Было прекрасное июньское утро, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо было ясно; утренняя заря не пылала пожаром и разливалась только кротким румянцем.
Солнце было не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи в 2010, не тускло-багровое, как перед бурей, а светлое и приветно лучезарное. Оно мирно всплывало под узкой и длинной тучкой, свежо сияло и тутже грузилось в её лиловый туман. Верхний край растянутого впереди облачка, вскоре засверкал змейками кованого серебра и тут же опять хлынули играющие лучи солнца, весело и величаво...
Лили до сих пор трясло, от жутчайшего происшествия, я сразу открыл бател «СЛИВовОЙ» и она ушатала не менее трети бутылки, а остальное я и ХИППИ. Второй батл пустили по автобусному кругу. Полировка «ПРИХОДОВ» — СЛИВОВОЙ, пришлась самым лучшим образом. Вскоре ужасы ночного трипа сгладились, наш разговор иссяк и мы просто молчали, глядя в окно на разбросанные облака по бесконечно разлившейся синеве неба.
В этот миг, не смотря на произошедший «ад ПЛАЦКАРДА», я почему-то ощутил счастье. Вернее, оно как то влилось в меня постепенно — каплями, как будто незримый бог, его осторожно вливал в душу человека. Как в компьютерной игре, когда на экране начисляетца счётчик «ЖИЗНИ»!...
Под звуки последнего альбома Роберта Планта из «Лед Зепелин», я обнимал Лили и смотрел в окно: облака почти не трогались с места и теснили синеву, насквозь проникнутую светом и теплотой. И это счастье, я испытывал каждую секунду! И вдруг она сказала:
— А Ты любишь меня?! Меня?!
— То есть тебя?! — меня словно ударило током и всего искорежило, мне показалось, что я проваливаюсь в какое-то прошлое! Как будто, это я уже где-то слышал!....
Я подумал, что это глюк, пытался сообразить, что мне надо сказать, если это был не глюк, я посмотрел на Лили и она вдруг снова повторила:
— А Ты любишь меня?! — Что я мог сказать, догодатца не трудно?!!...
....Меня стало дико рубить, когда я проснулся от качки, то цвет небосклона, легкий и бледно-лиловый, не изменился и до сих пор. Лишь немного кое-где протянулись голубоватые полосы, где, по всей видимости, сеялся едва заметный дождь.
Мы приехали на край Советской «образцово — показательной деревни», в какой-то барачный комплекс, где в помещениях были расставлены — неподъемные чугунные кровати с решёткой и матрасами, дореволюционного производства. И как бы я теперь «не ЛЮБИЛ бы ЛИЛИ..», но тут, же вырубился на первой попавшейся койке в удачном — расположение у окна...
ЛАГЕРЬ АНТИСОВЕТЧИКОФ
Я пробудился около 19-00, во сне словив несколько, «флэш-бэковых приходоф» — КВАДРО и СТРЕРЕО, потом меня разбудила ЛИЛИ:
— «Сержик! Мой новый друг! ПРОСЫПАЙСЯ, уже ПОРА!...» — она, по всей видимости, где-то умудрилась курнуть «нежной», и её на «что-то пробило»: — Я был смущён таким поворотом. Изначально, я как бы принял ЛИЛИ, как нечто святое, без всякого секса, чисто тока для целования и обнимания, а тут мы одни в целом бараке. Она была вся такая лучезарная, вся такая полностью податливая и одурманиная.
Меня спас ХИППИ, он оживлённо заламился в барак, когда Лили уже была готова ко всему:
— Паук! Ну, хватит уже свободной любви! Приехали Пермские! Пойдём гнать антисоветские телеги!
— О! Меня хлебом не корми, например! Только дай поучаствовать в АНТИСОВЕТИЗМЕ!
Я умылся бесподобной ключевой водой и вышел на улицу, где уже горело несколько костров. Я посмотрел на небо и убедился, что к вечеру облака практически исчезли, а последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложились розовыми клубами напротив заходящего солнца! На месте, где оно закатывалось, виделось алое сиянье над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится в нем первая вечерняя звезда...
Я выпил своё чай и кофе, а потом с батлом Сливовой двинулся в сторону главной веранды. Там уже во всю, готовилась студенческая пирушка и все активно участвовали в этом деле. Когда, всё было завершено, все расселись на импровизированных скамейках, а кто-то просто на траве, потом слово взял преподаватель архитектурки, добрейший художник и массовик затейник.
Так началась первая антисоветская лекция — диспут.
