Все замерли, не забывая создавать нужный звуковой фон и атмосферу всеобъемлющей дремоты тихого часа. Коршан, не медля, но и не спеша понапрасну, сохраняя остатки величественного достоинства, доковылял, наконец, до меня, ни секунды не раздумывая, нагло и деловито взгромоздился, цепляясь отточенными когтями за штаны, на моё колено, исцарапав мне при этом всю ногу. Он истекал тягучей слюной, источающей далеко не аромат духов моей бабушки. Видимо, у этого гнусно смердящего крылатого крокодила уже начался приступ голода. В своих тайных желаниях, вызванных очевидной и настойчивой потребностью, я занялся многократным и целительным, а главное, таким освежающим промыванием собственного желудка по всем правилам первой медицинской помощи.
На деле же, в суровой действительности, мне приходилось стойко терпеть смердящего ворона, почти интимно пристроившегося на моей ноге и положившего свою «нежную головку» мне на плечо. Дошло до того, что я боялся глубоко дышать, ибо мне казалось, что стоит только слегка сдвинуться или как-то неловко пошевелиться, и меня тут же бурно своротит с души. А Коршан, поудобней устроившись, оказал мне великую честь: сожрал с плеча огромного зазевавшегося жука и, аппетитно похрустев, приглушённо крякнул, сглотнул и замер, ласково всматриваясь мне в глаза. Я, честно говоря, ума не мог приложить, что мне делать дальше, может, за ушком ему почесать?
Он продолжал сидеть и пристально смотреть на меня, а весил он, между прочим, немало, килограммов пять-шесть, как хороший глухарь! И к тому же его цепкие колючие когти, пронзив мои штаны, пребольно впились в ногу. Как-то очень подозрительно и упрямо он смотрит мне прямо в глаза, гипнотизирует, что ли? Вдруг пронеслась «успокаивающая» мысль, от которой мне сделалось и вовсе не по себе: «А вдруг он решил позавтракать ими, мяса-то не дают». Я где-то читал, что вороны своим жертвам выклёвывают в первую очередь именно глаза. У них это считается деликатесом, вот он и примеряется, гадёныш!
Нужно было что-то срочно делать, пока не совсем ещё поздно. Хорошо бы прямо сейчас вбить ему в клюв какое-нибудь полено, да побольше, тогда я бы почувствовал себя в относительной безопасности. В поисках совета и поддержки я посмотрел на моих спутников и еле сдержался, чтобы самому не рассмеяться. Позабыв о конспирации, они смотрели на меня во все глаза с таким неподдельным удивлением, смешанным с восхищением, что я на мгновение перестал опасаться за своё зрение.
Никто не произносил ни слова, но затянувшееся молчание длилось недолго. Ворон превзошёл все ожидания. Он произнёс, причём не своим обычным хрипловатым голосом, а ловко и точно подражая Юринику, сочным басом:
– Приплыли, ядрёна Матрёна, отдать концы! Чтоб вам, олухи царя небесного! Оглохли все там, что ли? А ну, живей, сонные тетери! Свистать всех наверх, по сторонам не глазеть, по трюмам не шкериться! Шевелитесь, увальни, а то сейчас всех отконопачу без всякого сожаления! Клянусь ржавой якорной цепью, поужинаю сегодня вашими глазами!
Все прямо-таки остолбенели, особенно я. Ага, значит с глазами в самую точку, этого я, выходит, опасался не зря! А ворон хрюкнул, затрещал, будто тумблер какой переключил, и тут же ответил сам себе, но уже писклявым голосом Дорокорна, кривляясь отчаянно и немилосердно:
– Слушаюсь, предводитель, всё будет исполнено в лучшем виде! Со всем нашим старанием и усердием, мой любимый капитан! Вы останетесь очень довольны, очень!
С его последними словами грянул дружный взрыв хохота. Все долго смеялись, и даже сам Коршан довольно покрякивал. Когда же веселье немного улеглось, ворон тихонько проговорил мне на ухо:
– Знаешь, друг, я тут заметил: только один ты меня понимаешь. А ведь я это ценю. Представляешь, хоть тебе это покажется странным, но я сегодня ни разу не позавтракал! Думаю: полечу, что ли, сначала ребят развеселю, а потом уж и откушаю, чем случай пошлёт. Ты ведь угостишь меня, раз мы с тобой такие друзья?
Ну конечно, я его угостил! После такого концерта любой на моём месте сделал бы то же самое.
Между тем мы приплыли на место. Настала пора высаживаться на берег. Дальше нам предстояло довольно приличное пешее путешествие по лесу. Мы давно уже находились на территории лесных людей, но пока не встретили ни одного из них. Впереди у нас было около двух дней перехода по лесу, а там кто знает, как всё может обернуться. Нам-то, надеюсь, бояться нечего, раз лесные умеют читать мысли, но Корнезару с Коршаном вполне может не поздоровиться.
