Мать именинника приглашает присоединиться к ним за столом и даже обижается, когда я отказываюсь. Мне достаточно выпить воды , чтобы вновь приняться за работу.
В два часа дня Ване выносят огромный торт с вылепленными из мастики гоночными машинками. Он не дожидается момента, когда вставят свечи и попросят загадать желание, и хватает съедобную фигурку, тут же таща её в рот. Мать Вани возмущается и вытирает вспотевший лоб. Глядя на неё, я думаю о том, что Глеб был прав. Детей нам заводить ещё рано… Это чертовски сложно и слишком большая ответственность. Для начала мне нужно будет пройти хоть какие-нибудь курсы для будущих родителей. Вдруг я не смогу? Что, если у меня не получится?
— Вань, смотри в камеру!
Именинник даже не думает улыбаться. Вытирает кулачком слёзы и жалобно смотрит на отобранную фигурку машины, которую вернули на место.
Я делаю кадр, потом ещё один. Кто-то болезненно толкает меня в бок. Я отвлекаюсь и перевожу взгляд на женщину, которая тянет за руку брыкающегося ребёнка. Он случайно задел меня рукой в момент истерики.
— Простите, пожалуйста! — Миловидная блондинка, его мать, смотрит на меня виноватым взглядом и продолжает вести черноволосого мальчишку к выходу. — Это мой сын вас ударил. Он не хотел.
В её голосе сквозят раздражение и усталость. Впрочем, это неудивительно. Маленькие дети часто выжимают из родителей все жизненные силы.
— Ничего страшного, — улыбаюсь ей в ответ. — Бывает.
Мне платят за работу, ещё раз приглашают за стол и после очередного отказа благодарят и провожают к выходу.
Я иду в гардеробную, забираю оттуда куртку и запихиваю фотоаппарат в чехол. Чтобы не терять времени даром, вызываю такси. Приложение показывает, что машина приедет через пять минут. Как раз успею забежать за мамиными любимыми заварными пирожными.
Мой взгляд цепляется за знакомую высокую фигуру, за короткий ёжик волос на макушке, за ровный профиль и плотно поджатые губы. Я несколько раз подряд моргаю, потому что мама сказала мне, что отец улетел. Он не может быть здесь.
Медленно натягиваю куртку, вешаю фотоаппарат на плечо и иду ему навстречу, но неожиданно мальчишка, который толкнул меня в игровой комнате, опережает и первым несётся к нему. К моему папе. Я ничего не понимаю, только растерянно застываю на месте и наблюдаю, как эти двое обнимаются и радостно приветствуют друг друга.
Женщина, которая просила у меня прощения, походит к ним и довольно улыбается. Она больше не выглядит измученной и раздражённой, скорее счастливой.
Ноги прирастают к полу, и мне требуется приложить немалые усилия, чтобы сделать два шага вперёд и убедиться в том, что я обозналась. Мне важно понять, что просиживать за ноутбуком столько времени — нехорошо. Кажется, я начинаю терять зрение.
Неожиданно мужчина-близнец моего отца поднимает свой взгляд. Он всё ещё улыбается, но при виде меня улыбка плавно сползает с его губ.
Внутренности сворачивает в тугой прочный узел, который заставляет меня согнуться от боли и тихо застонать. Я не хочу ничего анализировать, не хочу придумывать. Я должна всё узнать от него. Лично. Глаза в глаза.
Последние шаги, которые я делаю, даются мне особенно сложно. Женщина, что стоит рядом с отцом, удивлённо вскидывает брови и пытается оттянуть мальчишку, но тот не слушается и орёт пуще прежнего, до раздражающего звона в ушах.
— Мама сказала, что ты в командировке, — глухо выговариваю я.
Вот так без приветствий. Сухо. По делу. Мне правда интересно, что здесь, чёрт возьми, происходит?
— Я улетаю ночью, — отвечает отец. — А ты?..
— А я работала здесь. Снимала детский день рождения.
Мы молчим слишком долго, ребёнок не перестаёт орать и начинает раздражать меня этим. Я никогда не испытывала негатива к детям, но этот… он другой. Он делает всё, чтобы я его возненавидела. Всей душой.
— Ты кто? — спрашивает мальчуган, потянув меня за рукав куртки.
