— Я тоже это слышал, — кивнул Гунарстранна, закуривая.
— Так вот, в Швецию Фольке-Есперсена переправил мой дед. — Стокмо затянулся и закинул ногу на ногу. — А ближе к концу войны деда у самой границы задержал немецкий погранпатруль — грепо. Дед испугался и побежал в лес. Немцы орали, приказывали ему остановиться. Дед насмерть испугался, потому что у него с собой был пистолет. Он решил, что сейчас в него будут стрелять, и тоже выхватил пистолет, но поскользнулся о большой корень и свалился в болото. Рука с пистолетом уткнулась в тину. Он благополучно утопил пистолет и встал. Его обыскали, но ничего не нашли. Не иначе как ангел-хранитель о нем позаботился! Немцам дед наврал, что просто собирал в лесу чернику. Его отпустили, но велели на следующий день явиться в Халден. — Стокмо стряхнул пепел и, округлив губы, выпустил колечко дыма.
— И он явился?
— Явился. Ему удалось как-то отделаться от них, но потом из-за того происшествия начались неприятности. Из-за того, что дед так легко отделался, поползли слухи. Рассказывали всякое. Говорили, что те, кого он тайно переправлял в Швецию, щедро платили ему, что он получал много подарков. Кое-что продавал сразу, кое-что припрятывал. Не знаю, что у него было, но вещи, которые ему дарили, наверняка стоили целое состояние. Многие евреи, которых он переводил через границу, были богаты: златокузнецы, ювелиры. Они не скупились. А после войны пошли разговоры о том, что еврейских беженцев грабили жадные проводники… Много плохого говорили и о деде. Подозревали, что немцы не просто так выпустили его. Вот почему после войны он боялся продавать полученные им ценности. Помочь ему предложил Фольке-Есперсен. Он выступил вроде как посредником.
Гунарстранна сосредоточенно сворачивал самокрутку.
— Ах вот оно что! — сказал он, щелкая зажигалкой «Зиппо». — Значит, ходили слухи, что ваш дед работал на немцев?
Стокмо уныло кивнул. Гунарстранна затянулся и задумчиво сказал:
— Да, понимаю… Ваш дед переправлял людей через границу, и репутация у него была подмочена. И все-таки в чем причина вражды между ним и Есперсеном?
Стокмо смял окурок и откинулся на спинку кресла.
— Пару недель назад я говорил с отцом, — начал он.
— Да, и что?
— Кое-что мне уже было известно. Правда, о том, как ему велели явиться в Халден, я не слышал. Как и о том, что Фольке-Есперсен продавал полученные дедом подарки. Видите ли, отец тоже долго ничего не подозревал. Дед даже ему не рассказывал о ценных вещах, которые он припрятал во время войны. А не так давно он наткнулся на какие-то старые бумаги — и среди них расписки, которые Фольке-Есперсен выдавал деду в обмен на ценности. В расписках проставлены суммы. По словам отца, долг он так и не отдал. Он считает, что Фольке-Есперсен здорово надул деда.
— Каким образом?
— Есперсен взялся реализовать ценности, но деньги за них деду так и не отдал.
Гунарстранна кивнул и буркнул:
— Понятно!
— Мне-то на все их дела плевать, но папаша, Юнни, в самом деле ездил в Осло по этому делу. По-моему, он до сих пор не забыл, как его травили в детстве — обзывали сыном нацистского шпиона и так далее. Хуже всего, он все принимает очень близко к сердцу. Понимаете, он потребовал у Фольке-Есперсена старый долг, а тот его чуть не избил.
— Они подрались?
— Фольке-Есперсен заявил, что речь идет о ценностях, похищенных у евреев во время войны. Полная ерунда! Начать с того, что именно мой дед переправил Фольке-Есперсена в Швецию, и они потом много лет работали вместе. А как только дед умер, Рейдар Фольке-Есперсен во всеуслышание объявил моего деда последним подонком. Вот почему отец считает, что Фольке-Есперсен шантажировал деда. Дед никогда ничего не предпринимал, чтобы заставить Фольке-Есперсена заплатить. Отец считает, что Фольке-Есперсен крепко держал деда в руках — угрожал всем рассказать о том, как дед во время войны якобы грабил евреев и шпионил на немцев.
Гунарстранна задумчиво кивнул.
— Представляю, как ваш отец злился на Фольке-Есперсена, — заметил он. — Скажите, а что для вашего отца важнее? За что он стремился отомстить: за потерянные деньги, за поруганную честь или и за то и за другое?
Стокмо пожал плечами:
— Повторяю, мне на их счеты наплевать. И все-таки я думаю, что честь для него дороже денег.
— Вполне разумно, — кивнул Гунарстранна. — А вы понимаете, что означает ваш рассказ с моей точки зрения? У вашего отца был мотив на убийство.
