Этот эпизод весьма характерен: репрессии, несомненно, имели серьезные основания; в то же время В. К. Плеве, в сущности, как бы признавал, что «благонадежных» людей почти нет и что только и можно прекратить работы, хотя бы по существу и полезные. Дальнейшая подготовка реформ, намеченных государем, конечно, продолжалась; но дух пессимизма исходил от нового министра внутренних дел. Казалось, он был согласен с революционными кругами в том, что существующий строй не выдержит никакой серьезной реформы. Он старался убедить государя отложить преобразования ввиду роста смуты в стране. Но смута углублялась; вражда к политике власти проявлялась все сильнее. Выработался целый ряд условных понятий: на вечерах, на концертах декламировали стихи о «ночи» и о «заре», которая должна ее сменить, о грозе, которая должна грянуть… «Лес рубят! молодой, еще зеленый лес», - звучало с эстрады, и публика бурно аплодировала, понимая, что речь идет о студенческих волнениях…
В начале 1903 г. деятельность Особого совещания о нуждах с.-х. промышленности начала замирать. «Плеве испрашивает повеление остановить работы Совещания - и на них ставится крест», - пишет по этому поводу Н. А. Павлов. Это не вполне точно: работы по ряду вопросов (о мелком кредите, о путях сообщения) продолжались еще весь год. Но наиболее серьезные вопросы были сняты с обсуждения.
В начале марта в Златоусте разразились серьезные рабочие волнения, возникшие из-за недовольства новыми расчетными книжками, но быстро принявшие угрожающий характер. Полиция оказались бессильной в борьбе с толпой рабочих, осаждавших здание заводского управления и квартиры начальствующих лиц. На четвертый день с начала волнений, 13 марта, на завод был приведен отряд войска. Но и речи военного начальства не подействовали: толпа начала наступать на солдат. После троекратного сигнала в толпу был произведен первый залп; рабочие сперва легли на землю, но потом поднялись и снова двинулись вперед; и только после трех залпов бросились бежать. Убито было 45 человек и ранено 83. Такого кровопролитного столкновения еще не было за все царствование государя. И хотя действия власти были вынуждены горькой необходимостью, в обществе эти события вызвали громкие протесты; в Петербургском университете состоялась снова неразрешенная сходка.
В начале 1903 г. произошло событие, весьма значительное по своим последствиям: кишиневский погром. О нем сложилось немало легенд, и поэтому необходимо тщательно восстановить основные факты. Кишинев - город со значительным еврейским меньшинством; остальное население представляет собою пеструю смесь молдаван, русских, цыган и т. д. Революционного брожения в городе не замечалось; между евреями и другими группами населения, как в большей части южно-русских городов, бывали некоторые трения, но резких вспышек вражды до 1903 г. не бывало. В городе издавалась антисемитская газета «Бессарабец» (П. Крушевана52), но особого влияния в неграмотной, да и в большинстве нерусской, массе населения она не имела. Эта газета, между прочим, поместила в марте 1903 г. сообщение о ритуальном убийстве в селении Дубоссары, но это известие было в ней же опровергнуто местными властями.
6 апреля, в первый день Пасхи, на городской площади возникли инциденты между евреями и христианами - показания об этих инцидентах так и остались противоречивыми - и затем в какие-нибудь полчаса значительная часть города была охвачена беспорядками: громили и грабили еврейские магазины, а затем и дома. Полиция, застигнутая событиями врасплох, растерялась; губернатор фон Раабен, благодушный старик, отставной генерал, метался по губернаторскому дому, телефонировал в участки, в казармы - где большинство офицеров и часть солдат были в отпуске из-за праздника Пасхи. В течение нескольких часов в городе царил хаос. К вечеру беспорядки затихли, но волнение не улеглось. В громившей толпе царило сильное возбуждение и озлобление, рассказывали всевозможные басни о жестокости евреев; на следующий день с утра беспорядки возобновились; слабые попытки к сопротивлению со стороны евреев только увеличили ожесточение нападавших, и началось избиение евреев, в некоторых домах чуть не поголовное: озверевшая толпа не щадила порою ни женщин, ни детей. К середине дня на улице появились вызванные из казарм войска и начали рассеивать толпы громил; те стали разбегаться, бросая награбленное имущество. Когда порядок восстановился, выяснилось, что 45 евреев было убито, 74 - тяжело ранено, а легко пострадало около 350 человек. Разгромлено было 700 жилых домов и 600 магазинов. Из «христиан» было убито 3-4 человека; это показывало, насколько слабо было сопротивление.