Формат ежевечернего мероприятия был такой: каждый человек предлагал основную тему лекции-диспута, он готовил её, а потом другие люди кто в этой теме «шарил» делали пространные ремарки. После докладоф, начиналось всеобщее обсуждение. Медиратором дискуссии была «интеллектуальная банда — олдовых антисоветских архитектороф, художников и писателей», которые направляли дискуссию в «своё определённое» русло, а также наполняли её энциклопедическими данными. Кроме этого, они постоянно подливали масла в огонь, в виде ремарок антисоветской пропаганды. Когда это всё началось, я сразу почувствовал зловещие дуновение от «Лубянковских холодильников»! Ну чтож, чему быть, тому не миновать!
Вощем, архитектор в кратце рассказал о целях экспедиции, а также представил олдовых людей из разных городов — специалистов по древнеславянской письменности, археологов и искусствоведов. На импровизированной классной доске и развешенных картах, они обрисовали план раскопок и предполагаемые маршруты. По их словам, именно в этих местах находились уникальные языческие тусовки — древних Русичей и варягов. Потом он сказал, что для успеха «этой миссии» очень важно понимание истории «местных васюкоф», в контексте всемирной истории, эволюции общества, национального самопознания и философских тенденций.
Мы говорили не только об истории и высших материях, а и о самых низменом, то есть о сортирах и о коммунистических колхозах Псковской области. Примерная последовательность, смысл докладоф и обсуждений был такой:
ЛЕКЦИЯ О СОВЕТСКОЙ ДЕРЕВНЕ
(в общее поток повествования включены ремарки, реплики и сухой остаток мнений)
...Сразу после Октябрьской Революции в этих Псковских местах начался ацкий поджог и разгром барских имений, сопровождавшийся массовыми убийствами не только самих дворян, но и их детей, а также служащих. Почему Большевистские комиссары и озверелая солдатня поджигала имения? Ведь имения, как и на юге США где было рабовладение, представляли собой не только модный особняк для балоф и маскарадоф, но и целые агрокомплексы, то есть высокоурожайные фермы, с отлаженным хозяйственным механизмом. Даже бы еслиб крестьяне, всё лето пьянствовали, они всегда могли попросить в долг у барина еды или работу, то есть не умерли с голода... Тем не менее, если народ мстил господам, за вековые унижения, то Большевикам казалась, что их власть не на долго, досталось случайно, поэтому надо уничтожить всё то, что было связано с дореволюциоными хозяевами жизни... Так, как во время Гражданской войны, хлебные места были отрезаны беляками, то естественно Питер кормился, в основном с помощью набегов продотрядов на близлежащие области в том числе и на Псковскую область. Теперь уже раскулачиванию подвергались, не сгоревшие имения, а сами крестьяне. За укрывательство миски картошки, людей тут же расстреливали или подвергали ацким пыткам.
Многие крестьяне толпами пытались сбежать в Прибалтику, в том числе и священнослужители.Сразу после гражданской войны, целые годы в деревнях царил полуголод. Чтобы не работать на бесполезной работе, так как урожай не было смысла собирать, вся молодежь подалась в Красную армию, где их бесплатно кормили, а также учили азбуке. Когда Сталин замутил всеобщую коллективизацию и индустриализацию, ему позарез были необходимы деньги. Средства для СССР добывались, в основном из продаж реквизированного имущества богачей, в том числе и после реализации национальных ценностей искусства. Всё это добро приобреталась еврейскими ростовщиками в США, друзьями и кредиторами Троцкого.
Ещё одним из пунктов дохода Большевистской власти стала реализация церковного имущества. Попов расстреливали, отправляли на «соловки», а чудотворные иконы и драгоценные утварь, продавали за копейки в США. К примеру, старинная икона стоимостью 100 ОООуе, обменивалась на 5 тракторов(без запчастей) рыночная стоимость которых не превышала и 15000уе. Прибыль в 700% оседала у заокеанских ростовщиков и на тайных счетах Большевистских бонз.
Кроме этого, началось раскулачивание. Всех работящих крестьян отправляли в ГУЛАг, а их имущество передавали в колхоз, как «якобы взнос государства». За два — три года, было невозможно восстановить прежнюю хозяйственную систему, а после ликвидации НЭПА в стране вообще начался лютый голод, особенно в Поволжье и на Украине. Советская пропаганда пыталась это объяснить тем, что малосознательное крестьянство плохо и неумело трудитца в колхозах. Отчасти это было верно, так как всех работящих и смыслящих в сельхоз-хозяйстве отправили на каторгу, а вся американская техника и имущество кулаков, тут же ломалось или расхищалось люмпенами.