— Да ничего подобного! Рассудите сами. Зачем моему отцу убивать Фольке-Есперсена? Его смерть не обелила моего деда, да и папаше от этого никакой выгоды.
— Возможно, ваш отец убил Есперсена в состоянии аффекта. Такое случается довольно часто. Вы сами только что сказали, что он все принимал близко к сердцу.
— Но ведь он не ребенок, — возразил Стокмо-младший. — Никогда он не стал бы причинять Фольке-Есперсену физический вред, как бы ни разозлился на него.
Гунарстранна встал на ноги. На кухне все стихло.
— Значит, вы подозреваете папашу? — спросил Стокмо, тоже вставая и провожая гостя в прихожую.
Гунарстранна надел пальто.
— Нам придется его допросить. Пока он проходит по делу как свидетель. — Инспектор повернулся к зеркалу на стене — точнее, к трем квадратным зеркалам, повешенным одно над другим. Его тело разделилось на три части: голова и шея, верхняя часть туловища и брюки. Он застегнул зимнее пальто, поправил волосы. — Ему придется положиться на то, что истина в конце концов обнаружится… и на нас, — подытожил он, открывая дверь.
Через десять минут он поехал домой — принять душ и переодеться. Они с Туве Гранос договорились пойти в театр.
Когда позвонил Фрёлик, Гунарстранна попросил молодого коллегу подождать, пока он притормозит у обочины; он остановился перед самым мостом Бентсе.
— Я только что беседовал с доктором Лёуритсен из онкологического отделения больницы Уллевол, — начал Фрёлик.
— Я ее знаю, — сказал Гунарстранна.
— Знаешь?! Откуда?
— Грете Лёуритсен когда-то лечила мою жену.
— Ясно…
— Ну и что? — невозмутимо спросил Гунарстранна. — Наверное, Фольке-Есперсен тоже был ее пациентом?
— Что-то в этом роде, — ответил Фрёлик. — Во всяком случае, она сообщила Фольке-Есперсену, что у него инвазивный рак. По-моему, самое главное даже не что она ему сказала, а когда.
— В самом деле? И когда же?
— Снова в пятницу тринадцатого! Фольке-Есперсен звонил доктору Лёуритсен в четыре, чтобы узнать результаты анализов. Ей сначала не хотелось сообщать о таком по телефону. Она попросила его приехать. Старик очень рассердился и стал донимать ее вопросами. В конце концов ей пришлось признаться, что болезнь у него очень запущена и прогрессирует, то есть пошли метастазы. Она пригласила его на прием, но он, естественно, так и не пришел.
— Насколько запущенной была болезнь?
— По ее словам, жить ему оставалось максимум два месяца. Через полчаса после разговора с врачом Фольке-Есперсен позвонил адвокату и аннулировал завещание.
Глава 32
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
В очереди к банкомату на почте перед ним стояла какая-то женщина. Фрёлик в ожидании смотрел на уличного музыканта, который выступал перед входом в метро. Он не мог понять, почему хрупкие музыкальные инструменты не ломаются на сильном морозе. Что уж говорить о ногтях гитариста! На уличном музыканте были перчатки с отрезанными пальцами; вздрагивая, он прохаживался возле динамиков, водруженных на старую магазинную тележку. Зрителей у него было немного: два наркомана с глубокомысленными лицами и вышибала из бара «Три брата». Наконец стоявшая перед ним женщина взяла деньги и резко повернулась.
— Ой, привет! — сказала она и вдруг ахнула от боли.
Согнувшись пополам, она схватилась за поясницу и выронила сумку. Фрёлик подхватил ее на лету. Перед ним была Анна. Она никак не могла разогнуться и все ахала от боли.
— Что с тобой? — спросил Фрёлик.
— Спина, — ответила Анна, хватая ртом воздух. — Ужасно болит спина. Как ты меня напугал! Подошел слишком близко.
— Ясно, — сказал Фрёлик.
Они немного постояли. На ней была толстая пестрая шерстяная куртка и линялые джинсы. Пальцы рук она спрятала в рукава. Фрёлик тут же вспомнил о том, какой на улице мороз.
— Спасибо за опись, — сказал он. Ничего умнее ему в голову не пришло.
— За какую еще опись? — недоуменно переспросила Анна.
— С места преступления… из антикварного магазина. — Он смущенно улыбнулся.
— Да не за что! — ответила она, улыбаясь.
Фрёлик не сразу сообразил, что уличный музыкант исполняет «Улицы Лондона». Голос у него оказался довольно приятным. Краснолицый крепыш в пальто и шерстяной шляпе, стоящий в очереди за Фрёликом, шагнул вперед и сухо осведомился, стоит он в очереди или просто так разговаривает. Фрёлик пропустил его вперед.
