже. А ниже — нужно оборудование дорогое, чтобы бурить. Миллионы долларов. Типа вдруг не окупится, а деньги уже потратят. Нужны инвесторы, наши в такое не лезут, а я тебе говорю — нефть здесь точно есть. Но видишь, проще изрыть каналами почву, янтарь ближе к поверхности.
— Почему передумал?
Назар на мгновение задумался и, словно бы чему-то смутившись, опустил голову.
— Да не то чтобы передумал. Просто не сложилось. Нужно было в Левандов ехать или в Кловск поступать, а у меня тогда мать заболела сильно, в больницу попала, потому даже мыслей не было. Дядя Стах предложил у него поработать, я и согласился. А когда мать отпустило, то меня уже в армию загребли. Ну и дальше уже по накатанной. В общем… не судьба, наверное.
— Будто тебе сто лет! — фыркнула Милана, повернув к нему голову, и устроила ладонь у него на локте. — В судьбу верить — это… малодушно, наверное. Во всяком случае, точно для стариков, у которых нифига не вышло.
— Когда первые деньги зарабатываешь, то уже как-то и не до учебы, не очень понимаешь, нафига она.
— Чтобы в экспедиции с рюкзаком ходить, — рассмеялась Милана.
— Сейчас так не ходят.
— А как ходят? Без рюкзаков?
— Без романтики.
— Можно я не буду спрашивать, без какой? — она рассмеялась еще звонче, отчего с дерева взмыла вверх птица. Он проводил ту взглядом и улыбнулся. Потом обхватил Милану за плечи и притянул к себе, горячо шепнув:
— Тебе все можно.
— Тогда сейчас начнем делать фотоотчет, — быстро поцеловав Назара в губы, она подхватилась на ноги, вынула из чехла камеру и принялась шустро делать снимки. Назар, поляна, небо. Все было новым, необычным, словно из другой, неизвестной ей жизни.
Назар почему-то смущался, когда она начинала фотографировать его, но не возражал, только бухтел что-то, мол, хватит, давай лучше я тебя. А потом поймал ее в объятия, когда она взобралась на пенек в поисках ракурса, покружил немного и выдал:
