– Конечно, конечно.
Сухомятин смущенно склонил голову, напрягся. Вот оно.
– Вам не кажется, что Карнаухов в последнее время излишне медлителен, несколько как бы начал уставать? Не будем закрывать глаза на его возраст, пенсионный возраст.
Сухомятин хмыкнул неопределенное: «Да-с».
– Это было бы его личным делом, если бы не показатели. А они в упадке. Вы, заместитель Карнаухова, не хуже меня понимаете: отдел часто пробуксовывает. В чем причина? Да, да, ответьте. В чем, по–вашему, причина?
Георгий Данилович теперь отлично понял, какого ответа ждет от него Кремнев. Понимал он и другое – вряд ли Карнаухов виноват в плохой работе целого коллектива. Было время, когда этот же самый отдел, почти с теми же работниками, под тем же руководством числили в передовых… Что–то изменилось – но где, в чем? В первую очередь изменились требования, вырос, расширился институт. Скорости, пригодные года три–четыре назад, нынче оборачивались черепашьим шагом.
Качество разработок не соответствовало больше уровню даже не института, нет, а какому–то другому, осязаемому пока лишь на бумаге уровню. На окрепшем и разветвившемся предприятии появились службы, которые запараллеливали функции отдела, но не подчинялись Карнаухову. Подавая свои прогнозы, не всегда совпадавшие с прогнозами отдела, они, тем самым, вставляли им палки в колеса, создавая видимость неразберихи. Прибрать эти службы к рукам Карнаухову не удалось и не могло удаться по той простой причине, что, существуя реально при других отделах, они никак не именовались в штатных ведомостях, в отчетности, представляя собой нечто похожее на доходные прикладные промыслы, которые расчетливый председатель создает у себя в хозяйстве.
Было еще множество нюансов, объяснять которые не имело смысла, потому что Кремнев не мог их не знать и не учитывать. Спрашивая «в чем причина?», он надеялся услышать короткий и исчерпывающий ответ: «Причина в слабом руководстве отделом, а именно в халатности Николая Егоровича Карнаухова».
Мог так ответить опытный и предусмотрительный Сухомятин? Мог, разумеется. Было бы это честно? А какая, в сущности, разница, если сама постановка вопроса некорректна. Высшие инстанции решили отправить Карнаухова на пенсию и обратились к нему, заместителю заведующего, за поддержкой. Хотя вполне могли бы обойтись и без него. Закон–то на их стороне.
И все–таки что–то мешало Сухомятину без лишних проволочек назвать фамилию своего заведующего. Слишком все это походило на вызов свидетеля в суд. «Знаете виновника?» – спрашивает следователь. Ответов два: «да» или «нет». Сухомятин напрягся и придумал третий: «Виновника не знаю, но предположить могу». В кабинете Юрия Андреевича ответ прозвучал в несколько иной форме:
– Видите ли, – изображая глубокое беспокойство, произнес Сухомятин. – Причин может быть несколько. Как одну из них, могу предположить некоторую нечеткость руководства отделом со стороны Карнаухова. Повторяю, как одну из них.
«А, съел? – подумал Сухомятин не без злорадства, и тут же содрогнулся, сообразив, что, возможно, уклончивым ответом ставит крест на собственном продвижении. Вместо того чтобы попытаться, пока не поздно, перестроиться, он заторопился и добавил:
– Ия виноват не меньше других. Конечно! – Кре– мнев улыбнулся с одобрением: мол, держись, Жора, не все у тебя еще потеряно.
– Дорогой Георгий Данилович, будем откровенны. Для меня не имеет значения, кто возглавит отдел. То есть не имеет до тех пор, пока отдел функционирует нормально. Понимаете, какая тут есть психологическая петрушка? Для меня отдел – его удачи и его неуспехи – представлен в основном в лице одного человека: его руководителя. Хорошо работает отдел, и этот человек мне дорог; плохо работает – я постараюсь избавиться от такого заведующего. Скажу больше, я понимаю, о чем вы про себя думаете… Да, я даю себе отчет в том, что, заведя речь о развале отдела, мы несколько сгущаем краски. Да, с таким же успехом можно попытаться изобразить картину и навыворот… Но надо думать о перспективе, о завтрашнем дне. Надо планировать тенденцию, а не отдельные мероприятия. Меня, если хотите, не устраивает стиль работы Карнаухова, его медлительность, его этакая склонность к философскому обдумыванию, его постоянные ссылки на объективную реальность, в конце концов его мягкость, непростительная мягкость по отношению к нарушителям дисциплины. Все эти качества, простите меня, более уместны в воспитании мудрым дедом любимого внука. Какой–никакой, а у нас конвейер. В этом, надеюсь, не нужно вас убеждать? Мне во главе отдела требуется человек, который чутко улавливает ритм конвейера, а не пытается постоянно философствовать. Мне нужен работник, а не мыслитель, хотя и на– место мыслителя я, скорее всего, предложил бы другую кандидатуру. Вы можете упрекнуть меня, что я хочу воспользоваться стечением обстоятельств. А я этого и не скрываю. Да, царствование Карнаухова представляется мне бесперспективным, и я пользуюсь временем для смены караула, установленным отнюдь не мной, другими, поверьте мне, грамотными и сведущими людьми… Уйдет Карнаухов, уйду в свой срок и я, и вы – институт останется, и он должен развиваться и набирать темп. В конечном счете, каждый на своем месте, все мы поставлены, чтобы способствовать этой центральной идее… Вы согласны со мной?
