– Кроме того, – продолжила Мараси, – вы рады, что я настояла на том, чтобы остаться, поскольку от меня будет польза. Жизнь приучила вас использовать любые доступные ресурсы.
– Уже лучше.
– Вы думаете, что я умна, и уже говорили об этом. Но вас тревожит, насколько легко я теряюсь, и вы переживаете, как бы это не использовали против нас.
– В тех отчетах, которые вы читали, говорилось про Пыльного Пакло?
– Конечно. Он был вашим заместителем до того, как вы встретили Уэйна.
– Он был хорошим другом. И настоящим законником. Но я ни разу не встречал человека, которого можно было так легко испугать, как Пакло. Тихонько прикрытая дверь могла заставить его вскрикнуть.
Мараси нахмурилась.
– Полагаю, в отчетах этого не было, – заметил Ваксиллиум.
– В них он описан как очень храбрый.
– Он был храбрым, леди Мараси. Видите ли, многие люди принимают пугливость за трусость. Да, Пакло мог подпрыгнуть от выстрела. А потом бежал проверить, кто стрелял. Однажды я видел, как он смотрел на шестерых, целившихся в него из пистолетов, и даже не вспотел. Вы неопытны. Таким когда-то был и я. Все такими были. Человек измеряется не тем, сколько он пережил. Не тем, как он вздрагивает от шума или как быстро демонстрирует эмоции. А тем, какие уроки он извлекает из того, что ему показывает жизнь.
Румянец Мараси сделался гуще.
– Еще я думаю о том, что вам нравится произносить речи.
– Значок законника к такому приучает.
– Вы… его больше не носите.
– Его можно снять, леди Мараси. Но перестать носить нельзя.
Их взгляды встретились. Ее глаза были глубокими и блестящими, как вода в ручье, что внезапно забил посреди Дикоземья. Ваксиллиум собрал волю в кулак. Он плох для нее. Очень плох. То же самое он думал и про Лесси. И оказался прав.
– Я думаю о вас кое-что еще, – негромко проговорила Мараси. – Угадаете?
«Еще как…»
Ваксиллиум с неохотой отвел взгляд и посмотрел на лист бумаги:
– Да. Вы думаете, что мне следует уговорить Ранетт одолжить вам винтовку. Согласен. Хоть я и советую вам научиться стрелять из револьвера, все же лучше, чтобы в этой схватке вы участвовали с более привычным оружием. Возможно, мы даже подберем винтовку, к которой подойдут те алюминиевые патроны, что прихватил Уэйн.
– А-а. Ну да, конечно.
Ваксиллиум притворился, что не замечает ее смущения.
– Думаю, мне стоит пойти и посмотреть, как там Уэйн и Ранетт.
– Хорошая идея. Надеюсь, Ранетт не обнаружила, что Уэйн стащил у нее пистолет на обмен.
Мараси поспешно направилась к двери.
– Леди Мараси? – позвал Ваксиллиум.
Она приостановилась у порога и с надеждой обернулась.
– Вы отлично меня прочитали, – сказал Ваксиллиум, уважительно кивая. – Не многим это удается. Я, как правило, не даю волю чувствам.
– Курс по продвинутым техникам допроса, – пояснила Мараси. – И… ну, я прочитала ваш психологический портрет.
– У меня есть психологический портрет?
– Боюсь, да. Доктор Мурнбру написал его после того, как посетил Везеринг.
– Так крысеныш Мурнбру был психологом? – Ваксиллиум выглядел по-настоящему сбитым с толку. – Я был уверен, что он шулер, который заехал в город случайно и присматривался, кого бы облапошить.
– Э-э, да. Это часть психологического портрета. Вы, ну, склонны считать всех, кто носит слишком много красного, хроническими игроками.
– Правда?
Мараси кивнула.
– Проклятье. Надо будет ознакомиться с этим портретом.
Когда за Мараси закрылась дверь, Ваксиллиум поднял руку и вдел в ухо серьгу. Ее надо было надевать во время молитвы или каких-то очень важных дел.
Ваксиллиум решил, что этой ночью ему предстоит и то и другое.
16
Уэйн ковылял по железнодорожному вокзалу, опираясь на коричневую трость. Толпа собралась немалая, все толкались и пихали друг друга, желая поглазеть на поезд. Несколько человек ринулись в сторону, и Уэйна чуть не сбили с ног.
Какие же все высоченные! Для Уэйна, чья спина согнулась от прожитых лет, не оставалось никакой надежды разглядеть, из-за чего суматоха.
– Никто не замечает бедную старуху, – проворчал Уэйн.
Скрипучий, носовой и более высокий, чем его обычный голос, с примесью милого говора Марготийского округа. Округ уже не существовал – по крайней мере, в той форме, что раньше, – его поглотил промышленный квартал октанта, и жители уехали кто куда. Умирающий говор для умирающей женщины.
