Это никакой не парадокс, просто следует понимать извращенность человеческой натуры. (По-моему, я так уже говорил, и, наверное, эта фраза выглядит не так убедительно и не свидетельствует о тонком понимании человеческой психологии. В следующий раз надо будет просто признать извращенность и непоследовательность человеческой натуры и оставить ее в покое.) Ревность и так может овладеть человеком в любой момент, а этот медбрат был к тому же молодым, высоким, загорелым блондином. Такой тип может вызвать у меня приступ невольной злости, даже если бы стоял там в одиночестве или если бы я просто столкнулся с ним в городе.
Сейчас мне кажется — я почти уверен, — что искал повод выйти из-за семейного столика. Как и предполагал, ничего особенно нового о себе за проведенное с ними время я не узнал. Ни пренебрежительное отношение Синди, ни карандашные наброски моих дочерей не оказали того благотворного влияния, на которое так надеялась Джесс.
— Спасибо, — сказал я Пенни.
— А, не за что. Мне было нечего делать, а Джесс думает, что мое появление может помочь.
— Нет, — тут же ответил я, недовольный неожиданным моральным преимуществом, которое она получила. — Не за это спасибо. Спасибо, что ты флиртуешь с каким-то мужиком прямо у меня на глазах. Иными словами, просто спасибо.
— Это Стивен, — объяснила Пенни. — Он приглядывает за Мэтти, и ему не с кем поговорить, так что я решила подойти поздороваться.
— Привет, — сказал Стивен.
Я бросил на него пристальный взгляд.
— Ты, наверное, думаешь, что ты неимоверно крут? — спросил я.
— Что, простите? — не понял он.
— Мартин! — попыталась осадить меня Пенни.
— Что слышал, — ответил я. — Самовлюбленный козел.
У меня было такое ощущение, что там, в углу, где девочки рисуют, сидит другой Мартин — добрый и чуткий Мартин — и с ужасом глядит на то, что я вытворяю. На мгновение у меня проскочила мысль, а нельзя ли как-то присоединиться к нему.
— Уходи, пока ты не выставил себя полным идиотом, — посоветовала мне Пенни.
Эта фраза много говорит о том, насколько великодушна Пенни. Она понимала, что на меня накатывает волна идиотизма, но все равно дала мне шанс уйти с ее дороги. Некоторые пристрастные наблюдатели могут посчитать, будто эта волна уже меня захлестнула и прибила к земле. Впрочем, это было не важно — я все равно не двигался с места.
— Ведь быть медбратом легко, разве нет?
— Не особенно, — ответил Стивен. — То есть в этом есть масса плюсов, но… Сверхурочные, маленькая зарплата, ночные смены. Да и пациенты попадаются разные, — пожал он плечами.
Он допустил элементарную ошибку — стал отвечать на мой вопрос, словно я задавал его просто так, безо всякой задней мысли.
— Пациенты попадаются разные, — передразнил я его. — Платят мало. Смены ночные. Ах ты, бедняжка.
— Шон, — сказал Стивен своему напарнику. — Я подожду наверху. А то этот прямо рвет и мечет.
— Нет, погоди и послушай, что я тебе скажу. Я сделал тебе милость, выслушав твою речь о том, какой ты весь из себя национальный герой. А теперь ты меня послушай.
Не думаю, чтобы он сильно возражал против того, чтобы остаться там, где он стоял, на пару минут. Я видел, что мое поведение привлекло всеобщее внимание, и надеюсь, это не прозвучит нескромно, но именно моя известность — точнее, то, что от нее осталось, — была решающим фактором для успеха всего представления. Обычно телевизионные знаменитости начинают отвратительно себя вести в ночных клубах, окруженные другими телевизионными знаменитостями, так что мое решение сорваться в трезвом состоянии на медбрата было серьезным — возможно, даже разрушающим устои. Да и Стивен не особенно мог принять это близко к сердцу — ведь не стал бы он сильно переживать, если бы я нагадил ему на ботинки. Внешние последствия внутреннего сгорания всегда немного неконтролируемы.
— Терпеть не могу людей вроде тебя, — сказал ему я. — Возишь мальчика-инвалида в кресле-каталке и хочешь за это медаль. А насколько это тяжело на самом деле?
В этот момент я — как мне сейчас ни жаль, тогда я это сделал — вцепился в подлокотники кресла Мэтти и несколько раз подергал их вверх-вниз. Мне вдруг показалась замечательной идея положить одну руку на бедро, показав таким образом, что с подобной задачей справится любой.
— Мама, посмотри на папу, — восхищенно закричала одна из моих дочерей (мне очень жаль, но я не могу сказать, какая именно из них). — Правда он смешной?
— Пожалуйста, — сказал я Пенни. — Как тебе это? Теперь я тебе опять больше нравлюсь?
Пенни смотрела на меня так, словно я на самом деле нагадил ему на ботинки. Этот взгляд был красноречивее любого ответа.
— Эй, вы все! — закричал я, хотя и так привлек всеобщее внимание, на которое только мог рассчитывать. — Разве я не крут? Разве я не крут? Думаешь, это тяжело, блондинчик? Я расскажу, что такое «тяжело», загорелый ты мой. Тяжело — это…
На этом я иссяк. Как оказалось, у меня не было под рукой примеров, объясняющих, насколько тяжела была моя профессиональная жизнь. А тяготы последних лет стали следствием того, что я переспал с несовершеннолетней, и, следовательно, не могли вызвать особого сочувствия.
— Тяжело — это когда…
Мне нужно было хоть что-нибудь, чтобы закончить предложение. Сойдет все что угодно, даже то, о чем я знаю только понаслышке. Рождение ребенка? Участие в Чемпионате мира по шахматам? Но в голову мне ничего не пришло.
— Ты закончил, дружище? — спросил Стивен.
Я кивнул в ответ, пытаясь при этом показать, будто мне все это слишком противно и я слишком зол, чтобы продолжать. А затем я сделал то единственное, что только мог сделать, — последовав примеру Джесс и Джей-Джея, я ушел оттуда.
Морин
Джесс всегда отовсюду уходила, так что я не была особенно против ее ухода. Но потом ушел Джей-Джей, а затем Мартин… В общем, если честно, я стала понемногу раздражаться. По-моему, вести себя так было совсем некрасиво. Особенно отличился Мартин, дергавший коляску Мэтти и спрашивающий у остальных, не кажется ли он им привлекательным мужчиной. А с какой стати он должен казаться привлекательным? Он ведь выглядел совсем непривлекательно. Он выглядел как последний псих. Надо отдать должное Джей-Джею — он взял гостей с собой, а не оставил их в кафе, как это сделали Джесс и Мартин. Правда, потом я узнала, что он вышел с ними на улицу, чтобы затеять драку, и мне сложно было решить, было ли такое поведение некрасивым или нет. С одной стороны, он был с ними, но с другой — он был с ними потому, что хотел подраться. По-моему, так вести себя все же некрасиво, хотя это и не так некрасиво, как вели себя остальные.
Остальные — медбратья, родители Джесс и гости Мартина — какое-то время посидели там, а потом начали понимать, что никто не вернется, даже Джей-Джей со своими друзьями. Никто не знал, что делать дальше.
— Ну что, на этом все? — спросил отец Джесс. — То есть мне бы не хотелось… Я не хочу показаться невежливым. И, я знаю, Джесс стоило немалых трудов все это организовать. Но в общем… Никого ведь, по сути, не осталось. Или вы не хотите, чтобы мы уходили, Морин? Быть может, мы можем чего-то добиться вместе? Очевидно, что если… То есть, как вы думаете, на что надеялась Джесс? Быть может, мы можем осуществить ее план в ее отсутствие?
Я знала, на что надеялась Джесс. Она надеялась, что придут папа с мамой и все исправят — ведь так должны делать мамы с папами. Я тоже об этом мечтала. Очень давно, когда Мэтти только появился. И по-моему, все об этом мечтают. По крайней мере, все, у которых жизнь пошла наперекосяк.
Тогда я сказала отцу Джесс, что, на мой взгляд, Джесс просто хотела сделать так, чтобы ее поняли, и что мне очень жаль, если этого не произошло.
— Это все те чертовы сережки, — в сердцах сказал он.
Я спросила его о сережках, и он мне все рассказал.
— Они так много для нее значили? — спросила я.
— Для Джен? Или для Джесс?
— Для Джен.
— Если честно, я не знаю, — ответил он.
— Это были ее любимые сережки, — объяснила миссис Крайтон.
У нее было странное выражение лица. Она улыбалась все время, пока мы говорили, но создавалось впечатление, будто улыбаться она научилась только сегодня вечером — ее лицо словно не было приспособлено к выражению радости. Такие черты лица скорее свидетельствуют о том, что человек постоянно злится, вспоминая про украденные сережки. А губы у нее были тонкие и все время сжаты.
— Она вернулась за ними, — сказала я.
Не знаю, почему я так сказала. Не знаю, правда это или нет. Но, как мне показалось, это стоило сказать. Это было похоже на правду.
— Кто вернулся? — спросила она.
Ее лицо выглядело теперь иначе. Ему приходилось изображать незнакомые до того эмоции, поскольку миссис Крайтон очень хотела узнать, что я отвечу. Сомневаюсь, что она часто прислушивается к словам других. Мне было приятно видеть, как на ее лице появляются новые эмоции, — отчасти и поэтому я продолжила разговаривать ней. Я словно управляла газонокосилкой, пытаясь пробиться туда, где все слишком сильно заросло травой.
