Они миновали холл, затем анфиладу выдержанных в спокойных тонах комнат и оказались в большом помещении, посреди которого стояла огромная белая кожаная софа, а на стене висел гигантский, несколько метров в длину и ширину, плазменный экран.
Забравшись с ногами на софу и демонстрируя миру разноцветные полосатые носки, Диля сидела с тарелкой, полной клубники, и, поедая ее, лениво переключала с канала на канал.
Завидев молодых людей, она подскочила, едва не перевернув тарелку с клубникой, кинулась к ним и, повиснув у Ярослава на шее, произнесла:
— Так и знала, что ты меня найдешь!
И поцеловала его в щеку. А потом подошла к сумрачному Роману и, тоже повиснув у него на шее, запечатлела поцелуй и на его щеке.
— И что ты тоже меня найдешь, я не сомневалась!
А потом вернулась на софу и продолжила уплетать клубнику.
— Разве она похожа на жертву похищения? — спросил саркастически Прасагов.
Выплюнув клубничный хвостик, Диля заявила:
— Ну вообще-то иначе назвать появление ваших людей нельзя… Ввалились в квартиру, даже толком одеться не дали, бедную пожилую женщину до сердечного криза довели…
Ярослав произнес:
— Диля, уходим немедленно!
А девушка, продолжая щелкать с канала на канал, протянула:
— Мне и здесь неплохо! Намного лучше, чем в моей квартирке! Да и кормят офигительно!
— Ты что, собираешься остаться здесь? — подозрительно спросил Роман, Диля, отправив в рот последнюю клубнику, проговорила:
— Ну а почему бы и нет? Михаил Георгиевич сказал, что я могу оставаться здесь столько, сколько захочу… А если я захочу на всю жизнь?
Заметив вытянувшиеся лица Романа и Ярослава, девушка вскочила с софы и улыбнулась:
— Это я пошутила… Юмора, что ли, не понимаете?
Жанна Хват только громко хмыкнула, а Прасагов заметил:
— Ну, предоставлять свой особняк в ваше вечное пользование, Диляра Ильфатовна, я не намерен. Однако мы с вами уже обсудили условия нашей сделки. Вы живете здесь, причем в полной безопасности, под защитой вневедомственной охраны, которая спасет вас от любого маньяка, с завидной регулярностью расчленяющего в «Петрополисе» девиц, получаете даже зарплату, которую из своего кармана платит вам наш добрый князь…
Он бросил быстрый взгляд в сторону Захарьина-Кошкина.
— А в обмен на это сообщаете нам все, что вам известно про события семьдесят седьмого года в «Петрополисе»!
Диля вздохнула, прошлась по белому ворсистому ковру, замерла перед окном. Затем повернулась и произнесла тихо:
— Вы точно хотите знать?
Князь кашлянул и заметил:
— Ну… Выводы, сделанные вашей прабабкой, были неверны, однако вы поразительный кладезь информации о событиях давно минувших дней! Жанна, ты ведь на ус мотаешь?
Безусая Жанна Хват кивнула, а князь продолжил:
— Потому как у Жанны своя теория. Но нужны факты, и из этих фактов она сумеет извлечь экстракт правды!
— Я и так правду говорю! — оскорбилась Диля, и Прасагов заметил:
— Никто не утверждает, что вы врете. Но вы презентуете нам выводы, сделанные то ли вашей прабабкой, то ли вашим дедом. Люди они были неплохие, но явно к детективной работе не склонные. Да, все, что вы рассказали, имело место быть, но выводы о том, кто является убийцей, сделаны все же неверные!
— Вам так не хочется, чтобы убийцей в двенадцатом году был один из Прасаговых? — спросил Роман. — А в сороковом один из Захарьиных-Кошкиных?
— Поэтому они и похитили девочку и пытаются склонить ее к даче ложных показаний! — выпалил Красин.
— Девочка в моем доме купается в уюте и ест за трех гиппопотамов! — заявил Прасагов, а князь добавил:
— И получает от меня солидную зарплату за ничегонеделанье! Причем постоянно нам хамит и дерзит!
Диля прошлась по ковру, о чем-то думая, а потом сказала:
— Ну что вы все встали в разных смешных позах, как в немой сцене «Ревизора»? Софа большая, присаживайтесь.
Князь и Прасагов опустились на софу, Жанна Хват замерла в углу комнаты, Роман уселся в кресло, а Ярослав опустился прямо на ковер.
Пройдясь туда-сюда, девушка проговорила:
— Нет, я уверена, что верны не только факты, сообщенные мне дедушкой, часть которых он узнал от прабабушки, но и сделанные из них выводы!
