Вот и все. Игра закончена, и новой не предвидится. Равно как и никаких недомолвок. Гифф положил к ее ногам самое дорогое, что у него есть. Но почему-то в эти минуты ей больше всего на свете хотелось развернуться и бежать прочь отсюда. Бежать без оглядки. Серена смотрела на Гиффорда, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. В эти мгновения она в равной степени и любила, и ненавидела его. Но, увы, права на бегство у нее нет. Дед слишком многое для нее значит. Ей была ненавистна даже мысль о том, что она подведет его, и тогда он по праву сможет считать ее трусихой и неудачницей.
Как психолог, она могла легко проанализировать любую свою мысль, поставить диагноз и посоветовать способы излечения. Однако, будучи женщиной и внучкой этого старого упрямца, она могла лишь смотреть ему в глаза, ощущая свою полную беспомощность. Увы, у нее не нашлось сил на то, чтобы отстраниться и посмотреть на происходящее глазами бесстрастного арбитра, нейтральной третьей стороны. Вместо того чтобы наблюдать за бурей с безопасного расстояния, она оказалась в самом ее эпицентре, и никакого способа достойно выбраться из нее просто нет.
– Задумайся об этом, – посоветовал Гиффорд. Его строгое лицо казалось высеченным из гранита. – А потом зайди в дом. Там тебя ждет одна вещь, о которой следует позаботиться прежде, чем ты вернешься обратно.
С этим словами старик негромко позвал собак и ушел. Серена осталась стоять на месте и сквозь слезы смотрела ему вслед, пытаясь сосредоточиться на дедовых шагах и клацанье собачьих когтей по деревянному настилу галереи. Ей было слышно, как хлопнула дверь. Заглушая крики птиц, из радиоприемника лилась песня в исполнении Марка Савоя[9], а она продолжала стоять, задумчиво глядя на грязную воду и заросли амариллиса на противоположном берегу и тщетно пытаясь собрать воедино те крохи гордости, что еще оставались в ней.
Все это время Лаки буквально пожирал ее глазами. Прежние чувства, которые он давно считал угасшими, в последние дни каким-то чудом воскресли в нем и вызывали мучительно-сладостную боль. Было бы и легче, и проще обойтись без них. Боже, и зачем только они ему? Он был зол на них за то, что они посягнули на его покой, разбередили ему душу. Лаки был зол на Серену за то, что она, сама того не подозревая, разбудила их. Он смотрел на нее и с трудом подавлял в себе злость. Смотрел и не мог отвести взгляд. Он как зачарованный смотрел на эту спокойную, уравновешенную женщину из Чарльстона, которая совсем недавно ворвалась в его жизнь, смотрел, чувствуя, как проникается симпатией к ней, состраданием, пониманием…
Он оторвался от дерева и, шагнув вперед, встал рядом с ней и обнял за плечи, как будто предлагал свою силу и помощь. А потом и вообще стал медленно покачивать в такт мелодии каджунского вальса, что доносилась из дома.
Серена прижалась к его плечу и зажмурила глаза, чтобы он не видел ее слез. Впрочем, две храбрые слезинки все-таки осмелились скатиться из-под ее ресниц и даже намочили ему футболку. Ей так хотелось разреветься, переложить ношу на его широкие плечи и попросить о помощи. Ведь помогает же он миссис Гуидри бороться с браконьерами. Или пусть он позаботится о ней, как заботится о малышах-енотах. Но она ни о чем его не попросила. Не смогла. К чему ему чужие проблемы, ему хватает своих собственных. Он терпеть не может, когда вмешиваются в его жизнь, а главное, ему не нужна любовь. Осознание этого делало его объятия одновременно и горькими, и сладостными. Это было тем обиднее, что сейчас ей как никогда нужен тот, на чье плечо она могла бы опереться.
Но вдруг он изменится, станет другим… Кто знает, вдруг он испытывает к ней гораздо более глубокие чувства, чем те, в которых готов признаться… Кто знает, вдруг, когда все уладится, он подпустит ее к себе ближе? Более того, разрешит ей помочь ему справиться с демонами, которые терзают его душу…
Ну-ну, мысленно одернула она себя. Размечталась.
Нет, она не заблуждалась относительно их отношений, не тешила себя иллюзиями. Вряд ли ее любовь что-то изменит в его жизни. Их просто свела злодейка-судьба, суровая жизненная необходимость и, когда все кончится, отдалит их друг от друга, разведет в разные стороны. Лаки вернется в свой дом, затерянный среди болот, а она…
– Пожалуй, стоит посмотреть, какой сюрприз припас для меня Гиффорд, – сказала Серена, сдержав слезы.
