лет, этого быть не может, это было бы для меня истинным новым несчастием. Прошел в лабораторию, зовут к директору. Он бросает мне злобно бумагу со словами: «На, читай!» Тут я увидел, что это ужасная правда, прочитав приказ: «Снимается с работы заведующий лабораторией Б. и назначается на его должность А». Эта должность почти равносильна директорской. Без подписи и разрешения заведующого не может быть отпущен с мельницы ни один пуд муки, а мельница выпускала ежедневно тысячи пудов. Директор был зол как никогда. Он обогащался на сделках и мошенничестве с крупчатником и понял, что этому пришел конец, т. к. подбить моего Андрюшу на обман или заставить уступить он понимал невозможным. Очевидно, приезжавшия тайные ревизии, где участвовали опытные ссыльные, убедились, что с момента поступления лаборантом Андрюши мука стала качеством лучше, и нужно было, чтоб и количество выхода стало больше. «Что мне делать, мамочка? Вед я не могу бороться с этими старыми опытными волками, они меня сейчас же съедят! Я пробовал отказаться, но директор сказал, что это не от него зависит». Бедный заведующий таким большим и ответственным делом заплакал. Я ему дала совет, пойти в ГПУ объяснить, что не чувствуешь себя способным к такому ответственному делу, где требуется и административный опыт, и боишься не оправдать доверия». Он сейчас же пошел и сказал: «Я в вашей власти, у меня неть защиты, и я прошу ГПУ оказать мне эту защиту, и снять с меня эту должность». На это был ответ: «Это сделало главное управление, и мы ничего сделать не можем, старайся оправдать доверие и не волнуйся».
35. Мытарство
И вот началось новое его мучение. На большое количество муки, предназначенной для отправки в армию Московского округа, он наложил
Армию Московского округа, он наложил запрещение как негодную. Идет к нему крупчатник и со злобой заявляет: «Ты что, хочешь бороться с нами? Мы тебе рога пообломаем!» — «Делайте что хотите, в муку добавлен песок». — «Слушай, товарищ, —начал тоть заискивающим тоном, —ты не препятствуй, правда, мы добавили немного песочку, но ведь этого не заметят». Оказалось, что в надежде его уломать они уже нагрузили поезд на отправку без его разрешения и подписи. Зовуть к директору. «Ты не разрешаешь этправку, смотри, как бы не сломал голову, поезд уже нагружен, не разгружать же его?» —«Я не могу разрешить, у меня инструкции, от которых я не отступлю как честный работник, во-первых, и, во-вторых, в Москве при приеме тоже бывает анализ и повесят меня, а не вас». Директор тоже тон спустил и думал убедить, но ошибся. Муку лришлось выгрузить и употребить на бывшее при мельнице большое свиноводство.
Другой раз, зная, что мука заражена в одном амбаре клещем и не разрешена им в употребление людям, они испекли хлеб на 6 тыс. руб. на дневную раздачу. Он пошел в пекарню и взял на анализ хлеб, в нем оказался клещ в количестве недопускаемом. Он наложил запрещение на раздачу хлеба. Опять спор директора и указание на то, что нельзя испечь новую порцию на сегодня хлеба. Андрюша подал ему рапорть, которого тоть не мог подписать, а именно, что он слагает с себя ответственность и расписывается как заведующий лабораторией в негодности муки, и предлагает директору взять на себя разрешение на выдачу хлеба. В результате хлеб свезен на свинарню, а рабочие получили только на следующий день двойную торцию. Исхудал мой Андрюша, не по силам была борьба с мошенниками-коммунистами, и мало кто решился бы на это, вечно под страхом клеветы и мести. Писал не раз в управление, обращался в ГПУ, но его не освобождали от должности. Наконец, пошел и заявил: «Поступайте со мной, как хотите, но я больше не в силах». Через неделю пришел приказ из Алма-Аты: А. предлагается обучить техника (фамилию не помню), и по сдаче им экзамена считаться освобожденным от заведования лабораторией». Три месяца бился с неспособным техником. Наконец, 29-го Апреля от сдал экзамен, и Андрюша радостный пришел домой. Как давящая, тяжелая гора свалилась с его плеч. 30-го пришел на работу, а во дворе раскрашивают две громадных фигуры из фанеры: одна изображала врага коммунизма Чемберлена, а другая Андрюшу. І-го Мая, в день общого празднования, должна была быть манифестация, и эти две фигуры нести впереди шествия. Андрюша пошел в ГПУ и сказал об этом. Оттуда позвонили при нем по телефону с выговором директору и приказали немедленно уничтожить фигуру Андрюши. 2-го Мая, когда он подошел к мельнице, то на воротах увидел громадный плакать: «Снимается А. с работы как контрреволюционер». (Это была месть директора, т. к. лаборанта он имел право снять своей властью). Что с этой работы уволили, это было только облегчением, но у нас не было никаких средств для существования, а ведь нас трое. В то время был в Актюбинске такой страшный голод, что по всем улицам лежали мертвые, или при последних признаках жизни умирающие от голода. Большею частью это были бедные местные киргизы. По площади базарной бегали с раздирающими душу криками маленькие дети, брошенные матерью. Я видела, как они их сажали на паперть церкви и быстро убегали. Или прохожие подбирали их и тоже оставляли на паперти. Вечером подъезжал грузовик и забирал куда-то этих детей. Думается, да и по слухам, их просто уничтожали. Я пробовала указать милиции на того или иного умирающего, но они только рукой махнут, а иной скажет: «А что с ними делать!» Работы Андрюше долго ждать не пришлось, через четыре дня он получил предложение поступить инструктором-лаборантом на элеватор для обучения желающих быть лаборантами. Поступил 10-го Сентября, а 13-го в местной газете напечатано: «Не удивительно, что ревизией, приехавшей из Москвы, установлен виновник расхищений, раз приемщиком зерна заведует бывший дворянин А. (все управление элеватора было в то время отдано под суд), высланный за контрреволюцию». Глазам мы не поверили. Написали опровержение, что это недоразумение, что А. только три дня как поступил на элеватор, и не приемщиком зерна, а в лабораторию. Понес в газету. Газета отказалась, пошел к прокурору ГПУ, тот сказал так: «Нам хорошо известно, что ты абсолютно честный и что это на тебя клевета, но по закону известная категория людей не имеет права реабилитировать себя в печати». Это обвинение повлияло не только на моральную сторону Андрюши, но и на его сердце, как и все нанизываемые одно на другое ложные обвинения. Как глубоко верующий, и в промежутках печалей он всегда был веселым и твердым. Ревизии было
