— Ну что, лгунъ я и и нѣтъ, какъ вы скажете? — обратился честный человѣкъ къ своимъ спутникамъ.
— Онъ такъ и ждетъ, что кто-нибудь скажетъ ему эту правду, — шепнулъ Юджинъ Ляйтвуду.
— Лодка Гексама — я хорошо ее знаю, — замѣтилъ инспекторъ.
— Видите: вонъ переломленное весло, а вотъ и другое плыветъ… Что, лгунъ я, что ли?
Инспекторъ перешелъ въ лодку Гаффера. Юджинъ съ Мортимеромъ смотрѣли.
— Вотъ поглядите, — заговорилъ опять Райдергудъ, слѣдуя за инспекторомъ и показывая ему натянутую бичеву, закрѣпленную у кормы и свѣсившуюся за бортъ: — не говорилъ я, что онъ съ уловомъ?
— Тащите его, — сказалъ инспекторъ.
— Легко сказать — тащите, да не такъ легко сдѣлать. Добыча застряла подъ килемъ барки. Я ужъ пытался вытащить, да не могъ. Взгляните, какъ натянулась веревка.
— Надо вытащить, — сказалъ инспекторъ. — Я хочу привести лодку вмѣстѣ съ добычей. Ну, попытайте еще!
Онъ попыталъ, но добыча уперлась и не шла.
— Я хочу взять ее на берегъ, непремѣнно! — повторилъ инспекторъ, дергая за веревку.
Но добыча все упиралась.
— Осторожнѣй! — проворчалъ Райдергудъ: — Изуродуете, а то, чего добраго, и на клочки растащите.
— Не бойтесь: ни того, ни другого я не собираюсь дѣлать даже съ вашей бабушкой, — отвѣтилъ спокойно инспекторъ. — Я хочу только вытащить его на свѣтъ Божій… — Да ну же, ну! трогайся! — прибавилъ онъ свое убѣдительное приказаніе скрытому подъ водою предмету и снова дернулъ за веревку. — Тутъ шутки плохи: надо вылѣзать, милостивый государь! Слишите? Мнѣ нужно васъ взять.
Въ этомъ настойчивомъ желаніи взять было такъ много доблести, что таинственный предметъ какъ будто почувствовалъ это: онъ немного подался.
— Вамъ говорятъ, — твердилъ свое инспекторъ и, скинувъ верхнее платье, крѣпко оперся на корму: — вамъ говорятъ — вылѣзать!
Онъ точно тащилъ изъ воды какую-нибудь крупную рыбу. Страшное, это было уженье, но оно такъ же мало смущало господина инспектора, какъ будто онъ удилъ для своего удовольствія гдѣ-нибудь на плоту лѣтнимъ вечеромъ. Спустя нѣсколько минутъ, въ теченіе которыхъ онъ изрѣдка командовалъ всей компаніи: «Ну-ка подсобите… немножко впередъ!» или: «Ну, а теперь чуть-чуть назадъ, — вотъ такъ!» и еще въ томъ родѣ, онъ хладнокровно проговорилъ: «Готово!» и бичева освободилась вмѣстѣ съ лодкой. Взявъ руку, протянутую Лайтвудомъ, чтобы помочь ему подняться, онъ надѣлъ пальто и сказалъ Райдергуду:
— Подайте-ка мнѣ тамъ у васъ запасныя весла, я проведу его къ ближнему спуску. Ступайте впередъ и держитесь открытой воды, чтобы не застрять опять.
Приказаніе было исполнено, и они поплыли къ берегу — двое въ одной лодкѣ, двое въ другой.
— Ну, а теперь, — сказалъ инспекторъ Райдергуду, когда всѣ они выбрались опять на скользкіе камни, — развяжите веревку, — вы больше меня практиковались въ этомъ дѣлѣ и должны быть лучшимъ мастеромъ, — а мы поможемъ вытащить.
Райдергудъ вошелъ въ лодку. Но не успѣлъ онъ дотронуться до веревки и заглянутъ за бортъ, какъ бросился назадъ, блѣдный, какъ смерть.