Сухомятин глубокомысленно кивнул.
– Отлично;. – В этом месте Юрий Андреевич снизошел до сомнительного комплимента. – Мне всегда было приятно обмениваться с вами соображениями. Ладно, достаточно слов, перейдем к сути, тем более что между нами не осталось недоговоренного… В ближайшее время, желательно в понедельник, мы проведем общее собрание отдела с привлечением заинтересованных товарищей со всех участков института… Собрание необычное. Некий творческий отчет о работе отдела. Такую форму отчетов, кажется, мы раньше не практиковали. Ведь не практиковали?
– Нет, кажется. – Сухомятин понял: началось
главное. Кремнев, как обычно, вел разговор предельно сухо, по–деловому, и все–таки Георгию Даниловичу казалось, что над ним слегка подсмеиваются, слегка подсмеиваясь, подталкивают его коленкой пониже спины. Он отнес это ощущение на счет своей всегдашней подозрительности. Так ему было удобнее. Не пешка же он в конце концов в этой игре. Он – будущий заведующий. А если нет?
– Вам, Георгий Данилович, придется взять на себя самую ответственную часть, – вы подготовите основной доклад с анализом, с беспощадным анализом, без всяких двусмысленностей. Все точки над «и» мы на этом собрании расставим, я надеюсь. Не хотелось бы пускать. отчет на самотек. Правильно? Наверное, нелишне будет поговорить с товарищами, как–то настроить, чтобы не разыгралась стихия, которую вы так метко окрестили краснобайством. Цель и смысл вашего выступления – вскрыть недостатки и сделать выводы.
– Сколько минут мне…
– Сколько хотите. Учтите, Карнаухов так просто не отступит. Он тоже будет готовиться.
«Сталкивают лбами», – жалобно подумал Сухомя– тин, но не испугался. Они теперь разговаривали почти как заговорщики, и он еле удержался, чтобы открыто не спросить: кто будет заведующим? Удержал его единственно металлический блеск глаз Кремнева, тот блеск, за который, возможно, любили Юрия Андреевича женщины. Сухомятину он не нравился. Человек с таким блеском отчасти напоминал ему робота, но даже робот
не станет же гробить своих добросовестных помощников.
Из кабинета начальника отделения Георгий Данилович вывалился с чувством человека, извлекшего кошелек с деньгами из помойного ведра. Лицо его расплывалось в радостно–виноватой улыбке. Первым делом он уединился на этаже с Клавдией Стукалиной. Ум этой женщины, изощренный в борьбе с курильщиками, не нуждался в долгих объяснениях. Не понадобилось даже намекать, чего он от нее ждет, какого рода поддержки. Наоборот, пришлось удерживать ее от слишком бурного проявления энтузиазма.
– Весь народ за вас, – возбужденно заверещала она, – ждем не дождемся, когда же уберут этого… Вы, Георгий Данилович, только скажите, когда выступать, только знак подайте.
– Да нет, я не про это. – Сухомятин досадливо поморщился. Стукалина багровела нехорошим азартом, и ему было стыдно, что приходится обращаться за советом к ограниченной, почему–то обозленной на Карнаухова женщине. Правда, другого выхода он не видел, с ней по крайней мере можно не бояться подвоха. Она будет предана ему до конца. «К сожалению, – подумал он философски, – не всегда мы сами выбираем себе сторонников».
– Клава, надо, во–первых, нарисовать объявление, текст я вам составлю. В понедельник будет собрание отдела, общее. Во–вторых, хочу просить вас выступить на этом собрании. Так сказать, от лица низовых сотрудников.
Стукалина держала нос по ветру.
– Не беспокойтесь! Я так выступлю – гром прогремит. Я ему устрою финскую баню! Никогда прежде не выступала, не люблю, а тут выступлю, постою за справедливость.
