Сорокин шел к себе после вечерних занятий, любуясь сполохами полярного сияния. Возле своего домика он остановился. Удивительное зрелище! И тишина кругом. Переступил с ноги на ногу — снег загремел, будто стоял Сорокин на листе железа.
Мороз уже начал прихватывать, и Петр поспешил в свою комнатку. Перед тем как лечь спать, он расшуровал печку, подбросил угля и плотно прикрыл дверь.
Проснулся он среди ночи от шума ветра.
Похоже, что началась пурга. А ведь вчера вечером вроде бы ничего не предвещало изменения погоды. Вскоре он снова заснул и потом долго не мог сообразить: то ли ветер шумит, то ли стучат в дверь. И когда до него дошло, что кто-то ломится в комнату, он соскочил на постеленную у кровати оленью шкуру, сунул ноги в чижи и вышел в тамбур.
— Петя, открой! — услышал он сквозь ветер голос Драбкина.
Милиционер был вместе с женой.
— Два мальчика убежали! — сообщил он.
— Как убежали? — не понял Сорокин.
— Удрали из интерната в Инчоун, — сказала Наргинау. — Они оттуда.
— Давно ушли?
— Наверное, после ужина, — ответила Наргинау. — Когда я их кормила, все были.
— Тэгрын запрягает упряжку, — сказал Драбкин. — Кмоль тоже едет. Йоо готовит упряжку.
— И она поедет? — удивился Сорокин.
— На Пэнкоковых собаках поеду я, — пояснил милиционер.
Сорокин быстро собрался и пошел следом за Драбкиным. Вскоре упряжки тронулись в путь.
Время от времени Тэгрын останавливал нарту и стрелял из винчестера. Но услышать что-либо в ответ было почти невозможно. Еще вчера такое нарядное и светлое, небо было наглухо закрыто плотными, низко опустившимися над землей облаками. Трудно найти беглецов в этой кромешной тьме, когда даже рядом идущие собачьи упряжки были едва заметны.
Тэгрын часто менял направление, стараясь охватить более широкое пространство.
Проехали Пильгын, поднялись на высокий берег, но пока не обнаружили никаких следов. Скоро должны показаться яранги Инчоуна.
Тэгрын предложил доехать до селения, взять еще несколько упряжек и двинуться в обратном направлении.
Стало чуть светлее.
Собаки, почуяв жилище, напряглись, потянули сильнее.
Возле крайней яранги встретился Тамчын. Отворачивая лицо от больно секущего снега, он приветствовал Тэгрына. Тамчын сообщил, что беглецы ночью благополучно добрались до Инчоуна. Пришли они уже во время пурги и ткнулись как раз в его ярангу.
— Они живы, здоровы? — встревоженно спросил Сорокин. — Не обморозились?
— Что с ними случится? — махнул рукой Тамчын. — Здоровые ребята. Им бы не в школе сидеть, а в море охотиться.
Он показал дорогу к ярангам, где жили ученики.
В чоттагине первой яранги пришлось долго топать ногами, прежде чем из полога отозвались хозяева. Из-за меховой занавеси показалась взлохмаченная голова отца убежавшего мальчика. Взглянув на неурочных гостей, он тут же убрал голову обратно.
Тэгрыну пришлось самому лезть в полог. За ним потянулся Сорокин. В нос ударил запах отсыревших шнур, жирника, постелей и голых тел.
Мальчик зарылся в шкуры. Отец явно был перепуган и все спрашивал Тэгрына:
— Что с ним сделают? Его накажут?
— Никто не собирается его наказывать, — сказал Сорокин. — Мы рады, что он благополучно добрался до дому. Вот только одно он сделал нехорошо; если ему так захотелось домой, никто не стал бы его удерживать. Мы дали бы ему провожатого и отправили на парте. Надеюсь, в следующий раз он именно так и поступит.
Отец беглеца не ожидал такого. Он встал и сдернул с сына оленьи шкуры.
— Ты плохой мальчик! — сердито сказал он. — Слышал, что сказал учитель?
— Слышал, — дрожащим от страха голосом ответил мальчуган.
— Сейчас же отправляйся обратно в школу!
— Нет, не надо, — возразил Сорокин. — Пусть немного поживет дома, если уж ему так захотелось.
Отец второго паренька встретил гостей вызывающе. Он сидел в чоттагине и демонстративно чистил винчестер. Но услышав, что его сына никто силой не собирается возвращать в школу и люди приехали только за тем, чтобы убедиться, добрался ли мальчик до дому, он подобрел и пригласил путников поесть и выпить горячего чая.
Пришел отец первого беглеца и попросил, чтобы Сына взяли в школу.
— Пусть учится! — сердито сказал он. — Мальчишка заставил занятых людей волноваться, гнать собак в такую пургу!
— Так нельзя, — мягко возразил Сорокин. — Если ребята пустились пешком в такую даль, значит, им действительно уже было невмочь. Пусть побудут дома.
Тэгрын поставил чашку на столик и вдруг с сожалением произнес:
— А нашему Пэнкоку даже убежать нельзя… Вот, наверное, тоскует, бедняга!
— Да, ему нелегко… — отозвался Драбкин. — Ну ничего… и он вернется домой…
Передохнув, пустились в обратный путь.
По времени уже была ночь. Ветер понемногу стал утихать, а у Пильгына пурга неожиданно оборвалась, словно обрезанная береговыми утесами. В небе показались звезды, а над Сторожевой сопкой занялась необыкновенно яркая красная заря. Она будет разгораться до той поры, пока в полдень над дальними хребтами, тянущимися за лагуной, не покажется низкое, зимнее солнце.
На подъеме от яранг к зданию интерната парты встретила Наргинау.
— Йоо родила сына! — сообщила она. — Докторша ей помогала. Мальчик крепкий, на Пэнкока похож.
— А как же! — обрадовался Драбкин. — На кого же еще он должен быть похож! Надо попросить радиста, чтобы дал телеграмму Пэнкоку. Пусть порадуется парень.
Все направились в ярангу Пэнкока.
В чоттагине сидел гордый, довольный Каляч и оделял, как это водилось исстари, посетителей от имени новорожденного подарками.
Увидев вошедших, он громко сказал:
— Наш гость пришел со стороны зари. Тынэвири он. И еще — русское имя Иван у него, так как его отец нынче учится на русской земле.
Все поздравили счастливого деда и получили от него подарки: кто щепотку кирпичного чая, кто папироску, а Сорокину достался небольшой, но аккуратно заточенный огрызок карандаша.
Роженица, услышав знакомые голоса, высунула голову из полога.
Друзья поздравили ее с сыном, Драбкин сказал:
— Пусть Тынэвири-Иван скорее растет и поступает в школу. Уж он-то не станет убегать с уроков!
— Хоть бы какую весточку получить от Пэнкока! — жалобно произнесла Йоо.
— Летом придет пароход, — сказал Сорокин. — Будет много писем от Пэнкока, вот увидишь…
— Ах, как еще далеко до лета! — вздохнула Йоо. — Надо сначала весны дождаться. А когда она придет…
35
И вот наконец весна наступила. А там, глядишь, и лето поспеет… Сначала пришел солнечный свет, который заметно увеличивался с каждым днем. Ночи уже не было — лишь два-три сумеречных часа с огромным, отсвечивающим голубизной небом.
Первый теплый ветер прилетел на птичьих крыльях, и через косу к открытой воде, к разводьям между льдин стремительно пронеслись утиные стаи.
Кмоль поднялся на Сторожевую сопку. Ему не надо было подносить к глазам бинокль, чтобы увидеть в северном направлении открытую воду. Правда, она была еще далеко. Припайный лед даже в Беринговом проливе сплошной полосой уходил в море. Теперь все зависит от южного ветра, который вот-вот должен подуть.
Скоро можно будет спускать байдары. Этого дня всегда с нетерпением ждали в прибрежных чукотских селениях. Он знаменовал новый поворот в жизни людей, начало совместной охоты в море после долгого одиночества во льдах зимнего океана.
В этом году многое изменилось. Вельботы и байдары стали общими не на словах, как раньше, а на деле. И добычу будут распределять по-новому, по справедливости. Кмоль волновался, он думал сейчас о том, как проводить Спуск байдар. Надо ли кормить богов или просто ограничиться тем, что спять байдары с подставок, перенести на берег моря и зарыть в талый снег, чтобы они постепенно отмокали там? Или все же попросить Млеткына совершить обряд? Вдруг без обряда не будет удачи в весенней охоте? Тогда придет большая беда. Зимние запасы уже подошли к концу, и люди кормились тем, что добывали в весенних разводьях. Но это не настоящая еда. А собак… тех уже и вовсе почти перестали кормить…
Новые обязанности председателя осложнили жизнь Кмоля. Иные его друзья поговаривали о том, что вот, мол, захотелось Кмолю власти, поэтому-то и согласился стать во главе товарищества. Не будет же он объяснять каждому, что это совсем не так, что власть тут ни при чем. Просто он знает истинную цену вельботам и байдарам. И если за судами не будет хорошего, настоящего присмотра — жители Улака станут голодать. Загодя надо думать о том, чтобы сменить кожи на байдарах, покрасить вельботы, кое-где починить поврежденный во льдах шпангоут, залатать порвавшийся парус, сделать новые весла взамен сломанных. Все свободные вечера зимой Кмоль занимался этим с помощью своих близких друзей. И благодаря этому улакцы выйдут на весеннюю моржовую охоту на исправных вельботах, а когда уйдет лед — байдары будут готовы к спуску на воду.
