– Ты не ошибся, Лавуан.
– Едем в Нэтлиф. Но прежде условимся: ты держишься позади, на удалении от меня. Как только я почувствую опасность, дам тебе знать двукратным сигналом рожка. Услышишь его – скачи во весь опор прочь, в Дорлиф. Сделаешь так – спасёшь свою жизнь и дашь мне волю действовать, не оглядываясь.
– Скучный нам предстоит путь, Лавуан, коль скоро ты оставляешь меня в тылу.
– Я тоже скажу тебе на дорогу, Тронорт: в твоей душе слишком короткое расстояние от расположения, которым ты одариваешь человека, до обиды, которую ты наносишь ему, чтобы я сожалел о расстоянии между нами, навевающем скуку.
…Рожок Лавуана молчал сначала день, который, не тратя много сил, отогнал сумрачные мысли, потом ночь, которую спутники провели в сёдлах, пугаясь уханья филина… и радуясь ему, потом ещё день, который сократил расстояние, навевающее скуку, до расстояния, утоляющего голод по болтовне.
– Растут ли грибы в ваших лесах, лесовик?
Лавуан улыбнулся. На этот раз, такое обращение к нему было ему по нраву: в нём не было надменности.
– Ты заядлый грибник, пришлый человек?
Этот вопрос развеселил Тронорта.
– Признаться, я никогда не собирал грибов и всего лишь раз бродил по лесу… Недостающий штрих в моём автопортрете.
– Тогда я отвечу тебе просто. В наших лесах много всяких грибов: и съедобных, и тех, которые лучше не трогать. А знаешь ли ты вкус грибов или тоже…
– О да! Я люблю грибы. Маслята! Маринованные маслята – одна из моих слабостей. У меня, знаешь ли, много слабостей. Когда ты утомлён или раздражён работой, нет ничего лучше маринованных маслят. Но прежде – глоток горячительного, чтобы ошпарить досаду и не дать ей извести тебя изнутри. Следом ты кладёшь в рот первый маслёнок, холодный, скользкий, и он будто сам напрашивается на то, чтобы ты отыгрался на нём. И ты отыгрываешься: раскусываешь его, раз, другой – его яркий вкус начинает забирать тебя… вместе с твоим раздражением. Ты проглатываешь его заодно с кусочками лакомства – и твоего раздражения будто и не было. Потом маслята, один за другим, лишь наслаждают тебя, пока ты не начинаешь отрыгивать. И твои нервы снова в порядке…
Лавуан с любопытством слушал Тронорта. Что-то детское проявлялось в этом человеке. Не слова, говорил он не как ребёнок, – глаза выдавали в нём детскость.
– Ещё – жареные боровички, – продолжал Тронорт. – Очень люблю жареные боровички с луковой подливкой. Если о чём и говорить «тает во рту», то как раз об этом кушанье. Всегда кажется, что ты не распробовал его до конца, так оно хорошо. А потом вдруг наступает пресыщение.
– Вижу, ты знаешь толк в грибах, Тронорт. Будешь в Дорлифе, обязательно зайди в трактир «Парящий Ферлинг». Там в любой день тебе предложат несколько грибных блюд, и нигде больше ты не найдёшь такого богатого выбора.
– А ты, Лавуан, дитя лесов, какие грибы любишь ты? Или они приелись тебе?
– Я тоже люблю грибы. Лесовики считают лучшими грибами фиолетовые, чёрные и белые дуплянки. Сельчане берут их только для засолки. Мы же варим из них супы и жарим их. Они самые мясистые из всех грибов, долго живут и не поддаются червю…
* * *
Рожок Лавуана молчал день, ночь и ещё день. Густеющие сумерки говорили о том, что пересудам пора заканчиваться.
– Тронорт, видишь, как кони заволновались?
Кони сопели, водили ушами, ход их сбивался с ритма, словно кто-то невидимый чинил им препятствия.
– Ты догадываешься, что кроется за этим? – спросил Тронорт.
– Может, стая волков вышла к кромке леса. Их мог привлечь запах лошадей, и тогда какое-то время они не отпустят нас.
– Но всё же отпустят?
– Да. Сами они очень редко нападают на людей… Но это могут быть существа пострашнее волков, и вооружены они не клыками.
– Чем же?
– Арбалетами, луками, мечами, секирами… злой волей.
– Ореховые головы?
– Пойду-ка вперёд: кони чуют неладное. Не торопись за мной.
– Постой, Лавуан. Хочу пить, а в моей фляге кончилась вода.
Лавуан снял с пояса флягу и бросил Тронорту.
…Тронорт всматривался в темнеющую даль, но ничего подозрительного не замечал. Лавуан придерживался уже привычной дистанции и ничем не выказывал беспокойства. И всё же в душу Тронорта прокралась тревога. «Это от усталости разное в голову лезет, – подумал он. – Догоню Лавуана, и сделаем привал… Маслят бы маринованных сейчас… Кому маслят, а кому дуплянок… фиолетовых, чёрных и белых… Правильный человек этот мой лесовик: бегает по лесам, ест дуплянки и доволен жизнью».
