– Я вижу Аграйнель королевой Многоцветной Земли.
У Мерси перехватило дыхание.
– Правда? Ты не лукавишь?
На гладком, без единой морщинки, лбу старухи выступили капли пота. Губы ее дрожали.
– Правда. Я поняла это при первом ее вздохе.
Мерси остановилась перед портьерами в глубине помоста. Ее глаза отрешенно блестели. Она крепко прижала ребенка к своей пылающей щеке.
– А ее король?! – вскричала Мерси. – Кто он?
– Он… еще не родился.
– Но ты знаешь, кто он? У кого он родится? – настаивала Мерси. – Скажи мне, Морна! Ты должна мне сказать!
Морна попятилась, побледнела, защищаясь от любопытства Мерси.
– Я не могу! – с трудом выдавила она. – Не могу.
Потом резко отдернула портьеру и выбежала. Мерси изумленно глядела ей вслед. Лорд Целитель подошел, оберегающим жестом обнял ее за плечи и стер в ее усталом мозгу навязчивые вопросы, беспокойство, страх.
Мерси тут же обо всем забыла.
Ребенок зашевелился возле груди, начал сосать, и заботы отлетели прочь.
5
Он пробудился от жадного, засасывающего поцелуя.
Безвкусная пережеванная пища перекочевала в его рот из чужого. Ласки влажного языка и пальцев, массирующих горло до тех пор, пика он не проглотит, монотонное бормотанье в ритме его сердца.
Он почувствовал запах мяса, немытого женского тела, одетого в шкуры; дыма, поднимающегося к каменному потолку; услышал далекий перезвон струй, чье-то близкое раскатистое харканье, щебет птиц; шумное дыхание ветра в верхушках горных сосен.
Все тело сковал паралич, но ему все-таки удалось разлепить веки. Свет больно ударил в глаза; видение было расплывчатым. Из глотки вырвался глухой стон. Молитвенное бормотание тут же прекратилось.
– О Боже, наконец-то!
Длинные свисающие пряди очень грязных белокурых волос. Бледное одутловатое лицо под слоем копоти, короткий приплюснутый нос, широко расставленные голубовато-серые глазки, вспыхнувшие от радости. Разинутый перемазанный пищей рот, гнилые зубы.
– О Бог Моря! Ты очнулся!
Лицо приблизилось, стало нечетким; вновь последовал смачный и страстный поцелуй. Оторвавшись от его рта, она принялась ласкать губами ноздри, щеки, глаза и лоб, мочки и ушные раковины, гладкую нижнюю челюсть.
– Очнулся! Жив! О мой светлый Бог!
Пока он мог шевелить только глазами; мозг одеревенел, метафункции начисто стерлись. Женщина отпрыгнула и куда-то убежала; теперь он рассмотрел каменные стены темной пещеры в тусклом свете, маячившем где-то возле ног (только есть ли они у него – вот вопрос).
После долгого отхаркивания раздался гнусавый старческий голос:
– Живой, стало быть? Ну-ка поглядим на это чудо!
Шаркающие шаги, натужное дыхание с бурлящей в горле мокротой. Взволнованный шепот женщины:
– Осторожно, дедушка! Не трогай его.
– Да заткнись, корова, дай поглядеть!
Теперь над ним склонились два лица. Здоровенная бабища в засаленных одеждах из оленьих шкур и старик в поношенных холщовых штанах и жилете из великолепных норковых шкурок, бородатый, плешивый, с налитыми кровью глазами и хищным ястребиным носом.
Старик присел на корточки. Цепкая паучья рука схватила его за волосы и потянула на себя.
– Не надо, дедушка! – взвыла женщина.
Вернувшиеся к жизни глаза наполнились слезами. Зрение прояснилось, и лежащий увидел свое тело, закутанное в мех. Дряхлый палач выпустил прядь волос, и он стукнулся затылком о каменный пол. Старик с ухмылкой щелкнул его по носу, ущипнул за щеку шершавыми пальцами, дал несколько оплеух – при этом голова бессильно моталась из стороны в сторону.
– Глянь-ка, и вправду живой! Только вялый какой-то. Да, ваше танусское величество, осталась от вас куча дерьма!
Женщина оттащила упирающегося старика.
– Только попробуй еще раз тронуть Бога, дедушка! – произнесла она с угрозой в голосе. Послышались звуки ударов, старческие стоны. – Он мой! Я спасла его от смерти и никому не дам его в обиду.
Еще один удар и слабый окрик.
– Черт тебя драл, девка, я ж ему ничего не сделал! О-о-о! Хребет сломаешь, сука поганая! Помоги встать.
– Сперва дай слово, дедушка.
– Даю, даю! – Старик приглушенно выругался.
– Ступай принеси его руку. И масляную грелку. Они там, у костра.
Пыхтя и отплевываясь, тот ушел. Женщина проворно опустилась на колени и опять потянулась к нему своими вывороченными губами. Он стиснул зубы, защищаясь от назойливых губ.
– Ну почему? – укоризненно воскликнула она и пригладила ему волосы. – Я же люблю тебя. Не бойся, со мной ты будешь счастлив, очень счастлив. Но сначала… у меня есть для тебя сюрприз.
Дед принес кожаный мешок и какой-то ящичек.
– А можно мне поглядеть? – попросил он. – Ну хоть одним глазком, Голда!
Она усмехнулась.
– Что, молодость вспомнил, старый скот?
– Ну я же сделал руку! – скулил старик. – Я буду тихонечко сидеть, как мышь.
– Да ты и без разрешения за нами подглядываешь. Ладно уж. Руку давай!
Повеяло холодом: она отогнула край мехового покрывала.
Ему почудилось какое-то движение возле правого бока, и он скосил туда глаза.
Женщина приподняла его руку, которая чуть ниже локтя оканчивалась культей.
Что-то заклокотало у него в горле.
Рука опустилась.
– О мой бедный Бог! – сочувственно воскликнула она. – Я забыла, что ты не знаешь! – Опять поцелуи, страшные поцелуи. – Я нашла тебя израненного в лагуне. Одну из твоих стеклянных рукавиц смыло волной, и рука была изодрана в клочья о соляные наросты у подножия наших скал. И вдобавок тебя укусила гиена. Я прогнала ее, но укусы гиен ядовиты, потому рана гноилась и никак не заживала. Дедушка сказал мне, что надо делать. Он думал, у меня не хватит смелости. – Лицо, будто вырубленное топором, придвинулось совсем близко, обдавая его зловонным дыханием. Потом женщина с улыбкой отстранилась и показала ему деревянную руку. – Я попросила дедушку, и он вытесал ее для тебя. – Из полутьмы донеслось старческое хихиканье. – Сейчас я ее привяжу, и ты опять будешь цел-целехонек.
Она с обожанием заглядывала ему в глаза и вертела перед ним протез. Деревяшка была утоплена в кожаном основании; от него отходили кожаные ремешки. Столяр тщательно выделал все суставы пальцев.
– Дедушка говорит, когда ты поправишься, то сможешь ею двигать. – Она беспокойно тряхнула головой и с недоверием покосилась на старика. – Вообще-то он и соврет – недорого возьмет, но ты не думай об этом. Знай себе выздоравливай!
Он закрыл глаза, ужаснувшись возможности своего выздоровления. Смех старика перешел в пароксизм кашля.
Ноздри задрожали от теплого аромата масла.
