— Сыграйте мне «Миллионы Арлекина».
Г-н Зарагир прислонился к колонне, увенчанной бюстом Бюффона, и наблюдал за своей спутницей, поджидая ее в полутьме. Она подошла к нему, как подходят к любимому человеку, какой-то особой вдохновенной походкой, с той особой грацией, какую порой придает любовь женщинам. Они присели вдалеке от оркестра на банкетку, стоящую на возвышении, за высоким пюпитром.
— Вы несчастны, я угадал? — спросил г-н Зарагир.
— Я в отчаянии, — ответила она. — Я случайно оказалась в Вальронсе, где все так красиво и привлекательно. Мы с Луи подсмеивались над дядюшкой у него за спиной, и это нас сблизило. Он обаятелен и быстро очаровал меня. Мне захотелось разделить с ним счастье, какое он мне предложил. Такая простая история меня увлекла, ведь это можно понять. Я полюбила Луи, да, полюбила и до сих пор люблю всем сердцем. Скажите, что это: я спутала любовь с нежной дружбой, или я действительно бессердечная?
Она была печальна и очень трогательна в своей искренности.
— Дружба часто бывает такой же неожиданной, как и любовь, — ответил г-н Зарагир. — Дружба — это мудрая любовь, она успокаивает сердце и не тревожит воображение.
— Ах, я не хочу обманывать Луи, не хочу лгать ему, а ведь я сейчас занимаюсь именно этим, и знаю, что только это буду делать и впредь. До вашего приезда меня ни в чем нельзя было упрекнуть, а с тех пор, как вы здесь, все изменилось, и даже я сама изменилась.
Она опустила голову и заплакала.
— Я погибаю, погибаю, я слишком много думаю о вас, — сказала она и руками сделала жест, словно хотела вырвать сердце.
Г-н Зарагир поднес руку к ее подбородку и поднял ее лицо.
— Вы плачете, от такого горя, в котором мне меньше всего хочется вас утешать, — сказал он. — Я люблю вас.
— Ах, — сказала она, и они бросились друг другу в объятия.
Пылкость первых поцелуев затмевает рассудок. Это крушение всего, словно небо вдруг падает в могилу. Кто этого не пережил, всегда будет смотреть на любовь критическим взглядом.
Когда они пришли в себя, одновременно и удрученные, и преисполненные страсти, невеста провела себе по губам тыльной стороной ладони, а потом приложила ладонь к губам г-на Зарагира. К ним подошел скрипач и спросил, что им хотелось бы услышать. «In mir klingt ein Lied», — ответил г-н Зарагир. После этого они вышли из полумрака, налили себе вина, обменялись бокалами и уселись перед красным занавесом рядом с оркестром среди экзотических растений. Зарагир закурил сигару и сказал:
— Надо будет сказать правду.
— Правду? Никогда. Слишком поздно. Я не смогу причинить столько зла. Нет, только не это, я лучше умру, а завтра я уеду в свадебное путешествие.
— Со мной, — ответил г-н Зарагир.
Тут вошел г-н Дювиль с сыном и несколькими молодыми людьми, пожелавшими перед уходом попрощаться с невестой. Г-н Зарагир прервал обмен прощальными пожеланиями и сказал невесте: «Мы еще ни разу не танцевали вместе». Г-н Дювиль тушил свечи, оркестр играл первые такты томного вальса, а он уже вел ее в танце, шепча на ухо: «Я тебя люблю, ты — мое безумство, мое божество». Луи услышал этот шепот, но смысл его от него ускользнул.
Ночь была очень темной, но в саду уже чувствовалось приближение рассвета. Г-н Дювиль запер на ключ дверь «Гербария», и все медленно пошли к дому. Гостиные Вальронса были пусты. Последние гости уехали одновременно с музыкантами: праздник закончился.
В прихожей Луи задержал невесту. Спросил, весело ли ей, счастлива ли она и любит ли она его. Та ответила, что это был самый прекрасный вечер в ее жизни. «Иди ко мне», — сказал он и хотел обнять ее, но она не бросилась в его объятия, уклонилась, заставила упрашивать себя, а когда наконец поцеловала его, то он совсем не почувствовал на губах привычного порыва страсти. У ее поцелуев появился какой-то другой акцент.
— Сегодня ты меня не очень любишь, — заметил он.
— Прошу вас, не говорите так! Можно любить и быть усталой; я очень устала, поймите меня.
— Нет, тут что-то другое. Я чувствую, что я вас раздражаю или вы что-то скрываете. Вы как-то изменились. Кто-нибудь вам чем-то досадил или рассердил вас?
— Нет, никто. Уверяю вас, ничего не случилось. Пойдем спать, уже поздно, и времени для сна почти не осталось.
— Милая, любимая, скажите еще раз, что вы счастливы и что любите меня.
— Я могу лишь сказать, вы напрасно беспокоитесь. Почему вы так встревожены?
— Что шептал Зарагир вам на ухо, когда вы танцевали?
— Он напевал слова вальса.
— Слова любви?
