бросаюсь к Роману, широко раскидывая руки, прежде чем обнять его. Моя задница падает к нему на колени, когда я утыкаюсь лицом в изгиб его шеи. — Мне так жаль, — бормочу я, мои слезы пачкают его футболку. — Я понятия не имела, что все так плохо. Мне не следовало поднимать эту тему.
С другого конца комнаты доносится тихое:
— Я предупреждал тебя, — и, если бы я не была так занята, держа Романа так, словно он был моим единственным спасением, я бы отмахнулась от Маркуса.
Роман напрягается подо мной и после короткой паузы расслабляется, его руки обвиваются вокруг моего тела, крепко прижимая меня к своей груди.
— Все в порядке, — бормочет Роман. — Тебе нужно знать, потому что, нравится тебе это или нет, ты можешь столкнуться с такой же ситуацией. Тебе нужно знать, что на самом деле значит быть здесь. Находясь рядом с нами, ты находишься прямо на линии огня. Наш отец сделал бы все, чтобы контролировать нас, держать что-то над нашими головами и заставить нас быть преданными, и когда до этого дойдет, а так и будет, он придет за тобой. Это факт. Здесь нет никаких "если". Ты должна быть готова.
Я отстраняюсь и встречаюсь с ним взглядом, уже смирившись со всем, что он только что сказал.
— Я знаю, — говорю я ему. — Это не игра для меня. Черт возьми, шрамы на моем теле должны были уже сказать тебе это. Я хочу голову вашего отца за тот ужас, который он обрушил на семьи моего города, за все невинные жизни, которым он причинил боль, за тебя и твоих братьев… за меня. Я не хочу быть слабой. Я не хочу, чтобы меня считали посмешищем. Я хочу, чтобы вся семья ДеАнджелис боялась звука моего имени так же, как они боятся вашего. Я хочу быть такой же могущественной, как Джиа Моретти, и ты сделаешь так, чтобы это произошло.
Роман наблюдает за мной, и я не сомневаюсь, что Леви и Маркус тоже внимательно наблюдают.
— Ты уверена насчет этого? — спрашивает он. — Есть большая разница между тем, чтобы быть рядом с кем-то и быть гребаным игроком высшего уровня. Ты больше никогда в жизни не будешь спать спокойно. Ты понимаешь это?
Я киваю, вспоминая тот порыв, который испытала, когда у Антонио отняли жизнь, облегчение, когда парни вышли из тени, чтобы разобраться с Дрейвеном Миллером, и неистовую радость, когда они доминировали в помещении. Я не просто хочу этого, я жажду этого. Мне это нужно. Этот мир собирается развратить меня худшими способами, но я уже слишком глубоко увязла, и теперь пути назад нет.
— Я знаю, во что ввязываюсь, — говорю я ему, прежде чем оглядываюсь на Маркуса и Леви. — Я хочу этого. Я хочу быть прямо там, с вами, ребята. Мне надоело бояться. Я хочу высоко стоять.
— Хорошо, — говорит Роман, крепче обнимая меня за талию и поднимая нас обоих на ноги. — Тогда возвращайся в тренировочный зал. У нас есть работа, которую нужно сделать.
18
Темнота окутывает “Эскалейд”, пока мы летим по городским улицам глубокой ночью.
— Куда, черт возьми, мы направляемся? — Спрашиваю я, хватаясь за поручень, когда Роман проносится над лежачим полицейским, как какой-нибудь гонщик Формулы-1.
Маркус смотрит на меня, его рука прижата к груди, словно он пытается удержать свое сердце от падения прямо в дыру. Он был слишком упрям, чтобы признать, что не готов выйти сегодня. Он просто должен был быть здесь со своими братьями, хотя я вижу разочарование и боль, скрытые в его глазах. Этому мудаку следовало бы вернуться в свой дурацкий замок, поджав ноги, и безумствовать там, пока все в его распоряжении. Но бизнес есть бизнес, и с этим ни хрена не поделаешь.
Идиот.
— Помнишь ту ночь, когда мы пошли в клуб, чтобы встретиться с нашим дилером? — Cпрашивает Маркус.
Тьма затопляет мою душу.
— Как я могла забыть? Это была та ночь, когда вы, парни, позволили Лукасу добраться до меня.
Жесткий взгляд Романа устремляется в зеркало заднего вида, посылая ядовитый взгляд, проникающий прямо в мою душу.
— Позволили? — выплевывает он. — Ты думаешь, мы позволили этому случиться?
Издав тяжелый стон, я прищуриваюсь в ответ, чтобы убедиться, что он видит мое раздражение ясно, как божий день, несмотря на темноту, окружающую “Эскалейд”.
— Ты еще больший идиот, чем я думала, если ты хоть на секунду подумал, что я и впрямь считаю, что вы позволили этому случиться. Я была там, помнишь? Я точно знаю, как это произошло. Это называется шуткой, Роман. Расслабься.
Если бы взгляды могли убивать… черт возьми.
На моих губах растягивается ухмылка. Ничто в этом мире не заставляет меня чувствовать себя более живой, чем вонзать нож прямо в сильную спину Романа и крутить его до тех пор, пока он не заскулит, как маленький ребенок. Простое знание того, как глубоко я нахожусь под его кожей, — мой эликсир жизни. Это как навязчивая идея, которой я не могу насытиться. Но Роман намного больше, чем человеческая подушечка для булавок, и он доказал мне это после визита своего отца. Неудивительно, что он такой жесткий, такой замкнутый и сломленный. Я бы тоже была такой, если бы страдала так, как он.
Напрашивается вопрос: как, черт возьми, он до сих пор не выступил против своего отца? Братья известны своей импульсивностью. Они безрассудны и упрямы, но терпение, которым они обладают, когда дело доходит до падения их отца, просто астрономическое.
Он удерживает мой взгляд дольше, чем я могу выдержать, заставляя меня снова посмотреть на Маркуса. Роман предпочел бы съехать в кювет с этой чертовой дороги, чем быть первым, кто отведет взгляд.
— Что ты говорил? — Спрашиваю я, Роман оставил мой разум в полном тумане от его безжалостного, вызывающего привыкание взгляда.
— Я говорил, — продолжает Маркус, в его тоне слышится раздражение из-за того, что его прервали. — Сегодня вечером мы проверим замену последнего парня, посмотрим, есть ли у него все необходимое, чтобы работать под нашим началом.
— А если нет?
Маркус приподнимает бровь, его глаза блестят от мрачного возбуждения.
— Ну, я уверен, ты помнишь, что случилось с последним парнем.
Я тяжело сглатываю, ненавидя порыв, который сотрясает мое тело. Последний парень подрезал братьев, украв пару штук прямо у них из-под носа, а, как известно, Роман, Маркус и Леви — единственные придурки в городе, которым позволено безнаказанно совершать такие коварные поступки. Его застрелили прежде,
