— Значит, билет у вас?
Надо же, какой сиплый голосок стал у Мишурика. Да и язык плохо сотрудничает с хозяином.
— Сейчас как начнет снова радоваться! — мрачно предсказала Наташка, и Марина усилила психотерапевтическое воздействие на больного и на всякий случай сделала больному еще одну инъекцию.
— У нас. — Я произнесла это быстро и сделала шаг назад. — Но мне бы не хотелось, чтобы все участники нынешней гонки знали об этом. Боюсь, не поздоровится за обман. Пусть уж лучше все они носятся за тобой, считая, что ты их надул и фактически присвоил то, что тебе не принадлежит. Единственный человек, который еще знает правду — Майка. Если она объявится, сразу передам билет ей. Но она пропала.
Мишурик нахмурился и задумался. Смеяться ему уже не хотелось. Возможно, от действия лекарства.
— Как это пропала? А если я вас попрошу…
— Съездить на Павелецкий вокзал? — невольно вырвалось у меня. Следовало прикусить язык чуть раньше. Выражение лица Мишурика не изменилось. Более того, окаменело. Он в упор буравил меня глазами, силясь понять, кто перед ним в конце концов — друг или враг?
Ох, и обругала же я себя! Кому-то надо было это сделать? Ну что мне стоило, наивно хлопая глазами, молча дождаться поручения! Решив, будь, что будет, с виноватым видом я залопотала, спотыкаясь об отдельные слова и фразы:
— Мишуренька, я понятия не имею, какую подложенную тебе «свинью» ты должен был получить в ячейке камеры хранения Павелецкого вокзала. Да!.. Нет! Точно, конечно, не знаю, но любому дураку понятно, что если все спрашивают про билет… Жаль, дураков среди нас нет, а то бы подтвердили. Да! А ты от всех прячешься. Мама дорогая! Тебя же хотели убить! Наталья, есть холодная вода? Мишурик, получив из ячейки «свинство», ты должен был сразу же сесть в поезд. Наталья! Ты с ума сошла! Зачем тычешь мне в нос чашкой? Так, мне срочно надо домой! У меня семья, дети.
Я нервно пригладила волосы и села на диван.
— Уж лучше бы она ржала, как Мишурик, — прошептала Наташка, зачем-то передавая чашку с водой Мариночке. — Хочу предупредить, что Ирина не ясновидящая. Просто ее словами глаголет интуиция. А ясновидящая на самом деле — я.
Глаза Марины вылезли из орбит. Мои собственные не отстали. Сама того не замечая, девушка поливала из чашки голову Мишурика. Живительная влага тоненькими ручейками стекала ему за шиворот. Вжав голову в плечи и сквасив физиономию до состояния печеного яблока, он стойко ждал окончания процедуры полива.
— А говорила, здесь нет дураков!
Размером Наташкины глаза лишь слегка уступали нашим. Она и опомнилась первая. А опомнившись, тут же отняла пустую чашку у Маринки.
— Банда сумасшедших! Держи полотенце. — Что-то голубое украсило голову девушки. — Нет, отдай назад. Не видишь, это футболка моего мужа! Кстати, она чистая, можешь этот «фикус» в нее переодеть. Главное, сидит и молчит. Ждет, когда на выбритых местах верблюжьи колючки вырастут? Вот настоящее полотенце! А я пол подотру. Ир, ты все сказала? — Наташка вихрем носилась по дому. — Можно ставить точку? Честно говоря, я не поняла, зачем прятать свинью в камере хранения? Она же ухрюкает всю ячейку.
— Пожалуйста, — донесся из-под полотенца глухой голос Мишурика, — билет — никому. В его номере — кодовый ключ. И ни в коем случае не суйтесь на вокзал. Пока не поздно, спрячьте, — выдавил он с большим трудом и умолк, свесив голову на грудь.
Испугаться я не успела.
— Снотворное подействовало, — тихо пояснила Марина, — даже не переоделся.
— Ничего, так подсохнет. После водных процедур особенно крепко спится, — заметила Наташка. — Даже меня в сон клонит. Закутай его пледом и, если можешь, чувствуй себя, как на своей даче.
7
Через сорок минут мы были дома. Кажется, дочь на меня обиделась. Она о чем-то упорно спрашивала, а я отвечала невпопад. Еле добралась до кровати. Уже сквозь сон слышала голос Аленки, сообщавшей кому-то по телефону, что она круглая сирота при живых родителях, бабушке, придурке-братике и своре кошек. Все, проявляя редкий эгоизм, разбежались в разные стороны.
Ночь промелькнула так быстро, что я не поверила будильнику. Но мобильный телефон ласковым голосом настырно и мелодично уговаривал: «Солнышко мое, вставай». Наперекор здравому смыслу я позволила себе сомневаться в том, что это воззвание обращено именно ко мне. На протяжении целых десяти минут. Обычно просыпаюсь задолго до призыва будильника и отключаю, чтобы не нервировал.