— Ей-Богу, поддѣлъ! — промычалъ онъ глухимъ голосомъ.
— Что такое? Что вы хотите сказать? — спросили остальные.
Онъ указалъ назадъ, на лодку, и, задыхаясь, опустился на камни, чтобы перевести духъ.
— Гафферъ меня поддѣлъ… Это Гафферъ.
Они кинулись къ веревкѣ.
Вскорѣ тѣло хищной птицы, умершей за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, лежало въ растяжку на берегу, подъ новымъ шкваловъ, бушевавшимъ вокругъ него и осыпавшимъ градомъ его мокрые волосы.
«Отецъ! ты звалъ меня? Отецъ!.. Мнѣ два раза послышалось, что ты окликнулъ меня!» На эти слова уже не будетъ отвѣта по сію сторону могилы. Вѣтеръ насмѣшливо вьется надъ отцомъ, хлещетъ его полами его одежды и косицами мокрыхъ волосъ, силится повернуть его, лежащаго ничкомъ, и обратить его лицомъ къ восходу солнца, чтобъ ему было стыднѣе. Вотъ стало потише. Теперь вѣтеръ обходится съ нимъ какъ-то лукаво и злорадно: приподниметъ и опуститъ опять какой-нибудь клокъ его платья, спрячется подъ другимъ лоскуткомъ, быстро пробѣжитъ межъ волосъ на головѣ и бородѣ. Потомъ вдругъ рванеть и примется жестоко трепать его… «Отецъ! Ты ли звалъ меня? Ты ли, безгласный и бездыханный? Ты ли, весь избитый, лежишь въ этой грязи? Ты ли это, крещеный въ смерть, съ нечистотами на лицѣ?.. Отчего же ты молчишь, отецъ? Лежишь тутъ, и тѣло твое всасывается въ грязную землю… Или ты никогда не видалъ такого же грязнаго отпечатка на днѣ твоей лодки? Говори же, отецъ, говори со мной, съ вѣтеркомъ, а больше ужъ никто тебя не услышитъ».
— Вотъ, смотрите, — заговорилъ по зрѣломъ размышленіи инспекторъ, опустившись на одно колѣно подлѣ трупа, пока остальные стояли, глядя на него: — дѣло было такъ: какъ вы могли замѣтить онъ спутанъ веревкой по рукамъ и за шею…
Они помогали отвязывать веревку и, разумѣется, замѣтили это.
— Вы могли замѣтить также, что петля затянулась вокругъ шеи напряженіемъ его собственныхъ рукъ, и затянулась наглухо.
Онъ приподнялъ веревку для освидѣтельствованія. Дѣло было ясно.
— Вы, вѣроятно, замѣтили и то, что онъ прикрѣпилъ другой конецъ веревки къ лодкѣ.
Дѣйствительно, на веревкѣ еще были слѣды перегиба и узла.
