Даже представить страшно, насколько ей сейчас сложно. Меня самого-то просто трясло, шатало от всего этого.
— Приехали, — зачем-то сказал, когда притормозили возле подъезда. Можно подумать, она забыла, что это мой дом.
Пока я, путаясь в собственных конечностях, выбирался из машины, Вероника продолжала сидеть, растерянно глядя в окно. Все на свете бы отдал, чтобы узнать какие мысли в этот момент бродили у нее в голове. Мне даже показалось, что она сейчас упрется и не захочет идти, и придется мне ее нести на руках, на радость любопытной консьержке, любящей чужие секреты.
— Пойдем? — протянул ей руку, чтобы помочь выбраться из машины.
Она задумчиво посмотрела на нее, потом не глядя нащупала сумочку, лежавшую на соседнем сиденье, и сама легко выскочила на улицу. Все так же не говоря ни слова, нервируя свои угрюмым молчанием.
Почему она ничего не спрашивает. Не ругается? Мне до одури хотелось начать говорить и оправдываться, пытаться объяснить причины, но не мог выдавить ни слова, раз за разом натыкаясь на непробиваемую стену тишины.
В таком же гробовом молчании мы зашли в квартиру. Я не стал дожидаться, пока Вероника разденется, скинул обувь, пиджак и отправился в гостиную, из которой доносился мелодичный голос няни, рассказывающей сказку.
— Ну как вы тут?
— Спасибо, все в порядке. Он уже начал кукситься. Пора укладываться спать.
— Нина Александровна, спасибо, что выручили. Дальше я сам.
Няня была старой закалки и прекрасно разбиралась в полутонах и намеках, поэтому моментально поднялась на ноги, вежливо попрощалась и быстрым, но не суетливым шагом вышла из комнаты, попутно поздоровавшись с Вероникой, которая замешкалась где-то в коридоре.
— Ну, что парень, привет, — протянул Ваньке руку, и тот по привычке хлопнул по ней маленькой ладошкой, улыбаясь так искренне, как умеют только маленькие дети, — сейчас будем знакомиться…
С мамой.
— Вероника, — севшим голосом позвал девушку, думая, что она скрывается где-то в недрах необъятной квартиры, но, когда обернулся, увидел, что она стоит на пороге, прижимая руки к груди и неотрывно глядя на пацана.
На ней не было лица. А, глаза…В них плескалось такое, что невозможно описать словами.
У меня было ощущение, будто кишки на вентилятор намотало, хребет крошится, а легкие вообще перестали выполнять свои функции.
Оставалось только беспомощно наблюдать, как медленно, слегка пошатываясь из стороны в сторону, она подошла к нам, замерла на мгновение, а потом опустилась на колени перед ребенком.
* * *
Нерешительно протянув руку, Вероника коснулась пухлой розовой щечки, проверяя не виденье ли это, не галлюцинация. С тихим всхлипом провела по плечику.
Ванька не любил новых людей, предпочитал отступать, прятаться, ну или на крайний случай просто отворачиваться и делать вид, что никого рядом нет, а тут разулыбался во весь свой не очень зубастый рот и потянулся к ней, будто почувствовал что-то.
Вероника аккуратно посадила его к себе на колени, обняла, не замечая ничего вокруг, а пацан начал увлеченно ковырять простенькое колечко на ее пальце и что-то бубнить, то и дело улыбаясь новой тете.
Она снова сдавленно всхлипнула, но сдержалась, только по щекам покатились крупные, блестящие словно бриллианты слезы. Сердце от этой картины судорожно сжалось, захлебываясь жалостью.
Не должно было быть такого момента. В природе. В принце. Никогда.
Как же я ошибся. Словно последний дебил позволил обвести себя вокруг пальца. Идиот. Поверил младшему брату и наворотил таких дел, что не понятно, как разгребать.
— Вероника, — сам не знаю, зачем ее позвал. Просто не мог молчать. Тишина придавливала к земле, пугала своей необратимостью.
Она подняла почти безумный взгляд, в котором было смешно столько всего: страх и надежда, облегчение и боль, радость и разочарование. Посмотрела на меня, прижимая к себе ребенка и поглаживая его по спинке, а потом чуть слышно произнесла:
— Я ненавижу тебя, Барханов.
