Мы очень быстро оказываемся без одежды. Демьян толкает меня на кровать и устраивается между ног в простой миссионерской позе. Поцелуи становятся короткими, кажется, ему все-таки больно это делать. Синяк у глаза наливается. Я прикусываю его плечо, когда он входит и начинает двигаться.
Быть с ним — бесконечное удовольствие, и немыслимо больно это потерять. Демьян лизал меня везде в последние дни, сладко любил, стыдил и ласкал… Я не осознавала, как была счастлива еще рано утром. Слеза чертит дорожку, быстро вытираю ее, надеясь, что он не заметит.
Но возбудиться как следует не получается. Демьян, впрочем, списывает это на стресс, что к лучшему — я хочу продолжать чувствовать его внутри. Он очень старался сегодня, распалял меня стыдными играми, но, увы, наш вечер испортили, и приходится использовать более простые и дубовые методы. Он берет тюбик со смазкой, выдавливает ее на ладонь, затем обильно увлажняет место контакта. Вновь входит. Мы плавно движемся в такт, концентрируясь на неспешном удовольствии друг друга. И это тоже хорошо. Так — тоже нормально.
— Ты не близко? — выдыхает Демьян через несколько минут. — Хочешь наверх?
— Прости. Не получается.
— Тогда я сам. С тобой попозже доиграем, да?
Киваю. Конечно. Он сцепляет зубы, двигается быстрее и быстрее, и тут я не выдерживаю. Обещала ведь не лгать ему никогда! Сжимаю плечи и прошу остановиться.
Демьян стонет недовольно. Застывает и зажмуривается. По вискам катятся капли пота, он дышит часто. Дрожит. Возбужден и невообразимо прекрасен. Выпаливает:
— Жестоко. Перед глазами уже было звездное небо.
— Прости, пожалуйста. — Поспешно сажусь и обнимаю его. — Прости, но мне очень страшно. Я должна тебе сказать кое-что до того, как мы снова сделаем это вместе.
— Что случилось?
Он откидывается на спину, отдыхает пару секунд. Затем берет бутылку воды, стоящую на тумбочке у кровати, жадно пьет. Протягивает мне. У него так крепко стоит, что смотреть больно на такое великолепие.
Снова пораженно качаю головой. Обожаю каждый его миллиметр.
— Кажется, все очень плохо.
— Ты хочешь поговорить про девушку? Я не против, давай, но я вряд ли добавлю что-то новое. Она умерла, малышка, после секса со мной. Я ничего не делал, по крайней мере, умышленно. Хотя, может, и делал, но сам не понял. Я бы многое отдал, чтобы вернуть время и спасти ту информацию о вскрытии. Я бы сам хотел знать.
— Нет, нет… Блин, я точно не думала о твоих бывших подружках в эти минуты. Я узнала кое-что важное. И это… капец. И для тебя, и для нас.
Поначалу Демьян смеется. Потому что наше кровное родство — это такая чушь, что я сама в первый момент готова была у виска покрутить. Потом он надевает штаны, пряча все еще твердый член, и мы полчаса перед зеркалом сравниваем родинки. Я приношу ему лед из холодильника, заворачиваю в полотенце и прикладываю к лицу. Это нужно было сразу сделать, но я была слишком пьяной, а он хотел секса.
— Я вообще не уверен, что это признак родства, — произносит он. — У твоего отца же нет такой.
— Зато есть у моего деда. Может, они через поколение передаются?
Родинка Демьяна на родинку деда похожа даже больше моей. Я лезу в гугл, чтобы разузнать побольше, но Баженов останавливает:
— Это все какая-то хрень. Погоди, что мы как дети. Давай просто спросим.
Он берет мобильник и набирает номер своей матери.
Глава 36
Демьян
Мать отвечает на вызов не сразу, приходится набрать еще раз.
— Демьян, привет! — Ее голос звучит встревоженно.
Оно и понятно: обычно я не звоню по ночам. Мы периодически, три-четыре раза в месяц, завтракаем, когда я бываю в Москве по делам или она в Питере, этого более чем достаточно.
Увы, не сегодня.
— Привет, мам. Удобно разговаривать?