Как только Тронорт ударил коня в бока, раздался сигнал рожка.
– Раз-два… раз-два… Двукратный, – прошептал Тронорт.
Порывистым, неуклюжим движением он остановил бег своего коня. Обуздать же галоп своего сердца он не смог… и снова пустил гнедого вскачь.
Лавуан заметил засаду раньше, чем ореховые головы успели выстрелить в него. Они укрывались слева от дороги за камнями, окружёнными кустарником. Лавуан быстро спрыгнул с коня и, отпустив его, побежал вправо, к лесу. На бегу он подал сигнал Тронорту… Ему оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы стать недосягаемым для резвых и яростных стрел ореховых голов. Но, увидев приближавшегося Тронорта, он ринулся к нему.
– Тронорт, назад! – выкрикнул он и замахал рукой. – Засада! Назад! Уходи!
Тронорт остановился.
– Лавуан! – крикнул он в ответ, не понимая, что надо делать.
Ореховые головы выскочили из-за камней и, устремившись к Лавуану, стали стрелять по нему. Увидев их, Тронорт опешил. Он обхватил голову руками, бросив уздечку. Он узнал их. Они являлись к нему в видениях. Они смотрели с его полотен. Они всегда были страшными. Они всегда пугали. Но мгновением раньше он не помнил о них. Он забыл эти жуткие лица. Он думал о чём угодно, но не о них. Он думал о маслятах. И вдруг с полотна, сотканного из живых нитей пространства и времени, ожив, сошли эти уродливые существа. Конь под Тронортом, влекомый бегом и ржанием своего товарища, освобождённого от службы Лавуаном, повернул, чтобы умчаться вместе с ним – Тронорт, потеряв контроль над собой и своим скакуном, упал на землю.
– Уходи в Дорлиф! – кричал Лавуан.
Тронорт поднялся на колени.
– Ухо-ди! – вдруг Лавуан запнулся на полуслове (резкая боль перехватила ему дыхание), потом продолжил сдавленным голосом: – Уходи!
– Лавуан! – в отчаянии крикнул Тронорт.
Поворачиваясь к ореховым головам, Лавуан выдернул из спины жгучую стрелу (она вошла в тело над левой лопаткой) и зарядил ею лук.
– Ты потерял это, урод, – возьми обратно! – в эти слова он вложил силу, побеждающую боль и слабость. Так он начал свою битву.
Самый проворный из ореховых голов, захрипев, рухнул на землю: стрела угодила ему в горло. В следующее мгновение Лавуан присел и, отстегнув от пояса свою гнейсовую накидку, ловко, единым махом, облачился в неё. В три прыжка он достиг камней и затерялся среди них. Он и сейчас мог легко уйти от преследователей, которые невольно упустили его из виду, но на дороге остался Тронорт, безоружный и беспомощный. Ещё три стрелы Лавуана, выпущенные будто самими камнями, сразили наповал трёх приближавшихся к нему воинов.
– Бейте по камням! – раздался густой голос «ореха». – Он один из них!
Ореховые головы осыпали стрелами дерзкие камни. Но Лавуан, предугадав их ответный залп, выпрыгнул вверх и закружился вокруг своей оси, отбивая напрягшимися полами спасительной накидки острые жала. Лишь одно из многих впилось в его левую руку, прежде чем он снова обернулся извергающим молнии камнем. Ещё двое из ореховых голов замертво ткнулись в землю. Лавуан заметил, что четыре воина (трое с мечами и один с секирой) приближаются к Тронорту. Две последние стрелы, выхваченные им одна за другой из колчана за спиной, оборвали бег двоих из них. Лавуан выдернул из ножен кинжал с изогнутым лезвием и бросился на помощь Тронорту.
– Уходи в лес! – пронзительно прокричал он.
Но Тронорт не сдвинулся с места. Он как вкопанный стоял на коленях и повторял, как заклинание, одно слово, которое, подобно выпущенной стреле, устремлялось к цели:
– Зусуз… Зусуз… Зусуз…
Лавуан позволил секире рассечь воздух всего лишь раз: увернувшись от неё, он приблизился к врагу и подчинил движение руки изгибу клинка своего кинжала – секира, туловище и голова, только что бывшие единым целым – воином, упали на землю порознь. Тяжёлый меч другого орехово-голового трижды обрушился на лесовика и трижды испытал на прочность его лёгкий кинжал, но меч оказался слишком тяжёлым, чтобы успеть встать на пути выверенного ответного удара… Ещё четверо оставшихся ореховых голов, обнажив свои мечи, бросились на Лавуана. Перед тем как расстаться с кинжалом, он поднёс его к губам и прошептал:
