– А любимый тем временем уже далеко, да?
– Конечно. Она его уже не интересует, потому что уже все. Ему уже не нужно ничего – он вдалеке впадает в летаргию, он же напрыгался, набегался, устал, за ней ухаживая, всю энергию потратил. И сердечко у него уже пошаливает, и сил у него, бедняжки, нет, и вот он сидит себе, головку под крыло спрятав, отдыхает. А как солнышко лизнет утром перышки – мы снова готовы к подвигам! К новым приключениям! К завоеванию мира! Есть, пить, летать снова с утра до вечера, поблистать слегка, целый день потратить на дуракаваляние, повыпендриваться, авось найдется какая-нибудь еще красавица поблизости. Пульс шестьсот ударов в минуту. Я тебе скажу, это впечатляет. Впечатляет! Особенно эта перемена, вот эта полная смена внешности! Это просто невообразимо.
Марта делает паузу, я понимаю, что мы вместе смотрели этот фильм, Аттенборо действительно великолепен. Напрягаю слух, потому что подруга тоже уже взолнована.
– Да чего тут невообразимого, ты что, женщина, такое говоришь? Я что, Эдика не знаю? Я что, не знаю, как он живет? И какой он хамелеон? Что ты тут болтаешь, щебечешь о нем, как будто сама в него влюбилась? Ты разве не помнишь, как он с Элкой поступил? А его первая жена до сих пор его долги выплачивает, а такая любовь была! У тебя с памятью, что ли, проблемы? Только знаешь что? Я вот тебя слушаю, слушаю, и все время, пока ты тут вещала, я молчала, правда ведь? Вот теперь ты помолчи секундочку. Я все думала, о каком таком ястребе ты говоришь? Я-то думала, что она все время сама о себе заботилась. Что она вовсе не такая деловая.
А тут, смотри-ка, подсуетилась. Это Войтек, да? Войтек-директор… или не Войтек? Войтек – порядочный мужик, исключительный. Я вообще знаю этого ястреба? Да хватит тебе со мной аллегориями разговаривать, что я, жизни не знаю? Что я, вчера родилась, что ли? А она-то, смотри-ка, притворяется, что везет все сама, на своем горбу, так это она что – чтобы к себе сочувствие вызвать? Хотя этот Эдик, которого ты так здорово описала… он что, подкатывается к тебе, да? Эдик – натуральный сукин сын. Я тебе точно говорю. Уж я в мужчинах разбираюсь. Ты с ним встречаешься? А тогда кто там в кухне сидит?
– Но… – Марта пытается ее перебить, а я не могу усидеть на стуле от восторга. Обычно Марта в таких случаях всегда побеждает, но тут нашла коса на камень.
– Ты лучше с ним не связывайся. Даже внимания на него не обращай. Ты, Марта, кого ястребом-то называешь? Яцека? Это Яцек, да? Ой, ну ты даешь! Я такого определения еще не слышала. Классно!
Марта начинает смеяться:
– Да подожди, ты же спрашивала, что я делала. И я тебе говорю, мы смотрели тут фильм о колибри. Необыкновенный! Изумительный! На «Нэшнл Джиографик».
– Так ты… о колибри говорила?!! О настоящих колибри, птичках таких маленьких? Таких с золотыми головками и безмозглых? А про ястреба – правда? Я же думала, это ты иносказаниями говоришь. А эти птички, значит, в природе так и живут? Ну, ей-богу! Откуда же я могла знать, что ты о птицах говоришь, ну перестань! Что я, ясновидящая, что ли?
И подруга, тоже смеясь, уходит, а Марта приходит ко мне, обнимает меня за плечи – и мы смеемся оба, потому что я говорю, что все слышал.
– Видишь? Я же говорила: если человек настроен на свою волну и у него есть собственное мировоззрение – с ним нельзя ничем делиться, он все равно воспримет все по-своему.
А вечером Марта прижалась ко мне перед сном и прошептала:
– Ты мой ястреб…
И это был, наверно, самый большой комплимент, который я от нее когда-либо слышал.
* * *
– Пожалуйста, я вас очень прошу, отдайте эту бутылку.
Я открываю глаза и вздрагиваю от строгого тона стюардессы.
Она вовсе не милая.
– Я ее купила. И она моя.
Я не разбираю, чей это голос – Анки или Иолки. Они обе настроены решительно.
– На борту запрещено распивать алкогольные напитки, которые куплены не у нас. А вам, пани, уже вообще достаточно, – резко говорит стюардесса, склоняясь к девушкам.
Интересно, что будет дальше. Самолет притих, в воздухе витает недовольство.
И тут в этой тишине раздается голос Иолки:
– Отвали, ляля, иначе я с тобой сейчас так потанцую, что ты костей не соберешь, гребаная сука!
Я смотрю на Джери, Джери на меня.