Птенец Кристина выглядит такой юной и беспомощной, как никто никогда в жизни. Кутается в мою рубашку, будто после ответа мамы я буду ее отбирать. Смотрит огромными напуганными глазами. Потребность положить трубку и оборвать ситуацию немедленно — острая. Моя женщина боится, я реагирую — ищу способ защитить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Потребность защищать — одна из издержек моей профессии, сейчас она обостряется. Как можно спасти девушку от того, что у нас с ней в ДНК? Я не понимаю.
Качаю головой, отбрасывая неприятную мысль.
— Я только что вышла из бассейна, и не очень удобно, но если тебе срочно нужно, — а тебе нужно, иначе ты бы не стал так поздно звонить, — время найду. Так что произошло?
Где-то на заднем фоне включается фен. Она, видимо, в раздевалке.
В ситуации нужно поставить точку немедленно, но я мешкаю. Задать матери вопрос такого плана — на самом деле испытание. Я не собираюсь причинять ей боль. Она из тех людей, которые под защитой.
— Мам, я сейчас в Турции на отдыхе и случайно встретил отца.
— О, да, он улетел по делам. Как вы поговорили? — В голосе сквозит надежда на то, что мы помирились.
— Так себе. Он… мам, он намекнул, что не родной мне. Это правда? У меня… — Закатываю глаза и вздыхаю.
Об этом говорить сложно, даже сейчас, в моем возрасте, после всего того треша, в котором я варился годами, в том числе благодаря отцу со всем его многолетним молчанием как способом наказания. Отличным способом, кстати, крайне действенным. И тем не менее я буду вести себя так, как положено взрослому человеку.
Продолжаю спокойно:
— У меня другой биологический отец? Мне нужно знать.
Мама молчит. Секунды взрываются сверхновыми и утаскивают в черноту.
— Нет-нет-нет, — шепчет Крис. Прикусывает ладонь.
Она, блядь, в панике, а я застываю. Не могу подобрать слова, чтобы ее успокоить. То, что между нами творилось в эти пару недель, можно обозвать каким-нибудь громким словом, например — затмение. На нас обоих нашло затмение, и это было хорошо по эмоциям и уровню удовольствия.
Беру Кристину за руку, притягиваю. Она забирается на колени, обнимает за шею и прижимается. Несколько раз целует в висок, пока мы оба ждем ответа. Она… совсем малышка еще. И я сам осознаю, что при столкновении с этой проблемой ощутил себя подростком.
Можно отредактировать информацию и жизнь любого человека, даже того, кто ни разу не заходил в сеть. Можно скачать данные, по желанию их подменить или изменить, а можно — полностью стереть, словно человека и не было. И это огромная власть, к которой я привык. Но поменять физический ДНК-код невозможно. Нет таких технологий. Как бы ты ни был хорош в своем деле, всегда найдется сила, способная тебя уничтожить.
— Мама, ты молчишь, и мне это не нравится. Я могу рассчитывать, что услышу правду?
Вместо правды она зло произносит:
— Я убью этого старого, выжившего из ума козла.
Закрываю глаза. Кристина горько всхлипывает. В голове поток отборного русского мата. Да какого, блин, хрена?! Я обещал ей без боли! Я клялся! Да кто бы знать-то мог?!
Крис отчаянно, снова и снова целует в висок, будто остановиться не в состоянии. Много-много раз. Словно чтобы успеть до правды. Я остервенело сжимаю трубку от омывающего раздражения. Неэтично контролировать процесс деторождения, вмешиваться, указывать, кому и с кем спариваться, но, мать вашу, если люди сами не в состоянии проследить за этим процессом, не такая уж и идиотская идея.
Тем временем мама, видимо, собирается с духом и говорит уже без эмоций:
— Демьян, когда ты прилетаешь? Нам нужно будет серьезно поговорить, я все тебе объясню и расскажу. Пожалуйста, поверь, я тебя очень люблю и все делала для того, чтобы защитить и уберечь.
Кристина медленно отстраняется. У нас, фигурально выражаясь, всю жизнь сердца будто нитями дружбы и любви связаны. Сейчас нити рвутся, и это, мать вашу, больно.
Она сильная и правильная девочка. Наверное, нет ничего, что Кристина бы не выдержала и не пережила. Когда она слезает с моих колен, я вдруг ощущаю столь сильную потерю, что это выстреливает в физическую боль. Наши взгляды встречаются, Крис медленно отсаживается. Сердце гудит гулко.
