Теперь о Шэрон.
До Бруклина все еще непросто добраться. Интересные дела с этим человечеством!.. В наши дня можно воспользоваться новым туннелем с электронно-управляемой дорогой — они называют такие дороги «робби-роуд», — который фактически является продолжением Нижнего ровня Второй авеню. Шэрон утверждала, что если я доберусь до поворота на Грин-авеню, я уже смогу промахнуться… Конечно, она-то человек. Возможно, я бы не смог, зато такси сумело. Некоторое время мы поплутали в районе, который почему-то называется Гринпойнт, а затем рискнули свернуть на красивую авеню где-то в районе Флэтбуш. В конце концов мы нашли тихую улицу, на которой жила Шэрон. Для этого нам пришлось выбраться на другую сторону парка Проспект. Шэрон была права насчет поворота. Уверен, только мы были способны повернуть направо уже после того, как проехали его, а потом снова поворачивать то направо, то налево, а потом… Черт с ним! В следующий раз я попросту воспользуюсь метрополитеном.
Многоквартирный дом представляет собой что-то типа колонии музыкантов, сбежавших от обозленных соседей. Обстановка в гостиной кричала о том, что здесь живут женщины, но кабинет Шэрон строг, как лаборатория, — рояль, книжный шкаф да несколько стульев. И никаких украшений, нет даже традиционного бюста Шопена или Бетховена. Когда она ввела меня туда, я сказал:
— И ни одной вазы для цветов?
Она ответила:
— Ни одной.
Впрочем, это было чуть позднее. Когда же я только появился, она была совсем по-взрослому озабочена, чтобы в мою руку попала выпивка, а вдруг меня разместились подушки. Это был какой-то сугроб из подушек. Я вполне мог обойтись и без них, но брать меня в белоснежное окружение явно доставляло радость Шэрон. Она подсовывала эти чертовы подушки всюду, где оказывались или могли оказаться мои кости. Когда я поднялся, чтобы пожать руку миссис Уилкс, некоторые из подушек рассыпались, но Шэрон тут же водворила их на место. Она занималась этим, посмеиваясь над собой, но непреклонно. Прямо-таки безжалостно. С такой степенью, безжалостности что вам бы захотелось беззвучно заплакать.
Для миссис Уилкс я был старым экс-преподавателем и музыковедом, старым настолько, что помнил концерт Рахманинова в Бостоне почти пятьдесят лет назад. Я преподавал «за пределами Запада» до тех пор, пока не стало ослабевать здоровье. Я был очарован талантом Шэрон и представился ей, когда «случайно узнал мисс Брэнд», будучи в кафе «Голубая Река». Как просто лгать, Дрозма! Я не слишком раздумывал над своей ложью, а Шэрон всецело желала сотрудничать со мной в этом процессе. Конечно, объяснить Софии Уилкс воскрешение Бена Майлза было бы практически невозможно. К тому же, она очень постарела, как стареют люди. Во всех делах, кроме музыки и благополучия Шэрон, София стала бестолковой и забывчивой. Память о прошлом взяла вверх над нынешней жизнью и совершенно сбивая ее с толку. Меня она встретила по-доброму, но даже не попросила «посмотреть» своими пальцами мое лицо. Она устроилась с каким-то вязанием там, где, по-видимому, был ее привычный угол. Она знала, что мы здесь, но в то же время была не совсем с нами, покойная среди живших в ее памяти образов. Когда она два или три раза присоединялась к беседе, ее замечания были не совсем уместными, а один раз она и вовсе заговорила по-польски, на языке, который Шэрон никогда не изучала. Как бы то ни было, но об Анжело мы с Шэрон по негласному договору не вспоминали…
По дороге к ним я купил свежую газету, но сунул ее в карман пальто, даже не развернув. Возвращаясь с кухни со вторым мартини для меня Шэрон вытащила газету, взглянула на заголовки и воскликнула:
— Ого!
Я поднялся, снова рассыпав подушки, но крепко держа выпивку, и заглянул через ее плечо. По-видимому, в газете содержалась новость не для ушей Софии, потому что Шэрон приложила к губам пальчик и указала глазами на первую страницу. И я прочел жирный заголовок:
РАБОТНИК ПАРТИИ ЕДИНСТВА БРОСАЕТСЯ В СМЕРТЬ
Прыжок с тридцатого этажа
— Давайте, я покажу вам свой кабинет, — сказала Шэрон и немного посуетилась вокруг Софии. — Удобно, дорогая?
— Да, Шэрон.
На всякий случай Шэрон подложила Софии пару подушек и взяла меня за рубашку. В результате я мог одновременно идти, пить и читать газету.
«10 марта. Дэниел Уолкер, тридцать четырех лет, работник в офисе Партии органического единства, шагнул сегодня днем навстречу смерти с тридцатого этажа пентхауса, принадлежащего партийному лидеру Джозефу Максу. Мистер Макс рассказал полиции, что, по всей видимости, в результате переутомления у Уолкера наступило нервное расстройство. Чуть ранее Уолкер явился в пентхаус, как выразил Макс, «в утомленном и несвязном» состоянии. Пока мистер Макс разговаривал в саду на крыше с другим посетителями, среди которых были сенатор Аляски Гэлт и актер Питер Фрай, Уолкер в одиночестве находился в одной из комнат пентхауса. Прежде чем присутствующие поняли его намерения, Уолкер выбежал в сад и влез на парапет. Несколько мгновений он стоял на парапете. Очевидцы утверждают, что речь его была бессвязной. Затем он не то потерял равновесие, не то прыгнул, упав с тридцатого этажа на Эспланаду.
Мистер Уолкер — уроженец Огайо, не женат. У него остались мать, Миссис Элдон Сноу, и брат Стивен Уолкер, оба проживают в Цинциннати.»
Оторвавшись от газеты, я обвел глазами кабинет. А потом произнес ту самую нелепую фразу насчет вазы для цветов.
— Ни одной, — сказала Шэрон. — Бен, вы странно себя ведете… Как будто что-то случилось. А ну-ка выкладывайте!
— Я нашел его.
— Ах!
Она вцепилась в лацканы моего пиджака и долго-долго смотрела мне в лицо, словно пыталась понять, как изменило меня то, что я нашел Анжело. Потом пролепетала:
— Он… он спутался с теми, о ком вы думали? С этими… — Она кивнула на газету. — С этими людьми?
— Да, косвенно. — И я рассказал ей все, так, как оно было. Пытаясь описать, каким стал Абрахам к нынешнему, 1972 году, я, возможно, только все испортил: — Он слышал твой дебют. Он думает, ты его не помнишь…
— Исправительная школа… Бедный ребенок!
Тем не менее, несмотря на все мои потуги, Абрахам не стал для нее реальной личностью: слова в таких случаях бессильны. Она все еще интересовалась тем, что случилось со мной, и хотя ее интерес был мил и лестен, мне бы хотелось, чтобы она оставила это занятие.
— Вчера я познакомился с Уолкером. Этакий механизм для контактов с богатыми слухами, весьма преуспевающий в своем деле. Он совершил небольшой промах в партийном сленге, и я догадываюсь, что Билли Келл по прозвищу Уильям Келлер отчехвостил его за это.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