— Не знаю, он пел по-немецки.
— Правда?
— Да вы ревнуете! Ревнуете к нему! Вот что вас тревожит. Я бы вас отругала, если бы у меня оставались хоть какие-то силы.
— Если бы он не был нашим другом, да еще таким другом, я имел бы причины опасаться его. Он полон достоинств, каких нет у меня, и к тому же он соблазняет женщин своим безразличием.
— Безразличием? Вы так думаете?
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что он интересует меня, — ответила она, зевая.
Искренность этого ответа успокоила Луи. Его любовь и самолюбие удовлетворились этим, и он сказал:
— Интереснее его нет никого на свете. Идемте, вы изнемогаете от усталости.
И он проводил невесту до ее спальни.
Она сняла с себя драгоценности и разложила их по шкатулочкам. Потом разделась, надела ночную сорочку, накинула поверх нее халат и с распущенными волосами облокотилась на перила балкона. Слишком честная, чтобы искать себе оправдания, слишком добрая, чтобы чувствовать себя счастливой, она в то же время была слишком влюблена, чтобы здраво рассуждать. Но и мечтать она тоже не могла. То, что она испытала, было скорее ощущением тяжести, тяжести чего-то совершившегося между будущим и прошлым. Неожиданно сквозь шум ветвей от ветерка, поднимающегося перед рассветом, она услышала внизу, как раз под ее ногами, звук осторожно открываемой двери. Наклонившись, она увидела г-на Зарагира. Он нес два чемодана, был одет в серый дорожный костюм с шейным платком. Она поняла, что он уезжает. Движимая скорее инстинктом, чем чувствами, она стремительно спустилась по лестнице на первый этаж, пересекла огород и догнала его у гаража.
— Уезжайте, — сказала она, — да, уезжайте и бросьте меня.
— Уехать? Оставить тебя здесь? Чье счастье, по-твоему, способна ты составить? Бросить, когда я люблю тебя? Позволить тебе сделать несчастными тебя, меня и твоего мужа? С моей стороны это было бы чистым безумием.
— Так куда же вы собрались?
Он снял с гвоздя ключ от гаража, висевший на стенке, заросшей плющем, сложил багаж в машину, посмотрел на небо, сказал, что погода будет хорошей.
В дом они вернулись в обнимку. Она дрожала, последние силы покинули ее, и в ту ночь они больше не расстались.
В десять часов утра они уехали из Вальронса. Все еще спали, за исключением Луи и его отца, уже уехавших в свое бюро. Г-н Зарагир хранил молчание, а невеста стонала, прижавшись к нему. Он остановился неподалеку от их торгового дома.
— Побудьте несколько минут здесь. Ни о чем не спрашивайте. Ждите меня, — сказал он и, не обращая внимания на ее попытку задержать его, пошел прямо в кабинет Луи.
— Г-н Дювиль сегодня лишь на минутку заглянул, — сказала секретарша, — и в первой половине дня я его уже не увижу. Вы же знаете, г-н Зарагир, какой сегодня великий день! А вечером мы все, конечно, придем на свадьбу!
Тогда Зарагир пошел к г-ну Дювилю-старшему и застал его просматривающим почту.
— Я хотел бы поговорить с Луи, но его нет, а ждать я не могу, — сказал он.
— Что собираешься делать в таком срочном порядке? Садись.
Но г-н Зарагир продолжал стоять.
— Послушай, — начал он, — ты знаешь, как я ценю дружбу с вами троими? Надеюсь, не сомневаешься в моей искренности? Все, что я сейчас скажу, каждое слово — нож в мое сердце.
Г-н Дювиль подошел к нему.
— Я слушаю тебя, — сказал он.
— Так вот, — продолжал г-н Зарагир. — Я пришел сказать тебе, что сын твой не женится сегодня вечером на женщине, которая питает к нему только дружбу.
— Только дружбу? Что за басни? Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Ты знаешь? Ну так скажи, откуда ты узнал об этом?
— Знаю и повторяю: Луи не женится сегодня на женщине, которая больше не любит его настолько, чтобы стать женой.
— На женщине, которая его не любит и которую любишь ты, так что ли?
— Да, — ответил г-н Зарагир. — Я люблю ее, она покинула Вальронс и уезжает вместе со мной!
— Убирайся вон, — закричал г-н Дювиль, — убирайся, марш отсюда! Иди куда угодно лечиться от твоего несчастья и твоих угрызений совести, и предоставь нам залечивать наше горе.
На этом они расстались, и г-н Дювиль захлопнул дверь за своим другом.
Удар, нанесенный ему, г-н Дювиль перенес как свою личную беду, но в еще большей степени — как горе любимого сына и жены. Им предстояло, узнав эту новость, упасть с таких высот! Сколько страданий суждено им было испытать от такого разочарования и от краха иллюзий. Зная, что сын ушел в мэрию деревни Вальронс, где во второй половине дня должна была состояться церемония гражданского брака, Дювиль поспешил туда и застал его именно там. Луи, увидев отца, понял по его лицу, что случилось что-то очень неприятное.