Вдруг мне в голову пришла одна неожиданная мысль: а что, если это тоже проверка? Ведь что получается? Если нас не тронут, значит, мы не те, за кого себя выдаём. А если так, то наше присутствие здесь наверняка не случайно! И следовательно, мы пришли сюда с какой-то определённой задачей, но тогда встаёт вопрос, с какой? Естественно, с целью внедрения в их организацию, это и лешему понятно. Так что коли нас и вовсе не тронут, тут-то мы и влипли по самые ноздри! Нужно что-то срочно придумать! Но с другой стороны, если лесные читают мысли, то они должны понимать, что не трогая нас, они способствуют нашему разоблачению. Значит, должны обязательно тронуть, но не сильно… а нежно. Всё зависит от того, что в их понятии нежно и насколько хорошо они читают мысли. Если отчётливо и подробно, то сделают, как нам нужно, а если только чувствуют, с добром к ним пришли или со злом, тогда нам несдобровать.
Так думал я, ступая за Юриником и ощущая сзади дыхание Дорокорна. На всякий случай я решил подумать об этом ещё несколько раз, с промежутками в пару часов, чтобы до лесных отчётливо дошло, что надлежит с нами делать. Если же сегодня ничего не получится, то завтра начну думать о чём-нибудь плохом. Но и это вполне может оказаться небезопасным для здоровья, а вдруг так нападут, так приголубят, что потом костей не соберёшь?
По возможности нужно будет обязательно переговорить с Дормидорфом на эту животрепещущую тему. Ведь очень может статься, что он тоже об этом думает и у него заготовлен хитроумный план, вроде передачи информации через лесовика, или ещё что-нибудь в этом роде. Он ведь старый выдумщик, каких мало, никогда не знаешь, что у него на уме, и с одной стороны это хорошо, но с другой не очень! Может, он сейчас подслушивает мои мысли, что же в этом хорошего? А если бы я, к примеру, думал о чём-нибудь другом? Кто меня знает, я и сам на себя порой диву даюсь, особенно по весне! А тут ещё и старина Дормидорф со мной вместе дастся! Как это на нём может отразиться? Я-то ладно, уж переживу как-нибудь, ибо привык, а у него может и давление подскочить от переживаний! Нет, не бережёт он себя, совсем не бережёт!
Мы уже около четырёх часов неутомимо мерили вёрсты, шагая по лесу, грибов море, вот бы их пожарить с лучком, а потом ещё и с жареной картошкой перемешать! Мы с женой именно так больше любим. Эх, пальчики оближешь! Да, если Дормидорф меня прослушивает, то у него ум за разум точно зайдёт, ну да ладно, сам будет виноват. Пусть мне спасибо скажет, что я только о еде да о лесных людях думаю, а то ведь я способен и на большее…
Появилось ощущение, что я начинаю кое-что понимать. Если на нас и будут нападать, то не сейчас, а либо на привале, когда мы наедимся, расслабимся и станем вялыми, либо ночью, когда будет всё вышеперечисленное плюс ещё и сон. Тюкнут тогда от души часового поленом по тыкве, и делай с нами, что пожелаешь! Перспектива совсем не радостная, ещё и заикаться с перепугу начнёшь, если выживешь, конечно. А то и дурачком сделаешься, будешь всю жизнь по лесам бродить, грибы собирать и песни петь.
С такими невесёлыми мыслями шагал я по лесу, когда в моём утомлённом и измученном мозгу будто радио включили. Звук такой бывает, когда волна в приёмнике уходит и вновь возвращается. По обрывкам слов я начал понимать, что это старина Дормидорф общается с кем-то. Причём практически моими словами общается, объясняя суть дела. Плагиатом занялся премудрый дедуся на старости лет! Ладно уж, пускай, главное, чтоб с пользой и без последствий. А суть дела, подслушанного мной, заключалась в следующем: ночное нападение необходимо и неминуемо! Бить не сильно, а ласково и нежно, чтоб без последствий, придурковатые заики нам ни к чему. Но худого с хищной физиономией можно несколько раз приложить по-настоящему, от всей души. Пнуть там или поленом огреть, но осторожно, у него в сапогах припрятаны длинные ножи. А ворона, по возможности, общипать до пуха и голым в лес выпустить, на съеденье комарам и клещам, или прищучить иным способом, но тоже не до смерти, пускай ещё немного поживёт.
Я сразу успокоился. Надо же, как образно и чётко Дормидорф умеет изъясняться, когда захочет, только странно, почему он говорил практически моими мыслями, не может же быть так много совпадений? Про заикания сказал, про полено, про то, чтоб нападали на привалах и ночёвках!