Я внимательно смотрю. У него пронзительные зелёные глаза, тёмные брови и слегка оттопыренные уши. Я могла бы сказать, что он милый или что-то в этом духе, но отчего-то не могу подобрать ни одного нормального эпитета.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я Ника, — отвечаю ему тихо.
— А я Костя.
— Привет, Костя… Ты знаешь, что очень сильно похож на моего папу?
Глава 54
— Ника… — вздыхает отец.
— Что, Ника? Я просто не пойму, как ты мог?..
— Давай с тобой спокойно сядем и поговорим, ладно?
— О чём? Ты всё объяснишь? — хмыкаю я. — Уверяю тебя, я не пойму. И не поверю. Поэтому не стоит даже пытаться.
Мальчик Костя всё ещё стоит между нами и пытается обратить на себя внимание папы. Моего папы. Я ощущаю, как в грудной клетке жжёт от горечи и обиды. Хочется оттолкнуть Костю и закричать: «Он мой… Ясно тебе? Мой!» Эгоистка? Возможно… Но как же, чёрт возьми, больно.
— Уведи ребёнка! — грозно рычит отец.
Блондинка нервно дёргается, присаживается перед Костей на корточки и что-то шепчет ему на ухо, после чего мальчик, обиженно окинув взглядом отца, уходит в сторону супермаркета. Громкий раздражающий крик перестаёт давить на барабанные перепонки. Так лучше. Так гораздо лучше.
Мы остаёмся с папой один на один, если не считать проходящих мимо нас людей. Я не могу поверить в то, что, оказывается, всё это время у него была вторая семья. И сын. Мальчик, который на него похож. Он его растил, воспитывал и, должно быть, любил. Так же сильно, как и меня.
В детстве я хотела иметь брата или сестру, но… не таким образом, боже. Этого капризного мальчугана я никогда не назову своим братом. Никогда.
Родители не были образцовой парой, но мне всегда казалось, что ссоры и скандалы, которые происходили между ними, случались только потому, что они слишком темпераментны. Так было с самого моего рождения. Я к этому привыкла и удивлялась, когда видела, что у других не так. Тем не менее мне всегда казалось, что мама и папа друг друга любили. После ссор всегда было бурное примирение, цветы и поцелуи. Отец восхищался маминой красотой и фигурой, говорил ей комплименты, а она оттаивала и крепко его обнимала. Это было так привычно. Больше двадцати лет вместе. Пусть и не образцовая, но моя семья.
— Скажи только одно: мама знает?
— Нет, — тут же отвечает отец.
Все остальные вопросы становятся вдруг неважными. Внутри меня плещется такая обида, что накрывает с головой. Я забываю всё хорошее: совместные праздники, путешествия, слова и поступки. Папа всегда говорил, что я его любимая дочка, принцесса. А что теперь?..
— Мне не о чем с тобой разговаривать.
— Малыш, погоди. Просто выслушай меня, ладно?
— Ты предатель!
Папа пытается притянуть меня к себе. Он хочет обнять и погладить, но я толкаю его в грудь и, сорвавшись с места, бегу в сторону выхода. Там уже ждёт такси. Как хорошо, что я его заблаговременно вызвала.
Забираюсь на заднее сиденье и прошу водителя ехать немедленно. За окном пролетают знакомые улочки, дома, деревья, а ещё цирк, кинотеатр и дворец культуры. В моём детстве мы часто бывали там с родителями. Они много работали, но все выходные посвящали мне одной.
Я прошу таксиста остановиться в начале улицы. Расплачиваюсь по счётчику, выбираюсь из нагретого салона на промозглую весеннюю улицу. Закутавшись в тёплый вязаный шарф, решаю прогуляться пешком, потому что к маме я подняться пока не готова. Мне нужно остыть. Боюсь, когда она увидит моё состояние и спросит, что случилось, я не смогу сказать ей правду. И соврать не смогу. Это он должен рассказать ей обо всём. Он, а не я.
На вид мальчику Косте года три-четыре. Получается, что всё это время отец нас обманывал и его командировки были лишь поводом побыть со своей второй семьёй. Они, должно быть, тоже нуждались в его внимании и заботе.
У подъезда останавливается папин автомобиль. Он выбирается на улицу и идёт в мою сторону. Выглядит взволнованным и нервным. Боится, что я всё расскажу маме? В голове крутятся одни и те же вопросы. Почему? За что? Как он мог?
