Лайонел развернулся и повел Катю к воротам, ничего не выражающим голосом проронив:
— Не о чем разговаривать.
«Катя! Катя! А как же я?» — побежал за ней Олило. Молодой человек неприязненно поморщился при виде чертенка, и девушка поспешила спросить:
— Вильям, Олило может вернуться с тобой?
— Конечно, — кивнул он, приглаживая черные волосы.
Девушка заметила, что на шнурке, висящем на шее чертенка, остался лишь один камень, подаренный ею изумруд и, прежде чем двинуться за Лайонелом, сказала: «Олило, мы очень скоро увидимся!»
* * *
В голове звучала симфоническая поэма «Остров мертвых» Рахманинова. Нескончаемо гнетущая, точно по крупице или капля за каплей зарождающая непонятное беспокойство. А за окном проносились поля, леса, пустыни, города. Где-то светило летнее солнце, где-то лил весенний дождь, где-то мела метель. Кругосветный экспресс несколько минут назад отошел из Кейптауна[14].
Катя прислонилась виском к плечу Лайонела и, подняв глаза, принялась рассматривать его подбородок, не обращая внимания на то, что Орми, сидящая на другом плече, недобро поглядывает на нее черными блестящими бусинками. Все в нем было идеально прекрасным, им хотелось любоваться как чем-то вечным: морем, огнем, небом. Подобная красота не могла не притягивать, но в то же время она пугала девушку своей непостижимой властью.
Лайонел заметил на себе пристальный взгляд и улыбнулся.
— Я чувствую себя картиной в галерее.
Катя засмеялась, а посерьезнев, спросила:
— Ты видел картину Арнольда Беклина «Остров мертвых»?
— Видел. Почему интересуешься?
— Слушаю Рахманинова. Он написал симфоническую поэму, вдохновленный этой картиной.
Молодой человек огляделся, вытянул из сиденья небольшой гвоздь, немного отодвинулся и стал что-то быстро царапать на деревянной поверхности.
Катя наблюдала, как из-под острия гвоздя возникает рисунок. Посреди водной глади выросли скалы, в центре которых печально возвышались кипарисы. К бухте причалила лодка с гробом на корме и возвышающейся над ним человеческой фигурой.
—В своей поэме маэстро великолепно удалось передать печаль неотвратимости смерти, — сказал Лайонел, добавляя последние штрихи картине.
— А такой остров существует? — с беспокойством спросила Катя.
— Трудно сказать, — хмыкнул молодой человек.
— Но та дверь на дне подледного озера, помнишь, ведущая в царство мертвых? Что за ней?
— Зеркальный лабиринт загробного мира.
— Ты его видел?
— Да. Ангел Смерти, забирая душу усопшего, ведет ее этим лабиринтом. В тех зеркалах каждый увидит, по чему судим будет.
— А что дальше, после лабиринта?
— Этого никто не знает. Вампиры, которые попадали в тот лабиринт, никогда не доходили до конца.
— Почему?
— Потому что их души не с ними. Вампиры могут увидеть мучения тех в зеркалах, но вернуть свою душу ни один вампир не в силах. Считается, в День Искупления после прохождения небесного моста, души будут возвращены. Но, как говорится, все это вилами на воде писано.
— Ты не веришь? — ужаснулась Катя. Лайонел свел золотистые брови.
— Обсудим это через десять лет.
Девушка обреченно вздохнула. При каждом напоминании о том, что их счастье ограничено временными рамками, внутри все сжималось от преждевременного горя и тоски.
— Почему ты не попросил больше, десять лет — это же так мало…
Молодой человек осторожно положил руку ей на плечи и убрал за ухо прядь волос.
— Мне не хотелось бы тебя расстраивать, но Цимаон Ницхи не даст нам и того. Если думаешь, он так просто смирится, что кто-то одержал над ним верх, ты плохо его узнала. У нас есть некоторое время, прежде чем он создаст нового ягуара и удостоверится, что дар у того достаточно сильный.
— Сколько может понадобиться времени?
— Самое меньшее лет пять, если очень повезет. Это редкостный дар, развить его только созданный вампир быстро не сможет. Новых вампиров давно не создавали. Создатель сейчас в весьма затруднительном положении, однако он непременно найдет выход.
— Значит, у нас и десяти лет нет, — совсем поникла Катя.
Лайонел вздернул бровь.
— Время покажет. — Он помолчал, потом негромко прибавил: — Когда мы жили на острове, честно признаться, меня начали посещать сомнения относительно существования в тебе беса.
— Я не бес? — возмущенно повернулась к нему девушка.
Он засмеялся.
— Я этого не говорил. Однако теперь я допускаю возможность ошибки.
Некоторое время они созерцали пейзажи за окном, затем она провела пальчиком по рисунку на сиденье, весело поинтересовавшись:
— А это ничего, что ты портишь имущество Вселенной?
Молодой человек пощекотал горло летучей мыши, которая когтем царапала ему плечо, добиваясь внимания.
— Подумаешь, — усмехнулся он, — отдадим Вселенной в качестве уплаты штрафа Орми.
Та обиженно зашипела и отвернула мордочку.
Катя же обронила:
— Очень хорошая идея.
Ехали они несколько часов. Когда же молодой человек повел ее за руку к выходу, Катя увидела уже знакомый ей лес. Как только поезд остановился, Лайонел подхватил девушку на руки и спрыгнул на землю, подняв торфяную пыль. Здесь, как и прежде, царило лето, светило солнце и летали птицы без глаз, слышался беззаботный щебет.
Музыка молчала.
Поезд исчез, будто его и не было. Лайонел двинулся по сверкающим на солнце рельсам, а когда приблизился к невидимой линии, где заканчивалось межмирье, сказал:
— Побудь тут, я скоро вернусь.
Он ушел, Катя присела на рельсу и, вытянув ноги в джинсах, устремила взгляд на солнечные верхушки деревьев. Она только сейчас поняла, как тосковала по дому, по родной природе, особенному воздуху.
Лайонел вернулся лишь спустя десять минут, мокрый, но весьма чем-то дольный. Белая рубашка прилипла к телу, с волос стекали капли, скользившие по красивому лицу.
— Идем, — позвал он. Орми с ним уже не было.
Катя шагнула за невидимую границу и первое, что увидела, была ослепляюще яркая молния, прорезавшая черное небо. Серебристой стеной лил дождь, капли шуршали в пышной листве деревьев, приглушенно стучали о мокрый торф.
Зазвучал ноктюрн Мендельсона комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь». Тягучая, спокойная и величественная мелодия.
Лайонел сошел с тропы, где виднелись прогнившие деревянные шпалы — все, что осталось от прежней железной дороги. Пара углубилась в темный лес, но не прошло и минуты, как вышли к небольшому пруду, на берегу которого стоял шалаш.
Внутри их поджидала Орми, повисшая на верхней перекладине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