— Вот не думаю… — начали одновременно князь и олигарх, а Диля, цыкнув на них, продолжила:
— И прошу не перебивать! Что же, дедушка поведал мне и о том, что произошло в тысяча девятьсот семьдесят седьмом. Причем отношение к этим событиям имеют на этот раз не только наши предки, но и вы сами!
Она посмотрела на Прасагова, лицо которого вдруг окаменело.
— Вы ведь тогда тоже были замешаны в скандал в «Петрополисе»? — спросила она и, не дожидаясь ответа, повернулась к князю: — И вы, ваша светлость, сыграли во всем тоже далеко не второстепенную роль…
Посмотрев на Романа, она сказала:
— Твой отец, Роман Романович, вел тогда следствие… А твой отец… — она с сочувствием посмотрела на Ярослава, — твой отец был назначен козлом отпущения за два убийства, произошедших в номере сто восемьдесят четыре! Спасибо, что доверился мне и рассказал об этом…
Наконец, взяв пульт дистанционного управления, она выключила плазменный экран и тихо произнесла:
— И моя мамочка тоже имела к этому прямое отношение…
Выдержав паузу, Диля начала рассказ:
— Вы хотите правду? Что же, вы получите ее! Только пусть потом никто не говорит, что я не предупреждала! Итак, все началось с того, что моя матушка, названная в честь своей погибшей столь трагическим и нелепым образом бабки — Антониной, заявилась в марте тысяча девятьсот семьдесят седьмого года к моему дедушке, своему отцу Роберту Ильичу, и сообщила пренеприятнейшее известие…
«Петрополис», весна 1977 года— Папа, я вышла замуж! — заявила двадцатилетняя Тоня Величай, ввалившись в кабинет отца, директора гостиницы «Петрополис», и даже не закрыв за собой двери.
Роберт Ильич хорошо помнил наказ своей матушки: на все события, даже самые неожиданные, реагировать спокойно и без лишних эмоций — вскинул бровь и произнес:
— Мне что, готовиться в скором будущем стать дедом?
Тоня вспыхнула, подошла к отцу и обняла его за шею. Она знала, что могла вить из родителя веревки. Еще бы, она была единственным ребенком, первая жена Роберта и их малыш умерли во время блокады, а рождение дочери стоило его второй супруге жизни.
— Папочка, ну не будь таким букой! — сказала Тоня, целуя его в щеку. — Прошли времена, когда замуж выходили только из-за того, что нагуляли на стороне живот. Так что не волнуйся, дедом тебе в обозримом будущем стать не грозит.
Роберт Ильич про себя в очередной раз отметил, что не может долго злиться на дочь, которая с каждым днем все сильнее делалась похожа на свою бабку, его мать, в молодости, и спросил:
— Кто же счастливец? Ах, подожди! Полагаю, Стас Можейко?
Тоня, снова поцеловав отца, произнесла:
— Нет, папочка, не угадал! Стасик человек неплохой, но зануда! Тем более он женат и у него крошка сын. Мой муж — Витя Сипливый!
Директор «Петрополиса» хмыкнул:
— И ты теперь у нас, стало быть, тоже Сипливая?
Тоня топнула ножкой и ответила:
— Фамилию менять я не намерена, это давно вышло из моды, папочка, я же современная советская женщина!
Роберт Ильич подумал, что нудный Стасик Можейко стал бы, конечно, гораздо более подходящим мужем для его Тонечки, нежели карьерист и подхалим Сипливый.
— И чем же привлек тебя этот сопливый? Ох, извини, Сипливый?
— Папочка, издеваться над его фамилией инфантильно и тебе явно не к лицу, — заявила девушка. — Я его… люблю…
Отец уловил фальшь в тоне дочери и легкую паузу перед словом «люблю». Значит, этого Сипливого она не любила, но зачем тогда вышла замуж, да к тому же столь скоропалительно, да еще тайно?
В дочери Роберт Ильич души не чаял, надеялся, что, отучившись в институте, Тоня пойдет по его стопам и начнет работать в «Петрополисе». Планировал многому ее научить, пытался поведать ей историю их семейства, рассказать об удивительных приключениях Тониной бабки, ее тезки, но девушка не хотела и слышать о работе в «Петрополисе», все рвалась в Москву и мечтала попасть за границу.
— Это потому, что его папаша работает в МИДе и сынка туда пристроил? — произнес он саркастически. — Думаешь, он послом во Франции станет и тебя с собой возьмет? Твой Витя — типок приторный и бесхребетный. Такой карьеры не сделает, даже несмотря на папочку…
Дочка, топнув ногой, воскликнула:
— Папа, не смей говорить так о своем зяте! Мы — законные муж и жена! Так нужно…
— Почему так нужно? — спросил отец, чувствуя, что тревога внезапно заполнила его сердце, а Тоня заявила:
