— Очень красивая, — я с трудом выдавливаю из себя слова и осторожно провожу кончиками пальцев по искусственным волосам куклы.
— Это Ваня подарил, мамин друг, — хвастает Алиса.
В кухню проходит Света и смотрит на дочь недовольным взглядом. Она была в спальне, переодевалась в домашнюю одежду.
— Я кому сказала ложиться в постель? — строгим голосом спрашивает Света.
— Мне, — опускает голову малышка.
— Ну так иди, Лис! Не заставляй меня нервничать.
Девочка обижается, но тем не менее послушно идёт в детскую комнату.
Перед Светой не нужно улыбаться или изображать восхищение. Она тоже сломлена, как и я. Выглядит уставшей, рассеянной и нервной. Настолько, что срывается даже на дочь.
Света подходит к окну, распахивает его и достаёт из пачки сигарету. Я только сейчас замечаю сходство между ней и Глебом. Особенно вот так, когда она стоит в профиль и сильно хмурится.
Щёлкнув зажигалкой, Света выдыхает дым на улицу.
— Мой брат совершенно точно не преступник. Можешь даже не сомневаться в этом.
— Я знаю.
Она кивает, вновь затягивается и на долю секунды прикрывает глаза.
— Мать чуть второй удар не хватил, когда я рассказала ей о том, что Глеб находится в СИЗО. И это я ещё мягко подала информацию.
— Возможно, не стоило?.. — робко спрашиваю я. — Вдруг его скоро выпустят?
— Ника… — она вздыхает и качает головой, словно я такая же несмышлёная, как и её дочь. — Посадить человека куда легче, чем вытащить его из-за решётки. Для этого нужно время.
Я обхватываю ладонями чашку с остывшим чаем и пытаюсь сморгнуть появившиеся в уголках глаз слёзы.
— Скажи, а я смогу как-то попасть к нему?
— Шутишь? Нет конечно, — фыркает сестра Глеба. — Адвокат не может выбить свидание даже для меня, а ты… ты, увы, для него никто.
Никто…
Это слово неприятно царапает слух. Хочется скривиться и сказать что-то в ответ, но я молчу, потому что не вижу смысла доказывать обратное. Она просто не знает, что у нас с Глебом всё серьёзно. Уверена, что Воронцов не делился с сестрой своими планами. В них мы жили бы долго и счастливо, и Света всё увидела бы потом. Увидела и поняла, что я важна для него. Я не никто.
— Я вообще не понимаю, как так вышло! — Света яростно тушит окурок в пепельнице и закрывает окно.
Запах никотина оседает на моей одежде и волосах. Я обнимаю себя руками за плечи и в этот самый момент понимаю, что мне нужно всё ей рассказать. От и до. Вдруг это хоть как-то поможет делу? Адвокат узнает, что Воронцова прессуют сверху, и сможет что-то предпринять.
— Я могу рассказать как, — произношу хрипло.
Света вскидывает брови и удивлённо на меня смотрит. Я не поднимаю взгляд, потому что боюсь увидеть в её глазах презрение и осуждение. Это заслуженно, ведь на её месте я смотрела бы точно так же.
— Он просто перешёл дорогу не тем людям.
Я нервно закусываю губу и продолжаю говорить. Слова льются из меня нескончаемым потоком. Я каюсь, прошу прощения, плачу… Света молчит, не выдаёт ни единой эмоции, что обижена на меня или злится. Она просто поднимается с места и вновь подходит к окну, вставляя тонкую ментоловую сигарету себе в губы. Я вижу, как дрожат её руки, как она терзает губы и отстукивает ногой быстрый ритм.
— Теперь всё понятно. Я слышала про Захарова много отрицательного. Взяточник он, но давно и прочно сидит на своём месте.
— Он и Рому хочет к себе устроить, — зачем-то говорю я.
— Ясно, Ник. Спасибо, что сказала, я подумаю, что с этим можно сделать, и можно ли вообще. Нам остаётся только набраться терпения и ждать.
— Свет, а можно я буду звонить тебе и спрашивать, как идут дела?
— Можно конечно. Звони когда угодно.
Я приезжаю домой на такси. Прикрываю дверь, обессиленно сползаю по стенке и, обхватив руками колени, начинаю плакать навзрыд. Сестра Глеба сказала, что слезами горю не поможешь, и это так, но сейчас я не могу вести себя иначе, пока он там, а я здесь. Сплю в тёплой постели, ем ту пищу, которую захочу, и неограниченно передвигаюсь в любом направлении, в то время как Воронцову всё это недоступно. Как часто мы не ценим свободу. Принимаем как данность то, что происходит у нас в жизни. Да что там, я тоже никогда не ценила такие, казалось бы, мелочи, пока не столкнулась с тем беззаконием, которое творится вокруг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Туман выходит в коридор с опаской. Осторожно обнюхивает мои руки, не мяукает и не выпрашивает еду, словно чувствует, что хозяйке не то чтобы плохо, ей дурно и невыносимо сложно.
Я кое-как поднимаюсь с пола, вытираю слёзы рукавом свитера и прохожу на кухню, чтобы накормить кота. Он благодарно урчит и приступает к ужину, а я только и могу, что дойти до кровати и рухнуть на неё, уткнувшись лицом в подушку.
Туман запрыгивает ко мне спустя пять минут. Забирается под руку, засыпает рядышком, а я обнимаю его и мечтаю только об одном: проснуться утром и понять, что всё произошедшее сегодня было страшным несправедливым сном.
Глава 53
Я пытаюсь ухватиться за любую соломинку, чтобы помочь Глебу. Не могу сидеть сложа руки. В такие моменты я вдруг отчётливо ощущаю свой возраст. В двадцать лет тебя принимают за глупышку, дурочку. Света отмахивается от меня и порой раздражается, когда я звоню ей чаще чем раз в день. Она просит ждать и верить. Всё идёт по плану, но Глеб по-прежнему за решёткой в жутких условиях, без связи и возможности встреч с родными.
Родители велят не лезть не в своё дело. Мама держит нейтралитет, а отец сообщает, что не имеет представления, как помочь своему товарищу. Возможно, он просто не хочет… Я могу только догадываться.
Я сутками сижу на юридических форумах и изучаю информацию, от которой голова идёт кругом. Беспомощность — она… опустошает и медленно убивает.
Я пытаюсь пробиться к Вике, моей единственной надежде. Вначале она банально не отвечает на мои звонки, так как находится за границей. Также молчат её социальные сети. Вика взяла месяц релакса, чтобы насладиться любимым мужем и красивой природой на Мальдивах. Можно понять, но я продолжаю атаковать её всеми возможными способами.
А потом она перезванивает. Я с опаской выкладываю ей ту информацию, которую дал мне Рома, но получаю неожиданный ответ: Вика не родная дочь Захарова. Мать родила её от другого мужчины, а Виктор Сергеевич удочерил, когда девочке было всего два года. Она не имеет на приёмного отца достаточного влияния. В целом старается общаться с ним как можно реже.
— Не хочешь заехать в гости? — спрашивает мама, набрав меня по телефону.
Отношения между нами не стали лучше или теплее, просто я не вступаю в открытый конфликт и поддерживаю какое-никакое общение с родителями. В гости приезжаю редко — примерно раз в неделю. Оказалось, что у нас получается избегать скандалов, когда мы живём отдельно.
— Отец улетел в командировку на три дня. Мы могли бы заказать суши и поговорить.
— Я как раз собиралась приехать за вещами, но после обеда. У меня съёмка детского дня рождения, а потом я свободна, — иду навстречу маме.
— Скажи, что тебе нужно из вещей, я пока поищу.
— Кожаная куртка и джинсы с накладными карманами.
— Хорошо. Тогда я сделаю доставку суши, когда ты освободишься.
Съёмка будет проходить на другом конце города, поэтому я выхожу из дому заблаговременно и добираюсь к торговому центру с несколькими пересадками. Имениннику Ване сегодня три года, он собрал множество друзей в просторной детской комнате.
Бегая за ребятнёй по батутам, я понимаю, что снимать взрослых людей куда проще. Они слушаются и встают в нужные позы без капризов и истерик, но это не так интересно. Дети куда искреннее: если смеются, то потому что действительно смешно, а если плачут, то потому что на самом деле больно.
У меня по графику два часа работы. Сегодня выходной день и в игровой комнате масса народу. Мне так легко спутать «своих» детей с чужими, но я правда пытаюсь!
