— Честное сталинское — никому? — шепотом спрашивает Зиночка.
— Честное сталинское! — клянется Анечка.
— До самой могилы?
— Чтобы мне прямо сейчас сдохнуть.
— Хочешь, покажу настоящий клад?
— Где?!
— Вылезай.
— Ночью?!
— Клады всегда ночью. Ну, вылезай же!
— Мне попадет.
— Не хочешь — как хочешь.
— Подожди.
Анечка бежит обратно к своей кровати и начинает поспешно одеваться. «Робинзон Крузо» с кровати со стуком падает на пол. Макс в своей кроватке открывает глаза. Прислушивается.
Анечка начинает зашнуровывать ботинки, но, передумав, просто запихивает в ботинки шнурки. Спешит к окну.
— Анька, ты куда? — спрашивает Макс.
— Не твое собачье дело.
— Все будет сказано.
— Если наябедничаешь, — приблизив к брату лицо, яростно шепчет Анечка, — к тебе во сне придет черная кошка и выест твои глаза и язык, и ты будешь на всю жизнь слепой, без языка, ябеда-карябеда на костре вареная, засранец и фашист. Понял?
Макс испуганно икает.
Анечка вылезает из окна на балкон.
Макс, в длинной ночной рубашке, выбирается из кроватки, бежит к окну и смотрит ей вслед.
Анечка перелезает через перила балкона и, обняв столб, съезжает вниз.
Издалека доносится звук приближающегося поезда, потом вой немецких бомбардировщиков и грохот взрыва.
Стекла в окне дребезжат. Макс приседает на пол. Новые взрывы. Макс быстро ползет к двери и выскакивает из комнаты в коридор.
На лестнице темно. Макс топает вниз в гостиную. Здесь тоже совсем темно. Взрыв. Звякает в буфете посуда.
Из-под двери в мастерскую пробивается свет. Макс устремляется туда.
Окна мастерской плотно завешаны шторами. При свете керосиновой лампы Полонский работает у мольберта.
— Дедушка, я боюсь! — вопит Макс.
— А? Что случилось? — не сразу понимает Полонский.
На мольберте перед ним лист ватмана. На нем углем изображены развалины деревни, обгорелые трубы и дым пожарищ. Осенью сорок первого Полонский начал рисовать плакаты. Как я понимаю, это нас всех тогда и спасло.
— Что с тобой? — очнувшись от творческого транса, смотрит на Макса Полонский. — Ах, как хорошо... Очень хорошо... Послушай, друг любезный. .. Иди-ка сюда...
Ставит хныкающего от страха Макса на табуретку и начинает его рисовать. На листе ватмана, на фоне развалин возникает плачущий деревенский мальчик в рваной обгорелой рубашке.
Опять взрыв.
— Миша! — кричит из коридора Варя. — У тебя же свет горит! Бомбежка! Погаси немедленно свет!
— Да-да. Я сейчас. — Быстро работая углем, Полонский поглядывает на плачущего Макса. — Молодец. Умница. Еще чуть-чуть поплачь...
— А папин револьвер дашь? — сквозь слезы спрашивает Макс.
— Дам. Все дам, только постой еще так...
— Миша! — вбегает Варя. — Ты совсем выжил из ума? Что ты делаешь ночью с ребенком?!
Она задувает лампу и бросается к Максу:
— Идем к бабушке на ручки, солнышко! Ты испугался? Идем с бабушкой спать!
— А револьвер? — спрашивает Макс.
— Какой еще револьвер? Вы, господа, все спятили.
Подхватив хныкающего Макса на руки, уронив что-то в темноте и чертыхнувшись. Варя выходит из мастерской. Новые взрывы. Затем вспыхивает пламя спички. Полонский зажигает лампу и продолжает работать углем.
Русскому человеку свойственен фатализм. На случай бомбежек всем было приказано выкопать на участках щели, и у нас тоже была щель. Но бомбили пока не нас, а железную дорогу за лесом, и в щель мы никогда не прятались. У Левко в саду тоже была щель, он тоже не прятался в нее. Он использовал ее, как и многие наши соседи, по другому назначению.
Зиночка, прижав палец к губам, на цыпочках ведет Анечку через темный сад к щели. Вой самолетов и стук зениток разом прекратились. Тишина. За лесом разгорается розовое зарево пожара.
Щель в саду Левко вырыта за домом. Со стороны Николкиных ее не видно. Щель неглубокая, взрослому по грудь. На краю ее в лунном свете стоит чемодан.
Девочки заглядывают в яму. Луна высвечивает на устланном брезентом дне ее еще один чемодан и узлы с домашним скарбом.
— Дура, это же не клад, — шепчет Анечка.
— Сама дура, и больше ты никто. Это золото и драгоценные камни.
— Сама дура. Посуда это. Вон носик чайника торчит. Это твой папа трусит, что немцы придут.
— Мой папа никогда не трусит, — вступается за отца Зиночка.
— Трусит! Трусит!
— Это твой папа трусит, — переходит из обороны в нападение Зиночка.
— Мой не трусит! Мой папа на фронте!
— Твой папа с фронта домой убежал.
