Что ж, Джанлуке пришлось говорить правду, пусть и не всю, ибо выдать заговорщиков у него не поворачивался язык. Так что ему оставалось лишь молить Бога, чтобы шпионы Чезаре не прознали о том, что говорилось на совете у графа Гвидо.
— Ваша светлость, граф Гвидо, решив защищать Солиньолу, не мог не принять мер по обеспечению безопасности собственной дочери. И решил увезти ее из осажденного города. Я предоставил свой дом в ее распоряжение. Сама видите, я с вами абсолютно честен. Как я уже говорил, наша семья многим обязана старому графу. Мог ли я отказать ему в просьбе приютить дочь?
Чезаре Борджа смотрел на него с непроницаемым лицом.
Вот оно как! Эта женщина — дочь графа Гвидо. Да, весьма ценная информация. Но чтобы дочь графа искала убежища в Ассизи, в лагере врага, это, конечно, неуклюжая ложь. Значит, причина ее приезда в другом. В чем именно, говорить Джанлуке ой как не хочется.
Логика вышеуказанных рассуждений не вызывала сомнений у герцога, и потому он пожал плечами и пренебрежительно рассмеялся.
— Такова, значит, ваша честность? Так-то доказываете, что вы мне не враг?
— Это правда, мой господин.
— А я говорю, ложь, — впервые Борджа возвысил голос. — Я слишком хорошо информирован, мессер, чтобы меня провели на мякине, — затем продолжил, уже спокойнее:
— Вы испытываете мое терпение, мессер делла Пьеве. И если вы об этом забыли, позвольте напомнить, что отсюда мы можем пройти к дыбе и палачу. Уж там-то от вас добьются правды.
Угроза герцога ужаснула Джанлуку. Но, собрав волю в кулак, он смело глянул в глаза Борджа, поддерживаемый храбростью отчаяния.
— Ни палач, ни дыба более не выжмут из меня ни единого слова. Потому что мне нечего добавить.
Чезаре молча сверлил его взглядом. Он не был сторонником пыток, прибегая к ним лишь по необходимости. Выяснил он уже многое, остальное не составляло труда вызнать и без дыбы. Он медленно кивнул.
— Значит, вам больше нечего мне сказать? Двусмысленная фраза, мессер. Но, думаю, я понял, что вы имели в виду.
Герцог повернулся к стоящим у камина среди них был и Шипионе, и позвал капитана.
— Бальдассаре, мессера делла Пьеве посадить под арест. Охранять его поручи людям, которым ты доверяешь. Ему запрещено общаться с кем бы то ни было.
Чезаре не мог допустить, чтобы Пантазилия узнала о его разговоре с делла Пьеве: в этом случае вся по крупицам добытая информация становилась абсолютно бесполезной. И он так бы и не выяснил истинную цель приезда в Ассизи дочери графа Гвидо.
Загадка эта в немалой степени занимала Борджа. В тот же вечер он вызвал к себе Агабито Герарди, своего умницу-секретаря. И Агабито, по натуре добрый и незлобивый, без колебания предложил пытку, как единственное средство вызнать то, что еще скрывал делла Пьеве.
— Прибегнуть к пытке мы всегда успеем, — покачал головой Борджа, — но пока с этим можно обождать. На лице этого парня я прочитал готовность принять мучительную смерть, но промолчать. Полагаю, он любит дочь графа Гвидо, отсюда и его упорство. Но я никак не возьму в толк, что привело ее сюда. Клянусь богом, даже хитроумный флорентийский секретарь Макиавелли едва ли раскусил бы этот орешек.
В тот же самый час монна Пантазилия дельи Сперанцони давала наказ одному из своих верных слуг, юноше по имени Джованни. До сегодняшнего утра она не могла найти реального пути для воплощения в жизнь ее замысла, ибо делла Пьеве крепко подвел ее. Поначалу-то они хотели, чтобы тот втерся в доверие к герцогу и представил ее как свою родственницу, Эуфемию Брасси из Сполето. Но делла Пьеве наотрез отказался.
Но теперь, когда она увидела-таки Борджа, почувствовала, сколь сильное произвела на него впечатление, ей стало ясно, что делать дальше. Не откладывая, она развернула деятельную подготовку к завтрашнему дню, для чего ей и понадобился Джованни.
Наутро потеплело, в синем небе сияло солнце, словно февраль уступил место апрелю. С юга дул легкий ветерок, под яркими лучами блестели бурные воды Тешио.
Именно там, у брода, под самыми стенами Ассизи, и увидел Пантазилию Чезаре Борджа, возвращавшийся с полудюжиной дворян из ранней поездки в лагерь у Солиньолы.
Пантазилия сидела, одинокая и покинутая, привалившись спиной к большому серому валуну, наполовину скрывавшему ее, так что Чезаре заметил девушку, лишь поравнявшись с ней. В то утро она надела желтовато-коричневое платье, в котором была и на совете у графа Гвидо. Низкий вырез подчеркивал совершенство ее шеи. Ветер играл ее распущенными волосами.
На лугу, чуть в стороне, пасся оседланный мул.
При виде Пантазилии Борджа мгновенно спрыгнул на землю, и, пока шагал к ней, с шапочкой в руке, с блестящими на солнце длинными каштановыми волосами, она могла насладиться легкостью его походки и красотой фигуры.
Ее Чезаре узнал с первого взгляда, этого же взгляда хватило ему, чтобы понять, что тут произошло, случайно или умышленно. Но в любом случае, его порадовала возможность сойтись с Пантазилией лицом к лицу.
Чезаре глубоко поклонился. На нее смотрели глаза, прекраснее которых видеть ей еще не доводилось. Сердце ее не могло устоять перед красавцем-мужчиной, и впервые в Пантазилии пробудилась совесть. Но то длилось лишь мгновение. Холодный рассудок вновь одержал вверх, не давая воли эмоциям.
— Вы ушиблись, мадонна, — мелодичный голос Борджа обволакивал. — Негодный мул сбросил вас на землю. Позвольте мне помочь вам.
Пантазилия улыбнулась в ответ, но даже в улыбке рот ее перекосился от боли.
— Лодыжка, — и она положила руку на ушибленное место.
— Ее надо завязать, — Борджа начал развязывать шарф.
— Нет, нет! — в откровенном испуге вскрикнула Пантазилия, и чуткие уши герцога его уловили. — Этим займутся мои женщины, дома. Я живу рядом.
— Поверьте мне, — настаивал герцог, — ногу надо затянуть тотчас же.
Под его взглядом Пантазилия покраснела. Вроде бы из девичьей скромности.
— Умоляю вас, не причиняйте мне боль своей настойчивостью, — и Борджа, соглашаясь играть роль в написанной ею пьесе, смиренно опустил глаза и печально пожал плечами, сожалея о необъяснимом упрямстве девушки.
— Мой мул переходил реку вброд, — продолжила Пантазилия, — поскользнулся на этих камнях, выходя из воды, упал передними ногами на колени, и я слетела на землю.
Чезаре изобразил озабоченность.
— Неблагодарное животное. Сбросить такую очаровательную ношу! Вам не следовало ехать одной, мадонна.
— Обычно меня кто-то сопровождает. Но в такое утро в душе моей запела весна, и я возжаждала свободы.
— Опасная жажда, — заметил герцог. — Многих отправила она в мир иной. Как же вы не подумали о солдатне армии Борджа, наводнившей окрестности.