Я понятия не имею, что теперь будет, но это караул.
Наступает полная тишина, а потом стюардесса отходит.
Такой текст озвучить… да она девушка вообще?
От такого уши завянут не то что у нежной девушки – не каждый мужик такое выдержит.
Мы оба молчим, но я вижу, что на Джери эти дамы произвели сегодня неизгладимое впечатление. Что скрывать – на меня тоже.
Марта никогда не позволяла себе подобных высказываний, даже когда была в бешенстве.
Перед посадкой Джери наконец прощает меня.
– Хорошо, что ты все выдумал. Было бы хуже, если бы… – он машет рукой.
– Прости, старик, я не мог упустить такой случай, – говорю я.
– Урок не прошел даром, – принимает он мои извинения. – Но только ребятам я буду об этом рассказывать, а не ты.
В аэропорту мы изо всех сил маневрировали, чтобы не встретить этих девушек. Но при выходе из зала прилета все же наткнулись на них еще раз: они стояли у машины уже с вещами и складывали чемоданы в багажник – машина минимум четверть миллиона, а за рулем сидел накачанный парень, минимум три часа проводящий в тренажерном зале ежедневно, а на заднем сиденье в детском кресле сидел ребенок.
Они даже вида не подали, что знакомы с нами, мы прошли мимо них, и их машина сорвалась с места с мощным ревом.
А пилот летит с нами?
Я вернулся, может быть, и не отдохнувший, но загоревший.
И тут же окунулся в неприятную реальность.
Во-первых – мать.
Я приехал к ней на следующее после прилета утро, с вином, а как же, купленным на Лансароте, и застал у нее пана профессора.
Матушка обиделась: я ее должен был предупредить, она меня не ждала, она не подготовилась.
Я понятия не имел, что она имела в виду, но мне не понравилась эта отповедь вместо радости и благодарности.
Да, я действительно не позвонил, ну так я просто был на Жолибоже, где учил одну мадам, что батарейки в пульте следует менять хотя бы раз в пару лет – а иначе пульт работать не будет. Пятьдесят злотых. А наука – бесплатно.
Во-вторых, я получил сразу после прилета сообщение Ярека, чтобы я с ним как можно скорее связался. Я и связался. И получил от него втык. За то, что, дескать, ему из-за меня прилетело, у него проблемы. Что люди из Опача, ну то есть тот муж актрисы, меня вызванивают – чтобы я немедленно с ними связался. То есть тот человек, который им антенну чинил. Получился скандал, Ярек меня прикрывает, но он ни сном ни духом о том, что случилось, и я должен быть ему благодарен, он уж не знает, чего я там натворил, потому что он туда даже поехал, но они хотят видеть меня и только меня, хозяин был очень расстроен, а он, Ярек, не готов за меня свою задницу подставлять, чтобы это было последний раз, кабель от антенны перерезали чем-то острым, так дела не делаются, он должен был чинить и что я себе думаю, собственно. Я пытался ему сказать, что когда я уезжал оттуда – с антенной все было в порядке, телевизоры все исправно работали и муж актрисы все самолично проверил и остался доволен, но Ярек был вне себя от злости и заявил, что так делать нельзя, а если бы я видел, как был расстроен этот мужик, то у меня совесть бы проснулась и я бы другое запел, потому что мужик все время требовал мой номер телефона.
У Алины была куча работы, потому что какой-то сериал, который вроде бы отклонили два месяца назад, вдруг приняли в производство и первую серию требовалось снять до сентября, а времени мало, но, разумеется, она хотела бы со мной увидеться по очень важному делу.
Бартек с Аськой пригласили меня на празднование пятой годовщины их свадьбы, и это страшная головная боль, потому что я понятия не имел, что им дарить, а к тому же действительно зашивался на работе.
Я позвонил Маврикию, который тоже должен был прийти к ним в субботу, но Маврикий сказал, что у него уже есть бутылка в виде сиськи и что они будут оба прыгать от восторга при виде ее.
И где он только такую бутылку надыбал?
Потом он позвонил и сказал, что едет на следующей неделе к себе в сторожку и если я хочу, то могу поехать с ним, только надо решать быстрее, потому что он один там сидеть не собирается и если я не поеду, то он кого-нибудь другого возьмет. Предложение было крайне заманчивое, потому что о таком только мечтать можно.
Никаких девушек.
Невероятный лес.
Инга сделала из меня своего лучшего друга и сообщила, что придет послезавтра, потому что соскучилась и хочет знать, как там было на Канарах.
Девчонка-соседка прибежала сразу после моего приезда – и началось: а где я был, а я же обещал ее сфотографировать, а когда я собираюсь выполнять свое обещание. Я ей сказал, что как только у меня будет немного свободного времени, но на самом деле это означает, разумеется, что никогда.
