Даже для меня.
Глава 12. Фальшивка
Я плачу. Я сильно плачу, трясусь, дрожу, не могу контролировать себя. Вытягиваю вперед руки и крепко прижимаю к себе Лешу.
— Нет! — прошу я. — Пожалуйста, не надо!
— Рано или поздно это со всеми происходит.
— Но не с тобой.
— И со мной тоже.
— Но почему?
— Потому что пришло время, — Астахов поглаживает мою спину. — У нас есть ещё несколько часов.
— Несколько часов? — ужасаюсь я. — И ты так спокойно об этом говоришь?
— А как я должен говорить?
Парень отстраняется, и серьёзно смотрит мне в глаза.
— Будь сильной, — приказывает он.
— Но я не могу.
— Ты должна.
— Леша, я… — Астахов уходит. Внутри всё сжимается. — Нет, — шепчу. — Нет! Постой. Подожди! — друг отдаляется от меня всё дальше. — Не покидай меня. Пожалуйста!
— Кобра, — я испуганно вздрагиваю и вижу перед собой маму. Она в черном костюме, бледная, и она только что назвала меня по прозвищу. — Пойдем со мной.
— Куда?
— Пойдем.
Мама тянет меня к каким-то длинным, бесконечным столам. Вокруг них скопились люди, в основном женщины. Они режут фрукты, овощи, колбасу. Раскладывают на тарелки бутерброды, грибы и канапе.
— Помогай, — приказывает мама, уходит, и я сглатываю. Вытираю слезы, осматриваюсь. Вдруг вижу вдалеке Киру. Бегу к ней.
— Эй, — я едва не врезаюсь в блондинку. Та пьет виски из чашки. Кажется, это мамин любимый сервиз. — Мы должны что-то придумать!
— Ты чего такая нервная? — удивляется подруга. — Давай лучше выпей со мной, расслабься.
— Да, не собираюсь я расслабляться!
— Господи, Лия. Утихомирь пыл. Что никогда не была на похоронах?
— Очнись! — визжу я. — Это Лешины похороны! Леша скоро умрет!
— И что? Все умирают.
— Издеваешься?!
— Милая моя, — Кира отставляет чашку, кладет мне на плечи холодные руки. — Ты ничего не сможешь сделать. Такова жизнь.
— Нет!
Я сбрасываю ладони подруги, бегу как можно дальше от неё. Натыкаюсь на маму, резко поворачиваюсь к ней спиной и несусь в сторону актового зала. Тут тоже много людей. Мои одноклассники сидят на предпоследнем ряду, Трубецкая машет рукой, подзывает меня к себе. Я нехотя приближаюсь.
— Мне так жаль, — протягивает она, и жалостливо улыбается. — Астахов ведь был твоим другом.
— Почему был?
— Как почему? Он ведь скоро умрет.
— Не правда, — я глубоко втягиваю воздух, и испуганно прикрываю глаза. — Нет, он не умрет. Нет, нет.
— Ну чего ты сопротивляешься? — удивляется Марина. — Людям свойственно уходить.
— Замолчи.
— Законы природы не перепишешь.
— Замолчи.
— Такова его судьба.
— Замолчи!
Я зло размахиваюсь, хочу ударить Трубецкую по губам, но тут мою руку перехватывают. Растеряно поворачиваю голову в сторону.
Макс.
— Ты чего? — недоуменно протягивает он, сжимая мою кисть. — Опять взялась за своё? Да? Решила подраться?
— Нет, — оправдываюсь и горблюсь. — Нет, я не хотела.
— Хотела. Ты собиралась ударить её.
— Но она плохо говорит о Леше!
— И что теперь? Из-за этого она заслуживает того, что ты собиралась сделать?
— Максим, — беззащитно протягиваю я, и тянусь к парню. — Максим, что же мне делать?
— Не надо, — он отстраняется. — Не прикасайся ко мне.
— Что? — ошарашено замираю. — Почему? Ты больше не любишь меня?
— А разве когда-то меня любила ты?
— Конечно!
— Всему виной твоя память, — недовольно усмехается Макс. — Ты ведь забыла, да? Наши отношения — фикция, обман. Фальшивка.
— Не говори так.
— А как говорить? Ты добилась своего. Сыграла на чувствах, и исчезла из моей жизни.
— Максим!
— Нет, — парень грубо выпускает мою руку и жестко чеканит. — Я сожалею, что отдал тебе свое сердце.
Разворачивается и уходит. Бросает меня.
— Макс! — кричу и вытираю слезы. — Максим, вернись, пожалуйста!
От горя не могу остановиться, и взять себя в руки. Судорожно плачу, пьяно отхожу назад, как вдруг врезаюсь во что-то твердое спиной. Оборачиваюсь. Ладонями прикрываю рот, чтобы сдержать крик.
Это поминальный стол.