Такого погрома в России не было свыше двадцати лет. Беспорядки в Шполе (1897 г.), в Николаеве (1899 г.) сводились к разграблению еврейских лавок; тут же была пролита кровь… Было несомненно, что местные власти не проявили достаточной энергии и расторопности и только на второй день с помощью войск овладели положением. Об этой нерасторопности властей говорилось и в циркуляре министра внутренних дел.
Кишинев был объявлен на положении усиленной охраны. За участие в погроме арестовано было около тысячи человек. Губернатор Раабен был уволен от должности; вице-губернатор и полицмейстер переведены были в другие города. «Государь император Высочайше соизволил подтвердить начальникам губерний и городов, что им вменяется в долг, за личной их ответственностью, принимать все меры к предупреждению насилий и успокоению населения, дабы устранить поводы к проявлению к какой-либо его части опасений за жизнь и имущество», - гласил циркуляр Плеве от 24 апреля.
Помощь пострадавшим была оказана в первую очередь за счет правительства; затем широкой рекой стали притекать пожертвования в значительной мере из-за границы.
В первый момент возмущение было всеобщим. Не только левые, но и правые органы печати громко его высказывали. «Человеческих жертв сотни, как после большого сражения, - писал «Киевлянин», - а между тем и драки-то не было. Били смертным боем людей безоружных, ни в чем не повинных». - «Такого погрома, как Кишиневский, не было еще в новейшей истории, и дай Бог, чтобы он не повторился никогда… Невежество, дикость всегда одинаковы, и злоба во все времена ужасна, ибо она будит в человеке зверя», - стояло в передовой статье «Нового Времени». «Самый факт остается гнусным и постыдным не только для среды, в нем участвовавшей, но и для тех, кто должен был предупредить и возможно скорее прекратить безобразие», - писал «Русский вестник».
Епископ Антоний Волынский (Храповицкий) в житомирском кафедральном соборе произнес 20 апреля резкое слово о громилах. «Под видом ревности о вере, - говорил владыка, - они служили демону корыстолюбия. Они уподоблялись Иуде: тот целованием предавал Христа, омраченный сребролюбия недугом, а эти, прикрываясь именем Христа, избивали его сродников по плоти, чтобы ограбить их стяжания… Так поступают людоеды, готовые на убийство, чтобы насытиться и обогатиться».
Признавая, что одной из причин обострившейся племенной вражды было вынужденное скопление евреев в городах черты оседлости, правительство (22 мая) опубликовало указ об открытии для поселения евреев еще около 1.50 городов и местечек.
Если бы прискорбный факт погрома произошел в иной общей атмосфере, эта вспышка племенной злобы была бы единодушно осуждена; полиция, отвыкшая от борьбы со стихийно возникающими волнениями, подтянулась бы, выработала бы более быстрые приемы прекращения беспорядков. Виновные понесли бы наказание по суду; потерпевшие, в меру возможного, получили бы возмещение убытков; и эта печальная страница закрылась бы.
Но в отравленной политической атмосфере 1903 г. кишиневский погром был использован врагами русской власти как сильнейшее средство политической борьбы. Бездействие и растерянность местных властей были тотчас же истолкованы как пособничество. Больше того: была выдвинута версия, будто этот погром был сознательно допущен - а затем уже прямо говорили: организован - министром внутренних дел!
В иностранную печать было пущено якобы «перехваченное» письмо Плеве к бессарабскому губернатору, предупреждавшее о готовящемся погроме и указывавшее на нежелательность применения оружия против толпы. И хотя это «письмо» было тут же опубликовано в русской печати с категорическим заявлением о его подложности, а корреспондент «Times» Брахам, явившийся передатчиком этой клеветы за границу, был выслан из России, - «навет» на русскую власть пустил глубокие корни.
Князь С. Д. Урусов, назначенный губернатором на место уволенного Раабена, приобретший в Кишиневе репутацию «юдофила» (впоследствии - оппозиционный член I-й Думы), пишет в своих мемуарах, что он должен «решительным образом восстать против обвинения Раабена в сознательном допущении погрома и разрушить легенду о письме, будто бы написанном ему по этому поводу министром внутренних дел». Князь Урусов указывает, что Плеве был слишком умен, чтобы желать погрома, а Раабен, кроме того, совершенно не подходил по всему своему характеру для выполнения подобных замыслов.
