— Бог с вами, их уже здесь нет. Они всего-то пробыли несколько дней. Я слышал, они отправились дальше по побережью. Вы их найдете в Тире или в Сидоне. Он ваш друг, что ли?
— Когда за тобой придут, — сказал зелот, — не говори, что твой хозяин сбежал.
Странно, что именно эта фраза была сказана первой после целого дня молчания. Деметрий безуспешно попытался угадать, о чем думал зелот, прежде чем произнести эту фразу.
— Почему? — спросил он.
— Тебе не поверят. Они подумают, что ты дерзишь. Киттим не переносят дерзости. В глубине души они чувствуют свою неполноценность. — Он улыбнулся. — Они и есть неполноценные.
— За мной придут? — прошептал Деметрий. Он так долго здесь находился, что стал верить, что будет здесь всегда. С чего им о нем помнить? Он не был кем-то важным.
— Они никогда ничего не забывают, — сказал зелот.
У Деметрия засосало под ложечкой.
— За мной скоро придут, — сказал зелот. Он приподнялся на локте. Спина у него заживала, но подошвы ног все еще гноились. К ведру, стоящему в углу, ему приходилось ползти на коленях, опираясь на здоровую руку. От помощи Деметрия он отказывался.
— Откуда вы знаете? — сказал Деметрий.
— Мне приснился сон.
Деметрий напрасно ждал — зелот ничего больше не сказал.
— Это неважно, — сказал зелот. — У меня пятеро сыновей.
Это простое замечание, сделанное с подчеркнутой гордостью, и все, что из него следовало, вызвали у Деметрия огромную жалость к себе. Его глаза наполнились слезами. Он заморгал, надеясь, что зелот не заметит.
— Должно быть, нелегко не иметь семьи, — заметил зелот.
Деметрий закусил губу.
— Ну что ты, — строго сказал зелот. — Ты ведь мужчина.
— У меня никогда не было родины, — сказал, всхлипывая, Деметрий.
— Вот и хорошо. У тебя везде родина.
— Только не здесь.
Зелот обвел взглядом грязную камеру.
— Не в вашей стране, — пояснил Деметрий.
— Ну, это другое дело. Здесь трудно стать своим. Конечно, если не… Но с чего тебе принимать нашу веру? Иногда, случается, люди так делают, но я никогда не понимал для чего. Это ведь разные вещи.
— Я думал об этом однажды, — сказал Деметрий.
— Да? Ты мне не говорил.
— Я пытался, — сказал Деметрий, — но вы уснули.
— Извини. Возраст, мой мальчик.
— Это было в Себасте, — сказал Деметрий.
— В Себасте? Эти метисы, идолопоклонники…
— Нет, что вы. Это были хорошие, простые люди. Там был человек по имени Филипп, он лечил калек. Конечно, всех их он вылечить не мог, но многих вылечил. И он рассказывал… Мне нравилось его слушать. Симон тоже приходил, но это было раньше… Они были очень добры, — рассказывал Деметрий. — Во всяком случае по большей части. Они говорили, что самое важное — это любовь. Они называли это Путь.
Рассказ был не более запутан, чем сами события.
— Я слышал о них, — сказал зелот. — Их руководителя казнили, и с тех пор они из кожи вон лезут, чтобы дать этому объяснение.
— Да, с этим действительно какая-то путаница, — сказал Деметрий.
— Потому ты и не остался с ними? Или тебе не разрешил хозяин?
— Да. Нет. Я хочу сказать, что он сам хотел с ними остаться. Но потом он исчез, а я вернулся к ним на какое-то время, — сказал Деметрий, снова запутавшись.
— Ты вернулся?
— На несколько месяцев. Я жил с ними. Потом ушел.
— Почему?
— Потому что… — Что он мог сказать? Настоящую причину назвать было невозможно. — Это было не для меня, — сказал он. — Я не подходил.
— Ты имеешь в виду, — сказал зелот, — что ты не хотел делать обрезание.
Деметрий покраснел. Зелот рассмеялся. И чем больше росло смущение Деметрия, тем громче хохотал зелот. Деметрий сидел с пылающими щеками, сжав от гнева кулаки.
— Мой дорогой мальчик, — наконец сказал зелот, — прости меня, но это ничтожная операция.
— Я знаю, — мрачно сказал Деметрий.
Он теребил ногой солому. Он почувствовал в наступившей тишине, что зелот изучает его. Он внезапно почувствовал вонь камеры и свой собственный запах. Это был запах тщетности.
— Я трус, — сказал он.
Наступила пауза, а затем зелот сказал:
— Конечно, ты не трус.
Деметрий слушал с недоверием.
— Ты просто не нашел свою смелость, вот и все, — сказал зелот.
— Не нашел? Как мне ее найти? — с горечью спросил Деметрий. — Где я ее могу найти?
— Я не знаю. Может быть, здесь.
Деметрий осмотрелся. Ничто, на чем останавливался его взгляд, не вызывало в нем ни малейшей искры неповиновения.
— Откуда берется ваша смелость? — шепотом спросил он.