— Теперь смотрите, — продолжалъ инспекторъ, — смотрите, какъ она обвилась вокругъ него. Бурнымъ вечеромъ бывшій человѣкъ этотъ… (Онъ замолчалъ и смахнулъ съ волосъ покойника нѣсколько крупинокъ града концомъ его собственной мокрой куртки.) — Вотъ теперь онъ больше похожъ на себя, хотя его и жестоко избило… Такъ этотъ бывшій человѣкъ, говорю я, плылъ по рѣкѣ по своему обычному дѣлу. Онъ везъ этотъ мотокъ веревки съ собой. Онъ всегда возилъ его съ собой. Я такъ же хорошо это знаю, какъ знаю его самого. Онъ то клалъ веревку на дно лодки, то вѣшалъ ее себѣ на шею. Этотъ человѣкъ одѣвался легко, — легко одѣвался, — видите? (Онъ приподнялъ съ груди мертвеца шейный платокъ и вытеръ имъ мертвыя губы.) И когда, бывало, сыро или морозило, или дулъ холодный вѣтеръ, онъ заматывалъ шею этой веревкой. Такъ сдѣлалъ онъ и въ этотъ, послѣдній свой вечеръ. И это вышло очень худо для него. Вотъ онъ высматривалъ, высматривалъ добычу изъ лодки, пока не прозябъ. Руки у него (и онъ приподнялъ одну руку, послѣ чего она упала, какъ свинцовая гиря)… руки у него костенѣютъ. Вдругъ онъ видитъ: что-то такое заманчивое плыветъ навстрѣчу. Онъ настораживается и готовится завладѣть добычей: разсматриваетъ съ шеи конецъ веревки, чтобы прикрѣпить его къ лодкѣ., и старается прикрѣпить понадежнѣе, чтобы не сорвалось. Но вышло, что онъ прикрѣпилъ слишкомъ прочно. Онъ копается дольше обыкновеннаго, потому что руки у него окоченѣли. Добыча подплываетъ прежде, чѣмъ онъ успѣлъ приготовиться. Онъ хватаетъ ее, надѣясь, что успѣетъ хоть опростать карманы утопленника, если и упуститъ его самого. Онъ свѣшивается за бортъ и, сбитый съ ногъ налетѣвшимъ шкваломъ или, быть можетъ, захваченный волной въ тѣсномъ пространствѣ между судовъ, или вообще такъ или иначе застигнутый врасплохъ. — только онъ оступается и бултыхъ! — летитъ внизъ головой за бортъ. Теперь вотъ что! онъ умѣетъ плавать! — плавать-то этотъ человѣкъ, конечно, умѣетъ, — и вотъ онъ тотчасъ начинаетъ дѣйствовать руками. Но тутъ руки у него запутываются въ веревкѣ и затягиваютъ петлю. То, что онъ расчитывалъ подцѣпить, проходитъ мимо, и собственная лодка буксируетъ его самого, уже мертваго, туда, гдѣ мы нашли его запутавшимся въ веревкѣ… Вы спросите, чѣмъ я докажу мою догадку насчетъ кармановъ утопленника? — Постойте; и вамъ и не то еще скажу: въ карманахъ было серебро… А какъ я это докажу? — Очень просто: вотъ оно!
И ораторъ приподнялъ крѣпко стиснутую правую руку мертвеца.
— Что же теперь намъ дѣлать съ тѣломъ? — спросилъ Ляйтвудъ.
— Если вы не откажетесь простоять тутъ еще минуточку, сэръ, то и кликну ближайшаго изъ нашихъ людей, и онъ приметъ на себя заботу о немъ… Какъ видите, я все еще зову это имъ, — сказалъ инспекторъ, уходя и оборачиваясь назадъ съ философической улыбкой надъ силою привычки.
— Юджинъ, — сказалъ Ляйтвудъ и хотѣлъ, было, прибавить: «намъ надо подождать здѣсь», но, повернувъ голову, вдругъ увидѣлъ, что никакого Юджина тутъ нѣтъ. Онъ крикнулъ громче: «Юджинъ! Гдѣ ты?», но никто не откликнулся.
Былъ уже совсѣмъ бѣлый день. Онъ осмотрѣлся кругомъ, но нигдѣ не было слѣдовъ никакого Юджина. По деревянной лѣстницѣ спуска къ рѣкѣ поспѣшно спускался инспекторъ въ сопровожденіи констэбля. Ляйтвудъ спросилъ инспектора, не замѣтилъ ли онъ, когда ушелъ отъ нихъ его другъ. Инспекторъ не могъ сказать навѣрное, чтобы онъ видѣлъ, когда тотъ ушелъ, но онъ замѣтилъ, что ему что-то не сидѣлось на мѣстѣ.
— Оригинальная и занимательная комбинація — этотъ вашъ другъ, сэръ.
— Я предпочелъ бы, чтобы въ составъ этой занимательной комбинаціи не входило намѣреніе удрать отъ меня при такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, да еще въ такую пору дня, — отозвался Ляйтвудъ. — Нельзя ли здѣсь достать чего-нибудь горячаго выпить?
