— Что?! Опять?! — завопил Кужеров.
— А еще лучше, если с нами поедет Мигулько. Поехали брать дамочку.
— Шутишь? — прошелестел он.
— Отнюдь. Собирайся, лентяй, а то будет поздно.
По дороге мы прихватили еще и Гену Федорчука, опрометчиво задержавшегося в лаборатории за проявлением очередной фототаблицы. Я настойчиво попросила Гену взять с собой видеокамеру. И позаботиться о том, чтобы батарея в ней была заряжена и пленки хватило. Это не шутки, просто так бывает всегда: криминалист ждет до последнего, а когда все готовы ехать на выезд, где требуется видеосъемка, или, еще лучше, уже в дороге, криминалист робко заявляет, что у него батарея села, да и за пленкой надо было заехать…
Приехав в областной городишко, где жил до осуждения Коростелев, мы долго плутали в поисках нужной улицы. Местные жители, как юноши, так и девушки, шарахались от нашей машины, когда мы пытались спросить дорогу.
Но наконец, после долгих поисков, мы подъехали к стоящему на отшибе дому, с закрытыми ставнями. Окрестные дома светились желтыми вечерними огоньками, из них доносились музыка, громкие голоса, темпераментные перепалки героев бразильских сериалов. И только этот дом был темным и молчаливым, настолько, что я даже усомнилась, а не зря ли я все это затеяла?
Оставив машину за поворотом, мы тихо потянулись по тропке к дому. Я показала Кужерову и Косте Мигулько на крыльцо и на окно с задней стороны дома. Кужеров покачал головой и взял меня под руку. Я тихо высвободилась и потянула за рукав Гену. Кужерову я шепотом и жестами объяснила, что не думаю, что Кротова будет сопротивляться. Кужеров замысловатым жестом дал мне понять, что я ох как недооцениваю баб с ножами в руках. Но отстал от меня.
Мы с Геной поднялись на крыльцо, и я потянула дверь. Конечно, она оказалась заперта. Я с надеждой посмотрела на Гену. Он тихонько щелкнул замком своего экспертного чемодана, на ухо задав мне вопрос, отбояримся ли мы, если в доме никого не обнаружим.
Я мимикой и жестами показала, что даже сомнений быть не может, и Гена, достав какой-то сложный инструмент, мне в темноте не было видно, какой, ловко отпер замок. Мы бесшумно открыли дверь и вошли.
В доме была темень, и я пожалела, что мы не взяли взвод ОМОНа. Найти кого-то в этой темноте, в незнакомом помещении вдвоем было нереально. Оставалось сделать только одно: зажечь свет. Гена нашел выключатель и щелкнул им. Тусклая лампочка осветила разобранный диван, на котором валялся скомканный плед. Вне всякого сомнения, на этом диване спали недавно, во всяком случае, отнюдь не два года назад. На втором этаже послышался какой-то шорох, и мы с Геной стали подниматься по скрипучим ступенькам. Я про себя молилась, что если ей приспичит удрать, пока мы будем наверху, пусть она попадет в могучие лапы Сережки Кужерова, который дежурит у крыльца.
В общем, так оно и вышло. Потом стало понятно, что при нашем появлении она вскочила с дивана и спряталась в кладовке, а когда мы скрылись на втором этаже, попыталась выскочить в дверь. Но Сережка ловко поймал ее, крепко обнял и уже не выпускал.
А на втором этаже безмятежно спала старшая Кротова. Ее мы тоже увезли в город.
Вопреки нашим опасениям, Ольга Кротова вела себя абсолютно спокойно. В дороге она даже не пыталась заговорить, поинтересоваться, почему ее задержали и куда везут.
Но как только мы приехали в РУВД и вместе с ней прошли на второй этаж, в отдел по раскрытию умышленных убийств, Ольга, повернувшись ко мне, сказала с легкой улыбкой:
— О-о! Вижу, что нужно рассказать все без утайки. Мария Сергеевна, где вы будете писать протокол?
Мы устроились в кабинете Мигулько, причем я чувствовала себя очень неловко, поскольку мучилась поисками верного тона в разговоре с Кротовой. Я готовилась к другому сюжету — к слезам, к истерике, к глухому молчанию, но только не к такому легкому, с улыбкой, общению.
Я достала бланк протокола, заполнила установочные данные и убедившись, что Кротова всячески подчеркивает свою доброжелательность и готовность сотрудничать со следствием, как бы невзначай спросила:
— Вы ведь не будете возражать против видеосъемки?
Ее миловидное лицо на мгновение исказилось недовольной гримасой, но выйти из образа она не могла, поэтому кивнула.
Гена установил видеокамеру, и Ольга начала давать показания.