За окном разлилась неуютная плотная серость. Доброго утра не получалось. Всего за одну ночь похолодало, сеял противный мелкий дождик, посланник неотвратимости осени. Стало понятно, что все хорошее и в самом деле когда-нибудь кончается. В такую погоду просто невозможно встать с нормальным настроением. Еще навалилось и чувство вины перед «сиротой»-дочерью, прилепившей к холодильнику записку: «Мы катастрофически теряем Славку. Не вздумай искать, спугнешь! Он ночует у Зайчика. Даст бог, сбагрим в хорошие руки. Звонил па-пик, обозвал тебя, не скажу как. Утром меня не буди, ничего вразумительного не услышишь, целую, я».
Наташкин голос по телефону полностью соответствовал погоде — тусклый, безжизненный, перемежаемый зевотой. Подруге еще предстояло выгулять собаку. И это при такой погоде, когда хороший хозяин… Ну да лучше лужи на улице, нежели в квартире.
— Ир, — длинный и выразительный зевок смазал продолжение речи подруги: — я ее оожжеааню. С работы.
— Аа-шо, — зевнула я в ответ.
А как аукнется, так и откликнется. Попозже так попозже. Димке решила не звонить, обиделась. Кем-то он меня вчера обзывал… Не помню. Надо уточнить у Аленки. Странно, что нет звонка от преступников. А ведь должны обеспокоиться. Мобильник выключен, но им известен номер домашнего.
Движения были вялыми и замедленными. После кофе слегка полегчало, но общее состояние все равно сигнализировало о тупости. Давно пора было выскакивать из подъезда и нестись навстречу трудовым свершениям. Прикинула, что до пенсии еще далековато и окончательно сникла. В ближайшие годы выспаться не придется. А ведь какое замечательное состояние души и тела, когда знаешь, что ни сегодня, ни в последующие дни не надо через силу сползать с постели.
Но тут я вспомнила соседку Анну Григорьевну, с которой частенько сталкивалась по утрам у подъезда. К моменту моего не всегда торжественного выхода на работу женщина уже возвращалась из детской молочной кухни с ежедневной порцией питания для внучки. У заслуженной пенсионерки не было, как она говорила, «ни выходных, ни проходных», она на полном серьезе уверяла, что испытывает жуткую ностальгию по рабочим будням и была бы счастлива устроиться куда-нибудь на работу, чтобы хоть немного отдохнуть от непосильного домашнего труда. Пожалуй, не стоит торопиться на пенсию.
Этот вывод придал сил, я разблокировала мобильник и довольно шустро покинула квартиру. В лифте окончательно настроилась на рабочий лад, тем более что позвонил коллега Юрий Михайлович и, коротко попеняв на вчерашнюю мою недоступность, изложил суть затронутых на совещании вопросов. Ничего существенного, кроме того что я перед ним в неоплатном долгу. С процентами. Решила было схамить, но разговор прервался. Телефон запел снова, когда я уже выскочила на улицу и попыталась открыть зонт. Чертыхнувшись, открыла мобильник и заорала, что Юрику все зачтется.
— Аминь! — услышала в ответ. Голос, кажется, был женский, но какой-то капитально простуженный. Впрочем, он мог принадлежать и мужчине. Они тоже могут простужаться и вещать не своим голосом. Я даже не заметила, что мокну под дождем, так и не удосужившись открыть зонт. Оторвав трубку от уха, тупо взглянула на номер абонента только для того, чтобы увериться, что он неизвестен. Странное дело: была готова к звонку, но, несмотря на это, перепугалась. Наверное, оттого что позвонили не на домашний, как ожидала, а на мобильный телефон.
— Алло? — все еще надеясь на лучшее (могли же, например, допустить ошибку в наборе номера), я напряженно ждала продолжения.
— Слушай и запоминай: сейчас ты продиктуешь мне все данные железнодорожного билета, после чего их немедленно забудешь, сам билет уничтожишь.
— Послушайте… — Я спешно пыталась собраться с мыслями. — У меня нет никакого билета. Кто вы такая?
В ответ мне назвали мой домашний адрес, номер домашнего телефона и полный состав моей семьи. Отлично знакомые мне сведения, которые на сей раз жутко меня не порадовали. Скорее, наоборот, огорчили, а следом и разозлили. Одно дело, когда угроза направлена на мою безопасность, другое, когда грозят людям, ради которых я на этом свете живу, иными словами, которые смысл моей жизни.
— Слушай внимательно: у меня нет при себе билета. Ты перезвонишь мне завтра.
— Сегодня!
— Хорошо. Сегодня, но в семнадцать часов. Мне нужно время подумать, кому из вас его отдать. И заткнись, наконец! — истерично заорала я в трубку, из которой донеслись резкие возражения. — Твоя манера вести переговоры не лезет ни в какие ворота. Может, тебе стоит перепоручить их другому? Еще раз объясняю — для особо непонятливых, у меня нет при себе билета!!! А в качестве основного довода в пользу своего предложения напоминаю тебе твой собственный адрес и имена родных тебе людей. Мой рапорт был прерван на середине:
