– Каких же? У тебя никогда их не было!
– Ты просто не знаешь. Николай хранил здесь бриллианты. Поручение партии, понимаешь? Я взяла оттуда немного. Мы никому не говорили. Никто не должен был этого знать, даже я. Однако Николай мне признался, нарушил клятву. Вот благодаря этому ты сейчас свободен.
Потрясенный Полежаев молчал. Древницкий тоже был изумлен. В его голове постепенно начинала проясняться полная картина последних событий. Значит, действительно был третий, который стрелял. Ему было что терять. Его зовут Николаем, и он стережет здесь бриллианты по заданию его партии. Часть драгоценных камней теперь у Затаулина, но о них лучше забыть. Но ведь она сказала, что взяла немного. Вот о чем нужно думать!
Возле последнего дома из сумрака на них вышел озябший часовой, лязгнул затвором винтовки, но узнал Древницкого и вытянулся.
– Все спокойно, ваше благородие! – доложил он осипшим голосом, кивнул в сторону парочки и спросил: – А эти куда же?
– Дама со мной, – сказал Древницкий. – А этот пускай едет. На все четыре стороны.
Полежаева соскользнула с седла и в последний раз порывисто пожала руку брата.
– Береги себя! – с тоской проговорила она.
– Прощай, – тихо сказал Полежаев. – Прости меня, Ася!
Он вырвал руку, пришпорил коня и помчался, не оглядываясь, в утреннюю муть. Вскоре всадник растворился на фоне леса, темнеющего в отдалении. Древницкий подъехал ближе и протянул руку Полежаевой, которая в забытьи стояла посреди дороги.
– Прошу теперь ко мне, сударыня! – сказал он сурово. – Я доставлю вас домой. И никаких возражений!
Им удалось доскакать до ее жилища, не привлекая к себе внимания. Древницкий завел коня во двор, привязал его и поднялся по деревянным ступеням со следами крови. Их перемазали накануне, когда вытаскивали из дома трупы. Подпоручик вошел в дом следом за хозяйкой. Входная дверь была сорвана с петель. Видимо, постарались солдаты.
Полежаева была точно в прострации и не замечала Древницкого. Она тенью прошлась по выстуженному дому и присела на кровать в одной из комнат. Подпоручик понял, что ему пора действовать.
– Я невольно подслушал ваш разговор, сударыня! – сказал он, останавливаясь в дверях. – Вы располагаете кладом из награбленных большевиками бриллиантов. Часть камней вы отдали ротмистру Затаулину. Меня интересуют те, что остались. Вручите мне их, и я тихо уйду. В противном случае… Сами понимаете, сейчас война. Нет слов, вы очаровательны. В другое время я счел бы за счастье… Только боюсь, что теперь во мне осталось совсем немного жалости. Если я не получу бриллианты, то отдам вас Затаулину. Ведь это ваш Николай застрелил подпоручика Самсонова, не так ли? Затаулин ненавидит, когда его выставляют дураком. Что с вами сделают, даже страшно представить.
– Господи! Какие же вы все негодяи! – не поднимая глаз, проговорила Полежаева. – Я так устала. У меня такая пустота в душе!.. Вы обещаете, что сейчас же уберетесь, если я отдам вам бриллианты?
– Слово офицера, сударыня!
Полежаева встала, протянула Древницкому ключ и пошла к выходу.
– Под кроватью, – бросила она на ходу. – Разберите доски. Под полом вы увидите железный ящик. Все там.
Подпоручик дал ей выйти, отодвинул кровать и разобрал, как было велено, доски. Под полом открылся тайник, в котором Древницкий с некоторым удивлением обнаружил офицерский мундир, завернутый в тряпки, и железный ящик. Чувствуя, как холодеют руки, он достал ящик, поставил его на пол и отпер неторопливым поворотом ключа. Сверху лежали бумаги с печатями новой власти. Древницкий отшвырнул их. Под ними оказались плотно набитые кожаные мешочки. Подпоручик развязал один, и сердце его панически застучало. Внутри переливалось радужным светом счастье, богатство, огни Парижа…
Он закрыл глаза и заставил себя успокоиться. Потом Древницкий обстоятельно завязал мешочек, уложил в ящик, подумал и вернул обратно бумаги, закрыл крышку, запер замочек и вдруг счастливо, даже глуповато засмеялся.
«Сейчас на коня и марш на юг, – подумал он. – Если повезет, я пробьюсь к румынской границе. На что еще, не считая удачи, можно рассчитывать в этом мире?»
Он не обратил внимания на легкий шум в соседней комнате. Потом в дверях на мгновение промелькнула человеческая тень, тут же исчезла, но к ногам Древницкого со зловещим стуком упала и покатилась, подпрыгивая, граната-лимонка. В последнюю секунду он догадался броситься вниз, в подпол, но тут рвануло так, что подпоручику показалось, будто это лопнула его собственная голова. Он ослеп, оглох, развалился на кровавые ошметки, и все кончилось.
Глава 23
– Что произошло дальше, я, господа, сообщить вам не могу, – сказал Зуб, спросив у Черницкого еще одну папиросу. – Меня спасло то, что я успел нырнуть в подпол. Однако шарахнуло изрядно. Следы остались, как сами можете видеть, на всю жизнь. Судя по всему, пока я рылся в сокровищах, вернулся этот ваш Постнов. Полежаева объяснила ему все, и он не нашел ничего лучше, как приложить меня гранатой. Решительный человек. Надо отдать ему должное. Потом, видимо, он посчитал меня мертвым, просто оставил там, под полом, заложил досками, придвинул на место кровать и ушел с бриллиантами. Женщина тоже исчезла. Меня откопал местный мазурик Викентий – он обшаривал брошенные дома. Выходил, приобщил к своему делу… А что мне оставалось? Я долго не мог очухаться, а когда начал опять более-менее шевелить конечностями, в стране твердо установилась власть Советов. Куда мне с моим прошлым? Потом Викентий помер. Постепенно я прибрал к рукам местных ушкуйников. Характера мне не занимать, да и голова соображает. Можно сказать, я процветал, пока не появились тут люди, которых интересуют бриллианты. Старая боль проснулась во мне. Я вдруг понял, что еще ничего не потеряно…
– Вот тут ты ошибся, – прервал его Сидорчук. – Теперь для тебя кончено все. Все тебе отольется, золотопогонник! Вся кровь, которую ты пил и в Гражданскую, и в бандитские годы.
Он разволновался так сильно, что даже каменное лицо его побледнело. Егор Тимофеевич расстегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке и резкими шагами подошел к окну.
– Уведите! – негромко скомандовал Черницкий, указывая на арестованного. – Смотреть за ним в оба! – Он подошел к Сидорчуку, встал рядом и сочувственно сказал: – Теперь я понимаю, что ты тут ищешь. Что же, тебе не позавидуешь. История скверная. Однако не все еще потеряно, раз Постнов сюда вернулся. Значит, часть бриллиантов все еще здесь. Надо только взять Постнова, и мы это сделаем. У него нет шансов. Я сейчас же отправлю людей в засаду на дому у Семыгина. Насколько я понимаю, есть не так много ниточек, которые связывают его с Веснянском, да и те…
– Да, он старался держаться отшельником, – подтвердил Сидорчук. – Во-первых, это его задание, во-вторых, не так уж просто Николай сходился с людьми. Он строго к ним относился. Постнов мог водить дружбу только с тем, кто был как он сам – кремень!.. А теперь вот… Стало быть, это я его просмотрел. Выходит, в душе он так и был врагом, с самого начала.
– Брось! – сказал Черницкий. – Чего о нем теперь думать? С ним все просто. Он враг. Ты за него не печалься. Он же и тебя убить хотел.
– А я и не печалюсь. У меня революция есть, партия наша! А у него что? Все променял на бабу! За юбку товарищей предал! Кабы не должок его, сам убил бы, своими руками! Да где вот его искать? Был бы на ногах Ганичкин, пошел бы, как ищейка, по следу, а теперь? Ты правильно насчет засады решил. Этот Семыгин точно темная личность. Допросить его надо поскорее! Он тоже должен что-то знать.
Древницкого увели, а вместо него доставили Семыгина. При свете дня этот человек произвел на Сидорчука совсем жалкое впечатление: низкорослый, с впалой грудью, бегающими глазками и виноватой улыбочкой, которая, точно судорога, то и дело пробегала по его бледным губам. Егору Тимофеевичу даже не верилось, что ночью этот слизняк едва не убил человека, а еще раньше участвовал в опасном приключении за компанию с предателем Балцетисом.
Семыгин и сам старался представить дело так, будто произошло всего-навсего маленькое недоразумение. Он принялся объяснять, что Жихарев ему почти что родной племянник. Зла он Алешке не желал, все вышло случайно, от испуга.
– Испугался я сильно, – проникновенно сказал Семыгин. – Себя не осознавал. Будто помрачение какое нашло. Со мной такое бывает. В Гражданскую белые, когда в город вошли, бомбы швырять начали. Так со мной вообще родимчик сделался, еле откачали. Теперь как оружие увижу, так сам не свой становлюсь, вроде как помешанный.
– А мы тебя вылечим, – невозмутимо ответил ему на это Черницкий. – У нас на такие болезни особая микстура припасена. Которая для врагов революции. Излечивает враз и навсегда.
– А я думаю, лучше отпустить его на все четыре стороны, – подал голос Пастухов. – Его Жихарев сам припечатает. По-родственному! Говоришь, испугался? Это еще ничего! Жихарев мне сказал, что в следующий раз так тебя напугает…