На нем стоит огромная фотография Астахова: его улыбающаяся физиономия, обрамленная каштановыми кудрями, очаровательные ямочки, густые брови. Вокруг свечи, свечи, свечи. Какие-то бумажки, игрушки, медали. Перед глазами всё плывет, но я успеваю уловить одну фразу:
— Это из-за тебя, Бронская. И ради тебя.
— Нет!
Подрываюсь на кровати, испуганно сглатываю.
Недоуменно протираю руками лицо, понимаю, что оно мокрое и встаю с постели. Приближаюсь к зеркалу, вижу красные глаза, уставшее, невыспанное лицо. Грустно выдыхаю, хочу вновь пойти лечь, но вместо этого плетусь в ванну.
Дома тихо.
Наверно, никто ещё не проснулся.
Бросаю взгляд на настенные часы. Полчетвертого. Не удивительно, что все ещё спят. Только мне снятся кошмары, и только мне суждено видеть их каждую ночь.
Включаю свет, прохожу в ванну. В зеркале все то же уставшее выражение. Умываюсь прохладной водой, и облегченно выдыхаю: хорошо, что всем кошмарам приходит конец. Неожиданно усмехаюсь, вспомнив сон. Просто поразительно, насколько глупыми и, порой, нелогичными бывают события в сновидениях, и какого мы хотим порядка в жизни, если даже во снах не способны ничего контролировать?
— Лия? — Растеряно оборачиваюсь и вижу на пороге Карину. — Ты чего не спишь? Сейчас и четырех нет.
— Приснился кошмар, — поясняю и выпрямляюсь. — А ты что ходишь?
— Услышала, что кто-то в ванной. Решила проверить.
— Ну, как видишь здесь я.
— Ясно. — Сестра кивает, смотрит на себя в зеркало и сонно зевает. — Тогда я пойду дальше спать.
— Да, иди.
Карина собирается уходить, когда в ванной внезапно проносится глухой хлопок и резко выключается свет. Мы обе вскрикиваем, пугаемся и прыгаем навстречу друг другу.
— Какого черта? — визжит сестра. — Что это было?
— Наверно, выбило.
— Думаешь?
— Ну, а что это ещё может быть. — Тянусь рукой к другому выключателю. У нас в ванной две лампы, возможно, заработает вторая. — Осторожно, — пальцы нащупывают кнопку, я надавливаю, и помещение вновь озаряется светом. — Вауля.
— Ужас, — протягивает Карина, и испуганно выдыхает. — Твою мать. Так и инфаркт случиться может!
Улыбаюсь, опускаю взгляд и вижу осколки от лампы на полу, в мойке.
— Не шевелись, — приказываю, и недовольно выдыхаю. — Вокруг битое стекло.
— Стекло?
— Да, нужно убрать его.
Мы наклоняемся и начинаем аккуратно собирать большие осколки. Сваливаем их в мойку, затем опять нагибаемся.
— Никогда не слышала, чтобы лампочка взрывалась, — причитает Карина. — Особенно в четыре утра.
— Нам всё равно скоро в школу.
— Скоро? До подъема ещё можно было спать два часа!
— Ну, иди. Я сама доубираю.
— А потом выслушивать о том, что ты молодец, а я — ленивая задница? Ну, уж нет.
Улыбаюсь, прохожусь рукой по полу, убеждаюсь, что там чисто и складываю последние осколки в раковину.
— Нужно пропылесосить. — Жду ответа от Карины, но она молчит. — Ну да, конечно. А я вдруг решила, что ты и, правда намерена мне помочь. — Смотрю на отражение сестры в зеркале, и неожиданно замечаю в её руке длинное битое стекло. — Карина?
— Ты упустила один.
— Давай его мне. — Протягиваю руку, но сестра не двигается. — Эй. Чего ты? Не пугай меня.
— Это из-за тебя, — шепчет она, и внезапно резко поднимает осколок, на уровень своей шеи. Я ошеломленно расширяю глаза, и не успеваю сказать ни слова, когда она громко продолжает. — И ради тебя!
Затем Карина грубо вонзает стекло себе в шею, я ору, утопаю в крови, пытаюсь ей помочь, тяну вперед руки, и…
И вновь открываю глаза.
Сон во сне.
Кошмар в кошмаре.
— Твою мать, — протираю руками лицо и недовольно смотрю на часы. К счастью, уже утро. Время практически не потрачено впустую. Практически.
Выдыхаю. Наверно, можно ещё полежать пару минут, чтобы прийти в себя.
Обеспокоенно переворачиваюсь на бок, поджимаю под себя ноги. Страх не собирается покидать тело: всё кричит, скребется, ноет. Едва перед глазами возникает картинка поминального стола, или осколка в руках Карины, я содрогаюсь. Не хочу осознавать то, что видела. Потеря таких близких людей, как сестра или друг не укладывается в моей голове, не рассматривается, ка нечто реальное, сбыточное, возможное. Прикусываю губу, хмурюсь: в глубине душе понимаю глупость произошедшего, но всё равно почему-то боюсь.
Смотрю на часы.
Можно полежать ещё пять минут.
Переворачиваюсь на другой бок.