И столько обреченности было в ее словах, столько усталой искренности, что я отшатнулся, будто она меня ударила изо всех сил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я все объясню.
— Не сейчас, — остановила, не дала договорить и снова переключилась на ребенка, — зеваешь, маленький? Спать хочешь?
Племяш действительно почти засыпал. Тер глаза, недовольно куксился, но не делал попыток слезть с ее рук и отойти ко мне. Кажется, он, наоборот, решил задремать в уютных материнских объятиях, обретенных спустя столько времени.
— Его пора укладывать. Тихий час.
Вероника молча поднялась с пола, не выпуская из рук сына и наглухо игнорируя мои попытки помочь. Я не лез. Пытался не лезть, понимая, что сейчас ей не до меня. Она взглядом поедала малыша, с затаенным восторгом реагируя на каждое движение.
Ванька похоже был доволен таким раскладом, поэтому приобнял ее и доверчиво положил голову на плечо. Признал. Сразу, безоговорочно, целиком и полностью. Пожалуй, мозгов у парня побольше будет, чем у его взрослого бестолкового дядьки. Да и сердце у него открытое, неиспорченное, полное любви.
— Иди за мной, — я повел ее в ту комнату, которую раньше запирал, рьяно охраняя страшную правду.
Вероника покорно последовала за мной, но на пороге споткнулась и удивленным взором обвела детскую. Здесь все было не так, как в остальной части квартиры. Здесь была душа, солнце, свет. Другой мир. Веселые обои на стенах, кроватка, целый шкаф с игрушками, качели, диван, на котором я частенько ночевал.
Девушка рвано вздохнула и направилась к кроватке:
— Давай-ка спать, дружок. А потом мы с тобой поиграем.
Ванька скуксился, когда она стала его укладывать. Недовольно захныкал, требуя внимания и протестуя против того, что его сняли с рук. Вероника начала гладить его по спинке что-то воркуя себе под нос, и он успокоился, зачмокал пухлыми губками и очень быстро заснул. А девушка все так же стояла рядом с ним, тихонько гладя по спине, и смотрела, смотрела, смотрела. Будто боялась, что стоит моргнуть, и ребенок исчезнет.
Я видел, как тяжело ей дается показное спокойствие, как дрожат красивые губы, а на кончиках ресниц снова скапливаются слезы. Всхлипнула едва слышно, потом еще раз, чуть громче, еще. Зажала себе рот трясущейся рукой, зажмурилась и горько зарыдала.
— Не плачь. Не надо, пожалуйста, — я в жизни себя не чувствовал таким беспомощным и бесполезным, — Вероника…
Она отпихнула от себя мои руки и бросилась прочь из детской. Я следом за ней. В гостиную, посреди которой она остановилась, уткнувшись лицом в свои ладони. Я потянулся к ней снова, пытаясь прижать к себе, хоть как-то утешить.
— Прости меня, — все бы отдал, чтобы отмотать время назад, до переломного момента и выбрать совсем другой путь.
Снова отпихнула. В этот раз зло с надрывом.
— Не трогай меня.
— Ник, послушай.
— Не тронь! — она размазывала по щекам слезы, — как ты мог, Артур? Как? Да, я тебя подвела. Всех подвела…но такое.
Несчастная, зареванная девушка смотрела на меня, ожидая хоть какого-то вразумительного ответа, а я как баран молчал, потому что ответов не было. Только неудобные вопросы.
— Ник…пффф… — растеряно потер внезапно затекшую шею, — понимаешь…
— Не понимаю. Ничего не понимаю!
— Когда вы последний раз вместе приезжали к Демиду, у меня состоялся сложный разговор с младшим братом. Он сказал, что ты…ты встречаешься с кем-то еще. Что не любишь его. Хочешь забрать ребенка и с его помощью вымогать деньги.
— И ты поверил? — прошипела она.
— Он говорил очень убедительно…
— Поверил? — громче, яростнее, тяжело дыша и сжимая кулаки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да, — я кивнул и отвернулся, потому что невыносимо было видеть, как ее взгляд наполняется разочарованием. Дальше говорил тихо, стоя к ней спиной, напряженно вглядываясь в то, что творилось за окном, — когда ты вышла за него замуж, я чуть не сдох. Хреново было, но я держался. Потом и вовсе сбежал в Европу. А когда вернулся, Кирилл устроил это шоу, и меня накрыло.