– Никакого уважения. Это, я вам скажу, просто какая-то пародия. Только и всего.
Юноша в толпе оглянулся, увидел древнее пальто до самых лодыжек, изборожденное морщинами лицо, серебристые волосы под фетровой шляпой.
– Простите, мэм, – наконец сказал он и отступил, давая дорогу.
«Вот молодец, мальчик», – подумал Уэйн, похлопав его по руке, и поковылял дальше.
Один за другим люди пропускали его. Иногда приходилось изображать маленький приступ кашля, который казался заразным. Уэйн был осторожен, чтобы не выглядеть похожим на нищенку. Это бы привлекло внимание констеблей, которые могли бы подумать, что он ищет, к кому бы залезть в карман.
Нет, он не нищенка. Он Абригайн, старушка, которая пришла выяснить, что тут за суета. Абригайн не богата и не бедна. Бережливая, в тщательно залатанном пальто, в любимой шляпке, которая была когда-то модной. В очках с толстенными стеклами. Несколько совсем молоденьких мальчишек ее пропустили, и Абригайн дала каждому по конфетке, погладив по голове. Милые мальчики. Они напоминали ее внуков.
В конце концов Уэйн пробрался в передний ряд. Там «Несокрушимый» предстал перед ним во всей красе. Это был вагон с толстой стальной броней, блестящими округлыми углами и массивной дверью. Не вагон, а крепость. Или сейф. Как и сейф, он запирался наружным замком с поворотным диском.
Сейчас дверь была открыта, и Уэйн увидел, что к полу в центре вагона наглухо приварен большой стальной контейнер.
– Ой-ой! – воскликнул Уэйн. – Впечатляет.
Стоявший рядом караульный со знаками отличия офицера частной армии Дома Текиэль улыбнулся и, от гордости выкатив грудь колесом, заявил:
– Он отмечает зарю новой эры. Конец бандитского раздолья и грабежей на железных дорогах.
– О, он впечатляет, молодой человек, – повторил Уэйн. – Но вы точно преувеличиваете. Я уже видела железнодорожные вагоны – даже прокатилась в одном, да будет проклят тот день. Мой внук Чаретель хотел, чтобы я поехала вместе с ним в Ковингтар и встретилась с его невестой, и другой возможности не было, хотя я и думала, что раньше-то неплохо путешествовала в карете, запряженной лошадьми. Внук сказал, это называется прогресс. Прогресс, видимо, означает, что тебя запирают в ящике и ты не можешь ни увидеть солнце над головой, ни насладиться поездкой. Так или иначе, тот вагон был в точности как этот. Просто не такой блестящий.
– Я вас уверяю, этот весьма неуязвим. Он все изменит. Видите эту дверь?
– Вижу. Она закрывается на замок. Но сейфы можно взломать, молодой человек.
– Не этот, – возразил караульный. – Бандиты не смогут его открыть, потому что его нельзя открыть – ни им, ни нам. Как только эта дверь закрывается, она запускает механизм, подключенный к тикающим внутри часам. Эти двери невозможно снова открыть на протяжении двенадцати часов, независимо от того, знаешь ты код замка или не знаешь.
– Взрывчатка, – сказал Уэйн. – Бандиты вечно все взрывают. Все об этом знают.
– Это шестидюймовая сталь. Количество динамита, которое потребуется, чтобы ее вскрыть, наверняка уничтожит содержимое вагона.
– Но алломант точно сможет забраться внутрь, – не унимался Уэйн.
– Как? Пусть толкает металл сколько душе угодно: вагон настолько тяжелый, что его просто отшвырнет назад. А если он каким-то образом попадет внутрь, у нас там восемь охранников.
– Ух ты! – Уэйн аж позабыл про говор. – Это и впрямь впечатляет. И чем они будут вооружены?
– Полным набором… – начал было караульный, но замолчал и пригляделся к Уэйну. – Набором… – Его глаза сузились от подозрения.
– Ой, я пропущу чай! – вскричал Уэйн и, развернувшись, заковылял обратно сквозь толпу.
– Остановите эту женщину! – заорал караульный.
Уэйн перестал притворяться, выпрямился и начал протискиваться, энергично работая локтями. Бросил взгляд через плечо. Караульный пробирался следом и вопил:
– Стой! Остановись, будь ты проклят!
Подняв трость, Уэйн нажал на спусковой крючок. Его рука начала трястись как всегда, если он пытался стрелять из пистолета, но здесь были только холостые патроны, так что ничего страшного. Треск, похожий на выстрел, привел толпу в панику, люди волной бросились на землю, словно ветер всколыхнул пшеницу в поле.
Уэйн метнулся прочь, перепрыгивая через распростертые фигуры; достиг края толпы. Караульный поднял пистолет. Уэйн забежал за угол здания вокзала – и остановил время.