Она повернула к нему голову и заглянула в глаза. И в этот миг с предельной ясностью осознала, что каким-то непостижимым образом влюбилась в него. Всякий раз, когда эта мысль приходила ей в голову, у нее перехватывало дыхание, как будто ее ударили под дых. Этот сильный, суровый воин с глазами пантеры и чувственным ртом, темной душой и золотым сердцем завладел ее существом, чего не смог до него сделать ни один мужчина. И как обидно, что она ему не нужна.
В дверях охотничьего домика их встретил запах жареных пончиков и свежезаваренного кофе. Серена и Лаки вошли внутрь. По всей видимости, это Пеппер готовил на плите завтрак. Выйдя из дома, чернокожий старик поприветствовал Серену печальной улыбкой и ласково потрепал по плечу.
– Заходи в дом, мисс Рена. Думаю, ты не откажешься от чашечки кофе.
Серена попыталась улыбнуться.
– С удовольствием, Пеппер. Думаю, мне не помешает взбодриться. У меня такое ощущение, будто я не спала месяц.
– Бедная мисс Рена, – пробормотал Пеппер, бросив недобрый взгляд на Гиффорда. Тот сидел за обшарпанным садовым столиком, на котором лежал длинный почтовый конверт.
Серена подтащила к столу стул с хромированными ножками и опустилась на сиденье из потрескавшегося зеленого винила, кое-где заклеенного скотчем. Окно, возле которого сидел Гиффорд, выходило во двор. «Интересно, дед видел, как Лаки только что обнимал меня?» – подумала Серена и тут же поспешила отогнать эту мысль. Хотя она и любит деда, ей давно уже не шестнадцать лет, и она не обязана ни перед кем отчитываться за свое поведение. Даже если у нее отношения с мужчиной, который похож на пирата и ведет себя как пират, это целиком и полностью ее личное дело.
Она огляделась по сторонам. Лаки уселся на стул и вытащил из нагрудного кармана сигареты. Из глубины дома Пеппер продолжил свой монолог о недавнем улове лангустов. Впрочем, через пару минут он собственной персоной вышел из кухни с разномастными кружками и белым эмалированным кофейником. Собаки лежали на полу, глядя на Серену печальными глазами. Мебель в доме деда была старая, свезенная сюда доживать последние дни. Потертые кресла, из дыр клочьями торчит набивка. Стены голые, за исключением оленьих рогов и жутковатой оружейной полки, сделанной из костей передних ног того же оленя.
Дом Гиффорда неизменно наводил Серену на мысль, что именно так должен выглядеть барак в лагере для военнопленных: рубероидные стены, потертый линолеум на полу и полное отсутствие внутренних «удобств». За четверть века дом совсем не изменился. Все тот же пол, та же мебель, те же давно вышедшие из моды бытовые приборы, тот же набор продуктов на единственной полке над единственным кухонным шкафом, тот же самый старомодный радиоприемник, по которому сутки напролет крутят каджунскую музыку и рекламу гербицидов. Даже баночки с приправами на столе те же самые, что и много лет назад.
Гиффорд постучал ребром конверта по столешнице, отвлекая внимание Серены от полупустой бутылки с кетчупом. Это был обычный деловой конверт с обратным адресом, отпечатанным аккуратным черным шрифтом в левом верхнем углу: Ламар Кэнфилд, адвокат.
– Это тебе.
– Что это? – подозрительно осведомилась она, не испытывая ни малейшего желания брать письмо в руки. Ей в последнее время и без того хватает сюрпризов.
Гиффорд подтолкнул к ней конверт.
– Сама посмотри.
Серена перевела взгляд с деда на Лаки, который почему-то нахмурился, а затем снова на деда. Чувствуя, что совершает некий непоправимый поступок, она взяла конверт и вытащила из него сложенный в несколько раз лист бумаги. Документ оказался до смешного прост, несмотря на важность своего содержания. В общем, это была выданная на ее имя доверенность на ведение всех юридических дел Гиффорда Шеридана, включая обладание поместьем Шансон-дю-Терр. Под доверенностью стояла печать и подписи Ламара и Гиффорда. Составлена она была три недели назад. Чтобы придать документу полную юридическую силу, требовалась лишь подпись Серены.
Серена молча смотрела на лист бумаги, чувствуя, что ею в очередной раз манипулируют, заставляют делать то, чего ей абсолютно не хочется.
Ей в руки сама шла власть над домом. Власть, которой ей совершенно не хочется, но, похоже, иного выхода у нее нет. Ее первым импульсивным желанием было отшвырнуть доверенность прочь. Успокойся, мысленно приказала она себе. И она аккуратно сложила лист и вернула его обратно в конверт. Затем, не говоря ни слова, встала и вышла из комнаты.
