Охотнее всего Улла залепила бы ему пощечину. Но, вспомнив название статьи на доске объявлений, удержалась.
— Вы видели этого человека? — поинтересовался толстяк.
Улла кратко описала происходившее.
Полицейские переглянулись.
— Никто к вам так и не вломился в итоге, вы ничего толком не видели, вот только мотоциклист погнался за «мерседесом». Не густо.
Толстяк покачал головой, и вновь пришло в движение все его тучное тело.
— По-моему, детишки нынче слишком насмотрелись детективов. Как думаешь, Лохнер?
8
Автомобиль остановился у стены в человеческий рост, окружавшей комплекс больничных зданий. Пожилой человек в сером костюме вышел из машины, запер дверцу и уверенным, твердым шагом направился к воротам. Медсестра на проходной как раз говорила по телефону. Не замедляя шага, мужчина прошел мимо.
Было около четырех. В коридоре он смешался с толпой посетителей. У лифта его обогнал молодой человек с пышным букетом роз. Полная женщина лет пятидесяти вплыла в лифт с тортом на подносе. На втором этаже она толкнула дверь спиной и выкатилась в коридор. «Кавалер роз» поднимался на третий этаж. Он целиком поглощен был букетом и собственным галстуком, у которого лихорадочно поправлял узел. Когда над дверцей засветилась цифра «3» и кабина резко остановилась, он стремительно выскочил в коридор, где на матовом стекле написано было: «Родильное отделение».
Пожилой господин свернул влево. И в этом коридоре полно было людей. Монахиня в белом исчезла за дверью душевой. Пожилая женщина в пальто металась от палаты к палате, пока наконец не нашла нужную. У противоположной стены сидели два пациента, тихо беседовавшие с посетителями.
На пожилого господина в сером костюме никто не обратил внимания.
Все двадцать коек ее отделения были заняты, завтра предстоял операционный день, и, как назло, заболела одна из санитарок. Часть ее обязанностей взяла на себя молодая практикантка, но только часть. Она работала в отделении первую неделю и была еще слишком неопытна.
Суматоха началась двадцать минут четвертого, когда прибыла «скорая помощь». Четырехлетний мальчик при падении пробил шею рулем самоката. К счастью, артерия оказалась не задетой. Ребенку дали наркоз, рану зашили и перевязали.
После этого в двести шестьдесят первой палате пришлось сменить окровавленную повязку пострадавшему во время уличного происшествия, а в двести пятьдесят седьмой прочистить по жалобе мнительного больного якобы засорившийся дренаж.
Половина пятого. Самое время готовить больных к завтрашним операциям. Прежде всего аппендицит из двести пятьдесят шестой.
Здоровенный кузнец сжал зубы, когда сестра Хильдегард принялась массировать ему для клизмы живот. Он боялся. В какой-то момент побледнел как полотно и рухнул на пол без чувств. Он сильно ударился лбом, из раны пошла кровь.
— Ну и денек, — вздохнула сестра.
В операционной рану, которую наспех обработала сестра Хильдегард, быстро зашили. Когда кузнец наконец-то успокоился, сестра улыбнулась. Ну и глаза будут завтра у его жены, когда после операции аппендицита она увидит его в постели с забинтованной головой.
У лифта топтался пациент в красно-голубом халате. Пожилой господин в сером костюме подошел, нажал на кнопку и стал дожидаться.
— Я уже вызвал, — с достоинством сказал пациент.
И действительно, в тот же миг лифт остановился. Мужчина в махровом халате придержал посетителю дверь. Тот нажал кнопку первого этажа.
Лифт рывком тронулся с места.
В больнице был наплыв посетителей. Не успел один из них открыть дверь лифта, как ее уже распахнули снаружи. Пришлось протискиваться сквозь толпу людей, собравшихся в холми. Пожилой господин аккуратно одернул пиджак и, недовольно покачивая головой, двинулся к выходу.
В проходной какой-то мужчина вызывал по телефону такси. Стрелки на уличных часах показывали четверть пятого.
Посетитель пробыл в госпитале святой Елизаветы ровно семь минут.
Отворив дверь в палату интенсивной терапии, сестра Хильдегард сразу увидела зеленый ноль и белую вертикальную черту на маленьком экране. Со всех ног кинулась она в комнату сестер.
Там, прислонившись головой к стене, сидела практикантка.
— Немедленно вызови врача! В двести шестьдесят седьмую! Срочно! — приказала она и исчезла, захватив пакет первой помощи при сердечной недостаточности.
Пациент в двести шестьдесят седьмой выглядел мертвенно-бледным, осунувшимся. Он не дышал. Пульса не было. Уже без всякой надежды она вскрыла пакет, наложила маску искусственного дыхания.
Когда подбежала Илона, они принялись делать массаж сердца. Но даже самые энергичные усилия вызывали на экране лишь слабый всплеск.
Они почувствовали облегчение, когда в палату ворвался врач.
— Электрический стимулятор! — приказал он, бросив взгляд на кардиограмму.
Сестра Хильдегард принесла прибор, смазала электроды и подала их врачу, пока практикантка продолжала делать искусственное дыхание.
— Сто миллиампер.
Сестра Хильдегард установила указанную величину.
Небольшой писк показал, что аппарат заработал. Когда ток достиг установленной силы, писк прекратился.
Врач прижал электроды к грудной клетке пациента. Нажав кнопку, он вызвал удар током. Тело вздрогнуло и снова выпрямилось.
Линия на экране пришла в движение, но затем снова стала вертикально.
— Двести пятьдесят.
Снова писк до тех пор, пока ток не достиг нужной силы.
На этот раз тело содрогнулось сильнее, и линия кардиограммы продержалась дольше, но потом замерла на нуле.
— Пятьсот.
Когда казавшийся бесконечным писк прекратился, врач снова прижал электроды.
Верхняя часть туловища пациента выпрямилась, зеленые числа на шкале забегали, как безумные, над экраном сверкнул электрический разряд. Через несколько секунд фейерверк прекратился. Безжизненное тело лежало на постели.
— Это смерть, — тихо произнес врач.
Сестра Хильдегард перекрестилась. Практикантка заплакала.
Должно быть, она еще ни разу не видела смерти, подумала сестра Хильдегард. Положив руку Илоне на плечо, она увела ее из палаты.
Когда через несколько минут она вернулась, врач задумчиво стоял в изножье постели.
— О чем вы думаете, доктор Бемер?
— Так, ни о чем, — сказал врач, пожевывая кончик шариковой ручки.
— Что-нибудь не так?
— Мм-мм, — промычал он. — Сегодня в полдень вы измеряли ему температуру? — Он постучал шариковой ручкой по истории болезни. — Неужели действительно было 36,8?
— Это делала практикантка, — неуверенно ответила Хильдегард. — А почему вы спрашиваете?
— Странно, — пробормотал врач. — Пульс оставался нормальным до последнего момента, электролит в порядке… Все это не подтверждает нарушение сердечной деятельности.
Отложив историю болезни в сторону, он принялся вышагивать возле кровати.
— С другой стороны, что еще может быть?
Он взглянул на сестру, словно рассчитывал получить ответ.
— Выходит, мозг все-таки был задет… обширное внутреннее кровоизлияние… смертельный исход.
Казалось, его не особенно удовлетворил этот ответ.
На лбу мертвеца блестели многочисленные капельки пота.
Диктор Бемер отбросил одеяло. Тело умершего тоже было мокрым от пота.
Он снова взял историю болезни и принялся жевать ручку.
— А уколы сегодня вы делали сами? — неожиданно спросил он.
Сестра взглянула на него, не понимая.
— Конечно, господин доктор.
— Я спрашиваю из-за пота. Обычно он выступает при недостатке сахара в крови, это бывает и у здорового человека в результате инъекции инсулина.
Вместе они направились в ординаторскую, проверили все предписания, но никакой ошибки не обнаружили. Диабетику из соседней палаты действительно была сделана в полдень инъекция инсулина объемом в 48 единиц. Умерший же получал предписанную ему дозу тагамета. Ошибка исключалась, поскольку инсулиновые шприцы существенно меньше других.
Слава богу, — прошептала сестра Хильдегард и прикрыла глаза. Она работала в госпитале святой Елизаветы с восемнадцати лет, и мать-настоятельница всегда приводила ее в пример остальным.
9
Ужин начался семейной сценой. Улла вышла к столу на пять минут позже положенного и уселась, когда отец читал молитву: «Приди, господи, будь гостем на нашей трапезе».
В семействе Шульте ужин начинался ровно в семь часов, с первым ударом настенных часов; сесть за стол с немытыми руками считалось смертным грехом.
Она проигнорировала покашливание отца и принялась рассказывать матери, что было сегодня в больнице и в полиции. Услышав, как она называет типов из дальхаузенского полицейского участка гнусными легавыми, отец с шумом отставил тарелку.
