Он был знаком с той ссыльной семьей, о которой я писала, что жили с нами вначале в землянке и спали на столе и по, столом. Они дали ему наш адрес, и он сейчас же пришел, и остался ночевать. Совершил ночью тихо литургию, и мы смогли приобщиться Св. Таин Это был тоть монах, которого в Туапсе не растреляли, а сослали на 10 леть, и который дал мне сведения и об игуменье Антонине. От него впервые узнала о том, что в России существуе тайная Катакомбная Церковь, возглавляемая митроп. Петербургским Иосифом и им организованная по благословению митроп. Петра Крутицкого, с которым он, живя в Чимкенте за 100 верст о Алма-Аты в ссылке, все время имел тайные сношения. Архим. Арсений был рукоположен митр политом и имел счастье содержать его матеряльно. Церковь в Алма-Ате вырыта глубоко земле, и освящал ее сам митрополит, приезжавший для этого тайно.
Как завещал мне О. Александр, замученнь на Медвежьей горе под Мурманском, так никогда ни я, ни Андрюша не имели общения со свяще никами сергианскими, поминавшими властей и митроп. Сергия.
Один раз приходит к нам со знакомыми, все теми же самыми, почтенный по виду академик протоиерей О. Макарий. Предварительно я знала, что он сергианец. Таких тоже высылали, чувствуя в них, в некоторых, искреннюю веру в Бога, так страшную сатане в лице советских властей. Придя к нам, он поднял руку, чтоб благословить меня, но я отклонила и не приняла, со словами: «Простите, батюшка, я не могу принять Вашего благословения, я знаю, что Вы принадлежите к Сергианской церкви, поминаете властей и Сергия». Он этого никак не ожидал, обратился с поднятой рукой к Андрюше, но он тоже не принял. Он ушел, не говоря ни слова, сильно оскорбленный и сказал моей знакомой: «Что эта старая дама поступила так, я еще могу извинить, но этот мальчишка смел не принять моего благословения, это возмутительно». Через несколько дней он приходит и уже не пытается благословлять, а говорит: «Меня очень заинтересовали Вы и Ваш сын, я хотел бы побеседовать и узнать Вашу точку зрения».
Я высказала свой определенный взгляд на Сергианскую церковь и на Сергия. После этого мы видались, часто беседовали, будучи совершенно противуположных убеждений. Он устроил у себя в комнате вроде маленькой церкви, служил обедню и просил Андрюшу приходить петь и читать, не поминать ни властей, ни Сергия. Мы отказались. Так шло время, мы стали друзьями, но не в вопросе церкви, хотя с его стороны стали чувствоваться примирительные нотки к нашим взглядам. Один раз у него был диспут с приехавшим еще раз к нам архимандритом Арсением, но оба остались при своих мнениях.
Он был сослан всего на два года, и когда отбыл срок, и пришел прощаться, то сказал: «Беседы наши не остались пустыми и безплодными. Я еду в Москву и там найду разрешение нашим разногласиям. Я обещаю, что если убежусь в том, что не я прав, то честно об этом сообщу Вам». Он уехал. Через три месяца пришло письмо от его сына, где он собщает, что отец его вскоре по приезде в Москву официально отрекся и отошел от Сергианской церкви. Отказался от богослужений, за что выслан на 10 лет, без права переписки, неизвестно куда.
О том, что творилось вообще в то время, трудно даже поверить. Я иногда брала людям сшить платье или белье, чтоб заработать немного денег. Приходить женщина, оказавшаяся учительницей из гор. Аральска, на Аральском море. Они приехала поодеться, как говорила: это был тип советской интеллигенции, говорившей самым вульгарным простонародным языком. Что и как могла она преподавать детям — это загадка. Носила шелковые платья. Ей нужно было нарядное платье для гостей и в церковь ходить. На мой вопрос, разве в Аральске есть церковь, она ответила: А как же. У нас замечательная женщина-священник». Я думала, что ослышалась, и переспросила. «Что Вы сказали, священникъ—женщина?» —«Ну да? Что Вы так удивляетесь? Не все ли равно, раз она и исповедует, и приобщает, и все исполняет, как мужчина». На мой ужас и страх перед таким фактом, она сильно обиделась, вероятно, найдя во мне глупую отсталость. Да! Чего, чего только не видела я и не испытала, но это был верх сверхпреступных понятий, творившихся в то время в церкви при большевиках.
Итак, мы решили переехать снова в г. Алма-Ату. Было это в августе. Ъхали мы все трое веселые и облегченные, хоть на время не думая о новых несчастиях. Андрюша освобожден! На каждой станции покупали и наслаждались фруктами, от которых отвыкли за три года. Нас встречал Архимандрит Арсений и привез в хорошенькую комнатку опять на земляном полу, единственную, что мог достать для нас, но зато у верующего, одинокого крестьянина, умудрившегося сбежать из северного лагеря, пробраться на самый юг и выстроить хату в две комнаты. Хата была в саду. С хозяином в одной комнате жил старый, почти слепой священник, высланный из Петербурга, бывший близкий другь О. Иоанна Кронштадского. Отец Иоанн перед смертью отдал ему свой стеганный подрясник, который был с ним. Иногда приезжал с гор отшельник, старый монах, брать хозяина, которого он выписал, когда устроился, чтоб жить вместе, но тот, боясь преследований, поселился в горах. Все мы и даже Ниночка оказались в любимой нам среде. В комнате сделали нары: внизу спал Андрюша, над ним Ниночка, а я спала на небольшой плите, а когда зимой она топилась, то спала на столе. И как хорошо было. Если б не вечный страх перед ГПУ, то мы были бы вполне счастливы. Андрюша поступил в лабораторию при бойне. Ниночку я отдала в школу. Как трудно было этому слабенькому, миниатюрному ребенку. Приходит один раз (еще в самом начале) из школы в слезах и захлебываясь говорит: «Бабушка, я больше не пойду в школу, ни за что не пойду. Один мальчишка увидел на мне крест, схватился за него, стал рвать его, позвал других учеников, меня окружили, все дергали, прыгали кругом и хохотали. Вошла учительница, увидела, что я плачу и не знаю, как вырваться, узнала в чем дело и спрашивает: «Зачем ты носишь крест?» Я ответила: «Потому что я верю в Бога, и мамочка моя верила, и бабушка, и я буду носить крест». Учительница отпустила ее домой, т. к. она от слез не могла успокоиться, и сказала, чтоб бабушка сейчас пришла в школу к заведующей. Я похвалила, утешила и успокоила свою хорошую внучечку. Пошла в школу: «Что, Вы разве не
