— Так Кто же Ты? — еще раз повторил стражник, и кончиком языка облизал пересохшие губы. Но Учитель не ответил ему: Он воздел руки вверх жестом священника, готовящегося через минуту пронести через Водяные ворота серебряный кувшин с водой, и снова заговорил тем свойственным Ему тоном горячего призыва, в котором неизвестно, чего больше — приказания или просьбы.
— Кто из вас жаждет, пусть придет ко Мне — Я дам ему пить…
За стенами синагоги раздались первые звуки труб, флейт, свистулек и зазвучали начальные слова псалма:
Аллилуйя!Хвалите имя Господне!Да будет имя Господне благословенно отныне и вовеки.Да будет прославляемо имя ГосподнеОт востока солнца до запада…
Толпа нетерпеливо зашевелилась. Пора было идти, чтобы принять участие в процессии. Но Учитель продолжал держать нас на привязи Своих слов, и продолжал говорить:
— Кто из вас жаждет, пусть только уверует в Меня, и не будет больше жаждать. Живая вода рекой потечет из его сердца… вы разве не помните, что обещал Иезекииль? Где будет течь этот источник — там все оживет…
Но люди, привлекаемые все громче звучащей музыкой и пением, уже не слушали и толпой повалили из синагоги. Лишь небольшая кучка народа осталась стоять около Учителя. Я заметил, что стражники перешептываются и оглядываются по сторонам. Я заволновался, так как мне показалось, что они собираются схватить Его. Но они только понимающе кивнули друг другу — и вышли. Я испытал облегчение. Грозящая Ему опасность пригвоздила меня к месту, и теперь, наконец, я почувствовал себя свободным. Не слушая больше того, что Он говорил, я задумчиво направился к выходу.
На сердце мне давила тяжесть. Сцена, свидетелем которой я оказался, убедила меня в том, что в словах Иуды немало правды: такое впечатление, что Он сознательно навлекает на себя опасность. Раньше Он говорил просто, мягко и спокойно, теперь Он говорит так, словно хочет восстановить против себя всех, — вот что меня угнетало. Мне показалось, что Он прервался, и я ускорил шаги: в ту минуту я не испытывал никакого желания разговаривать с Ним. Я боялся, что если Он обратится ко мне, то непременно упомянет о Руфи… Что, если бы Он сказал: «Почему ты не пришел с этим ко Мне?» Нет, нет, это уже произошло, и не стоит даже думать о том, что все могло быть по–другому. Раз нельзя поворотить судьбу вспять, то нечего и говорить об этом…
Я решил сразу по окончании процессии наведаться в Великий Совет, чтобы узнать, что они там замышляют против Учителя. Щурясь от солнца, я вышел наружу и смешался с толпой, которая направлялась вниз к Силоаму. Люди размахивали ветвями и пели:
Вот врата Господа,Праведные войдут в них.Славлю Тебя, что Ты услышал менеи сделался моим спасением.Камень, который отвергли строители,сделался главою угла.Это от Господа.И есть дивно в очах наших.О, Господи, спаси же!Осанна в вышних!
В Великом Совете я застал в полном сборе самых почтеннейших фарисеев, полукругом окруживших равви Ионатана бар Азиела, который в эту самую минуту пронзительно кричал на съежившегося у его ног человека. В нем я узнал Гади, начальника стражи.
— Ты глупец! ты — собака! ты — нечистый! — исходил криком ученый муж. — Как ты смел? Разве я не ясно сказал, что ты должен делать? Вот погоди — ты еще заработаешь! Ты за это поплатишься, ты и вся твоя семья! Подонок! Собака! — Я никогда еще не видел нашего великого законоучителя в такой ярости. — Так–то ты платишь за добро, которое мы для тебя сделали! — В иступленном гневе Ионатан поднял ногу и ударил лежащего по губам. — Ты, собака! — кипятился он. — Я тебе покажу, как не слушаться! Ты что не видишь, грязный ты амхаарец, кто мы такие?! Не жить в Иудее тому, кому мы обещали смерть! Ты, ничтожество! Ты, урод! Ты с голоду подыхал, когда мы тебя взяли на службу, и снова с голоду подохнешь, когда мы тебя выкинем!
Распростертый на земле человек старался прикоснуться губами к сандалиям равви Ионатана. Но тот снова ударил его по лицу.
— Сейчас ты скулишь, — крикнул он, — а до этого ты посмел пойти против нашей воли.
— Смилуйся, достопочтеннейший, святейший, смилуйся! — стонал стражник.
— Милости просишь, собака! Ну–ка, отвечай всем присутствующим почтенным фарисеям, почему ты не привел Его?
— Не смог, величайший из всех равви, не смог!
— Не смог? Как так? Он что, вырвался у тебя из рук? Позвал на помощь толпу?