— От Бога. — Зелот задумался. — Иногда от отчаяния. Когда ничего не остается, приходит… гнев. Подобно ветру в пустыне. Он очень силен. С ним нельзя бороться. Это ветер, это дух.
Деметрий молчал. Он смотрел на свои ноги. И когда он смотрел на них, они превратились в обожженные, гниющие ноги зелота. Он закрыл лицо руками.
— Но все это может быть впустую! — выкрикнул он.
— «Впустую»! Сын мой, подними глаза! — Лицо зелота осветилось непонятной радостью. Он снова начал декламировать, его голос становился все громче и громче. — Где был ты, когда я закладывал основание земли? Скажи, если можешь. Кто придумал ее размеры и измерил ее? На чем покоятся ее опоры? Знаешь ли ты, кто заложил ее краеугольный камень, когда утренние звезды пели хором и дети Божьи кричали от радости? Призывал ли ты зорю, указывал ли утру его место? Учил ли ты день цепляться за края земли и поднимать горизонт, словно глину, когда гаснет свет созвездия Пса? Спускался ли ты к источникам моря и погружался ли в его пучину? Видел ли ты врата смерти и привратников Дома Тьмы? Понимал ли ты, как огромен мир?
Его глаза прожигали Деметрия.
— Мы так малы, сын мой. Так малы. И пытаемся измерить своей крохотной мерой замыслы Бога. Нам не дано ничего знать. Мы можем только терпеть. И долготерпение — часть замысла. Ты не можешь поверить в это. Тогда ты должен поверить, что терпение, долгое и постоянное, станет целью. Целью, взявшейся ниоткуда. Вот для тебя героизм: по-моему, довольно греческий.
Он улыбнулся. Он продолжал улыбаться, когда открылась дверь и вошли двое солдат. Они подхватили его, в их руках он казался совсем маленьким и беззащитным, и потащили его к выходу. Когда его вытащили наружу, он повернул голову и посмотрел назад.
— Да будет с тобой Бог, — сказал Деметрий.
— Триполис, — тихо сказал Симон. — Звучит красиво. Означает «три города», естественно.
— Я знаю греческий, — сказала Елена.
Симон украдкой покосился на нее, стоявшую рядом с ним на трибуне. Время от времени он замечал в воплощении Святого Духа абсолютно земную раздражительность.
— Прости мне мое высокомерие, — сказал он. — Я привык иметь дело с людьми, которые знают меньше, чем я. Тебе надоело путешествовать?
— Да, — сказала Елена.
— Как только мы закончим дела здесь, отправимся в Антиохию и останемся там на какое-то время. Я и сам начал уставать от всего этого.
Это было правдой: постоянные переезды с места на место больше его не радовали. Путешествие по прибрежным городам стало работой, а могло бы быть приключением. Что-то исчезло, возможно чувство опасности. Или он просто старел.
Однако его сила не уменьшалась. Он никогда не был так уверен в себе. Этим он был обязан ей. Неужели? Возможно, сила вернулась бы со временем и так.
Он смотрел на толпу, собравшуюся внизу. Толпа везде была одинакова. Однажды толпа обернулась против него. На этот раз такого не случится.
Он сделал шаг вперед, и толпа замерла. Он сократил вступление до минимума. Когда он очарует их своей магией, они позволят ему говорить часами.
— Мужчины и женщины Триполиса! — выкрикнул он. — Приглашаю вас на пир.
Послышалась тихая музыка. Люди повернули головы, пытаясь понять, откуда она звучит, но ничего не нашли. Над площадью вскинулся и затих удивленный гул.
Над огороженным пространством, куда он велел им смотреть, возникли шесть струек дыма. Дым кружился, свертывался в спираль, темнел, уплотнялся и принял очертания шести танцующих эфиопов, темнокожих, в тюрбанах; они играли на флейтах. Симон взмахнул рукой, и позади танцоров появились рабы, несущие на длинных шестах шесть свежезажаренных быков, от которых шел дымок. Пространство заполнилось столами, на которых тотчас появились закуски, фаршированные деликатесами яйца, пирамиды оливок и огромный гусь из сладкого теста, который по взмаху его руки встал на перепончатые лапы, расправил крылья и убежал. Потом возникли серебряные блюда, ломившиеся от фруктов — виноград, фиги, сливы и громадные гранаты — и обложенные сверкающими кусками льда.
— Вина! — скомандовал Симон, и амфора на столе сама наклонилась и наполнила кубки рубиновым вином.
Горожане ахнули и замерли.
Удерживая мираж концентрацией воли, он принялся за развлечение. Клоуны, жонглеры, акробаты, танцующие дети. Он создал стаю фламинго и заставил их вышагивать и кружиться под музыку флейт. Потом фламинго разлетелись, и прибежал медведь, который набросился на еду; появился, страшно жестикулируя, дрессировщик медведя и стал гнать зверя прочь. Эта кутерьма привела публику в немыслимый восторг. В погоню включились клоуны, жонглеры и акробаты: они кувыркались через столы, бросались друг в друга едой, дрались из-за вина. Медведь запрыгнул на стол, поставил на голову блюдо с гранатами и стал отплясывать. Толпа была в восторге.