— Он не убежал!
— А мой папа говорит, что убежал! — сжимает кулаки Зиночка. — Твой папа трус! Трус!
— Это твой с войны убежал!
— Нет, твой убежал! Он трус! — распаляется Зиночка. — А ты фашистка!
— Сама фашистка! Вот сейчас по морде схлопочешь!
— Вот сейчас сама схлопочешь!
До мордобоя дело не доходит, потому что скрипит дверь в доме Левко, и девочки едва успевают отбежать в кусты и прижаться животами к земле, как появляется сам маршал. В руках его обернутый клеенкой портфель и рулон брезента.
Движение в кустах настораживает его. Он замирает, но девочки лежат тихо.
Убедившись, что никого нет, Василий Левко спрыгивает в щель, опускает на дно портфель и чемоданы, с трудом, скользя на мокрой земле, вылезает из ямы и возвращается в дом.
— А если докажу, что это клад? — спрашивает Зиночка.
— Не докажешь!
— Плюю в морду, если докажу?
— Плюешь, — говорит Анечка, подумав и взвесив шансы.
На втором этаже своего дома, в ванной, Левко при свете керосиновой лампы снимает со стены зеркало. Биде и раковина уже отвинчены и лежат на полу.
Девочки видят полоску света в окне ванной. Когда Левко ходит по комнате, полоска в окне то меркнет, то опять становится ярче. Убедившись, что он там, девочки возвращаются к яме.
— А обратно как мы вылезем? — спрашивает Анечка.
— Подставим чемодан и вылезем. Ну, прыгай.
— Глубоко, — смотрит в яму Анечка.
— Трусишь? Прямо сразу в морду плюю?
— Я не трушу. Только ты первая.
— Пожалуйста. — Зиночка прыгает в яму. Анечка прыгает за ней и смотрит вверх. Край ямы чуть выше ее головы. Сверху видно только небо. Луна выглянула из-за тучи.
— Смотри! Смотри! — шепчет Зиночка.
Она отгибает край клеенки и раскрывает портфель. В свете луны в нем что-то блестит. Зиночка запускает в портфель руку и извлекает оттуда золотые браслеты с драгоценными камнями и серьги, которые когда-то показывала Варе Вольская. Зиночка прикладывает серьги к ушам и хихикает:
— Ну, что? Клад или не клад? Анечка молчит.
— Плюю?
— Плюй, — кивает ошеломленная увиденным Анечка.
Зиночка старательно копит во рту слюни. Скрип двери. Девочки замирают.
Василий Левко выносит из двери зеркало, прислоняет его к столбу крыльца и возвращается в дом. Хлопнула дверь.
— Слышала? Он идет! — испуганно шепчет Анечка.
Зиночка раздумала плевать, торопливо прячет драгоценности в портфель и поправляет на нем клеенку. Теперь надо быстро вылезать. Зиночка повыше ростом, чем Анечка. Ей удается встать ногами на чемодан и, уцепившись за корни на краю ямы, быстро из нее вылезти. А Анечке вылезти никак не удается. Она соскальзывает с чемодана и, вскрикнув, падает на дно.
— Тише ты, дура! — шипит Зиночка.
— Сама дура! — шепчет из ямы Анечка.
— Ну, скорей же! Скорей!
Анечка торопливо влезает на чемодан и опять с него падает. Опять влезает. Всхлипывает. Она уже начинает паниковать.
— Ну, давай же, скорей! — шепотом умоляет Зиночка и протягивает Анечке руку.
Анечка хватается за нее и пытается выбраться наверх, но Зиночка не удерживается на краю и соскальзывает в яму, упав сверху на Анечку.
— Ой, мамочки! — уже всерьез пугается Анечка.
— Попробуй сперва ты, — говорит Зиночка. — Я тебя подсажу.
Анечка опять становится на чемодан. Зиночка держит ее за ноги. Анечка цепляется за торчащие из земли корни, отчаянно карабкается наверх и уже вылезает из ямы, когда в лицо ей ударяет луч электрического фонарика.
— Ты что здесь делаешь? — Василий Левко светит фонариком в яму и видит закрывающую ладонями глаза Анечку. — И Зинаида здесь? Понятно. За отцом шпионить? Соседям доносишь, мерзавка?
— Я больше не буду, — бормочет, скрючившись на дне ямы, Зиночка.
— Ну какое же ты ничтожество.
Василий наклоняется, хватает Зиночку за ворот и одним движением выдергивает из ямы.
— Я больше не буду, — говорит Зиночка. — Папочка, я не буду.
Речь ее, когда она говорит с отцом, сразу меняется, становится тупой, отрывистой.
— Это ты ее подучила отца предать? — спрашивает Левко у Анечки.
Анечка молчит.
— Конечно, ты. Это у вас национальное — шпионить и предавать. Зинка бы сама не додумалась. А ты знаешь, Анна, что делают с детьми, которые предают? Не знаешь? Зинаида знает. Мы с ней тебе сейчас покажем, что с ними делают. А то ведь и ты пойдешь, как она, повсюду языком трепать. А трепать языком нехорошо.