— Нет, нет, — стонал лежащий на земле человек, — Он ничего такого не сделал. Мы не посмели…
— Не посмели? Вы слышите? — Ионафан возмущенно обратился к стоявшим вокруг хаверам. — Не посмели! Не побоялись нарушить наш приказ! А ну–ка схватить Этого нечестивца и привести Его сюда! Не смели!..
— Разве ты приказал сделать это, досточтимый? — спросил я.
Он стремительно вскинул на меня свои маленькие горящие глазки. Мне показалось, что часть гнева, который распалил в нем Гади, вылилась в слова, обращенные ко мне:
— Ах, это ты, равви Никодим! — он попытался придать своему голосу сладость. — Разумеется, я приказал. Мы все ему приказали. Ты бы тоже приказал, если бы слышал, что опять болтает Этот Человек — у Ионатана затряслись губы, словно от сдерживаемого плача, потом он приблизился ко мне. — Знаешь, что Он говорил? — крикнул он. — Не знаешь? Он сочинил притчу. Это по твоей части, равви, так что ты должен оценить ее по достоинству. Вот что Он говорил: пришли в Храм два человека, фарисей и мытарь. И знаешь, кто из них оказался более достойным? Мытарь! Он смиренно молился, а фарисей только хвастался своими добродетелями. Зачем Он это рассказывает? Чтобы сеять ненависть! Чтобы натравить на нас весь этот сброд! Он хочет бунта! Он никакой не пророк, а бунтовщик! Он нарушал субботу, Он нарушал предписания, а теперь Он хочет восстановить против нас народ! В Галилее Он уже сеял против нас смуту… И мы должны Его за это хвалить, лелеять, и позволять Ему и дальше очернять нас? Да, я приказал, чтобы стража привела Его сюда! Такой человек не должен находиться на свободе. Если бы места священников не занимали всякие прохвосты, Он бы уже давно сидел взаперти. Но разве их волнует, что кто–то покушается на истинную веру и спасительные предписания! Им только золото подавай! Они и сами не прочь нарушить закон. Да, я приказал привести Его сюда вот этому, — он указал пальцем на лежащего на земле человека. — А он вернулся ни с чем! Не посмел он, видите ли, схватить галилейского Пророка за шиворот! Как это ты не посмел, собака?!
— О, достойнейший! — скулил стражник. — О, достойнейший! я… Он… никто никогда не говорил так, как Этот Человек… никогда… правда…
— Никто, никогда? — в голосе Ионафана зазвучала презрительная ирония. — Ни один из достойных и досточтимых равви? Только Этот… — Эй, — крикнул он страже, — увести этого олуха да палками научить его уму–разуму. Тридцать девять ударов, — Ионафан предостерегающе поднял палец, — но не больше. Бить что есть силы. А потом взять с него десять денариев штрафа.
— Смилуйся, смилуйся, — зарыдал человек. — Откуда мне взять такие деньги? Мои дети помрут с голоду.
— Тем лучше ты воспитаешь последующих, — ледяным тоном заявил Ионафан. Он жестом приказал подать себе миску и кувшин с водой; потом долго и старательно мыл кончики пальцев под серебряной струей. Тем временем стонущего и заходящегося плачем стражника вывели из зала. Отряхивая руки и вытирая их мягким льняным полотенцем, Ионафан процедил сквозь зубы:
— Он выскользнул у нас из рук. Если бы не этот глупец, с Ним было бы уже покончено! Но мы еще до Него доберемся… Недолго Ему оставаться в живых.
— Так ты хотел убить Его, равви, — несколько наивно спросил я, только сейчас осознав, какой страшной опасности избежал Учитель…
— Нет, я только хотел приласкать Его… — медленно произнес Ионафан, глядя на меня прищуренными глазами.
— Наш закон требует, — сказал я, и голос у меня задрожал от волнения, — чтобы обвиняемого сначала допросили, а только потом осудили согласно установленной процедуре.
Ионафан не отвечал. В его глазах–щелочках я прочитал презрение и умело удерживаемый на привязи гнев. Зато из–за его плеча высунулся равви Иоиль.
— А ты Его не защищай, досточтимый равви! Не защищай. — Подвижник, несущий покаяние за грехи всего Израиля, сотрясался в старческом гневе. — А может ты, Никодим, и сам уподобился Галилеянину с тех пор, как стал ходить за Ним? Ты Его не защищай!
— Вместо того, чтобы Его защищать, — отозвался с другого конца равви Ионатан бар Закхей, — лучше возьми да почитай священные книги. Тогда ты вспомнишь, что родина пророков — Иудея, а из Галилеи приходят только разбойники.
— Правда, почитай–ка лучше Тору, — посоветовал кто–то.