Я уже поняла линию ее поведения и порадовалась, что она, похоже, не знает о спасении Коростелева.
Ольга уверенно, с легкой улыбкой, говорила о том, как она, юная, неопытная девушка, совсем девчонка, познакомилась с интересным мужчиной Виктором Коростелевым. Как влюбилась в него по уши и только потом узнала, что он женат и имеет дочь. Как порвала с ним, как мучилась после и как была поражена, узнав, что Коростелев убил жену и дочь и осужден за это.
Она чуть не сошла с ума, но сердцу не прикажешь, и ее снова потянуло к Коростелеву. Она выяснила, где Виктор отбывает наказание, стала писать ему, потом приехала и согласилась на регистрацию брака.
— Вы знаете, — говорила она, глядя на меня доверчивыми, широко распахнутыми глазами, — я была как в тумане. Виктор ведь мог просто загипнотизировать. Я была кроликом, а он удавом. Не знаю, как он этого добивался, но он мог из меня веревки вить. Я делала по его приказу все, чего он желал.
— Расскажите про длительное свидание, — осторожно попросила я…
— Да-да. — Она начала рассказывать, в той же тональности, как приехала к Виктору на длительное свидание, как он принес бутылку, позвал в барак какого-то парня, они стали вместе выпивать, только йотом она заметила, что Виктор и не пил совсем, а все подливал парню. Как парень потом упал замертво, а Виктор сказал ей, что если это обнаружится, то он вообще никогда не выйдет из зоны. Она была как в тумане, как под гипнозом, поэтому сделала все, как он сказал. Она помогла Виктору переодеться и выдала труп незнакомого парня за труп Виктора. И даже отвезла гроб с телом этого парня похоронить в Ивановскую область, как велел Виктор.
Я не стала пока спрашивать, почему на могильной плите “Коростелева” не было даты смерти.
Пусть она увязнет в том, что говорит, чтобы потом ей было труднее выпутываться.
В общем, пока она старательно обходила свое присутствие в больнице у постели лже-Коростелева. А я пока не задавала ей вопросов. Наконец она замолчала.
Я тихо спросила, как получилось, что она выдала за своего мужа чужого человека. Интонации мои извиняли ее заранее, что бы она ни сказала.
Кротова немного подумала. На этой стадии допроса она уже не обращала внимания на видеокамеру, которая поначалу ее немного сковывала. Я знала по опыту, что допрашиваемые в ходе допроса забывают про съемку и начинают вести себя более естественно. После паузы, которая на пленке будет смотреться весьма красноречиво, но отнюдь не в пользу девушки, я это уже знала, Кротова начала рассказывать про то, как Виктор заставил ее снять квартиру, а потом подвел к лежавшему в парадной телу, вокруг которого уже были люди, и принудил сказать, что это — ее муж. К тому моменту она уже поняла, насколько опасен Виктор, и смертельно боялась его, допуская, что он может убить ее в любую минуту. Вот тут на ее глазах показались слезы.
Она говорила, что не понимала, зачем это нужно, только слепо следовала инструкциям Виктора, понимая, что если она не подчинится, ей не быть в живых.
Я с интересом ждала, скажет ли она о ножевом ударе. Я уже примерно представляла, как она интерпретирует события, и не ошиблась в своих ожиданиях.
Давясь слезами, она рассказала, что после того, как Виктор заставил ее изображать жену неизвестного мужчины, он сам пропал. Она ничего не знала о его судьбе, страшно волновалась, да еще этот мужчина умер, и она не представляла, что ей следует делать. Этим и объясняется ее неприличная нервозность у меня в кабинете. А потом она находилась в снятой квартире, когда вдруг на пороге возник Виктор, с гипсовыми повязками на ногах. Он был просто невменяем, страшно обругал ее, набросился на нее, хотел убить, схватил кухонный нож, они боролись, и ей удалось повернуть нож так, что он напоролся на клинок.
Он упал и не двигался. Поняв, что он мертв, она собралась в страшной спешке и решила бежать. Хотела пересидеть где-то первое время, и ей в голову пришло использовать для этого заколоченный, пустующий дом, где Виктор жил с прежней семьей. Как-то она была там и теперь подумала, что это самое безопасное место, где искать ее никто не станет.
Когда она замолчала, я объявила об окончании видеозаписи.
Да, к счастью, она даже не предполагала, как много мы о ней знаем, о ней и о ее истинной роли во всех этих преступлениях. Но я и представить себе не могла, насколько эта роль серьезнее той, что я отвела ей. Не говоря уже о том, что врач сказал — раневой канал у Коростелева направлен сверху вниз. Ну никак он не мог напороться на нож, если только не висел вниз головой. Было понятно, зачем она с ним расправилась — в гипсе, беспомощный, он был ей только обузой.
