следующий день после разговора с Данкой в офисе появилась эта девушка, Оксанка расстроилась. «Час от часу не легче» — крутилось у неё в голове, глядя на её пирсинг, татуировки и с зеленоватым отливом чёрные волосы.
А когда Алла сказала, что она будет постепенно принимать у Оксанки дела и работать с ней в паре, Оксанка и совсем приуныла, словно дни её были сочтены не просто до родов, а в принципе, потому что взгляд у девицы был насмешливый, реплики язвительные, а вид откровенно вызывающий. Она казалась Оксанке смутно знакомой, но эти неформалы все были на одно лицо, поэтому долго она над этим не думала.
— Таня, — представилась она и, взяв стул из-за стола у Инночки, перекатила его к Оксанке.
Немую сцену с вытянутыми лицами нарушило Инночкино возмущение:
— Вообще-то это мой стул.
Она застыла перед своим столом с папками в руках, и у Оксанки сердце ушло в пятки, что сейчас будет.
— Был твой, стал мой, — заявила Таня, слегка попрыгав в нём. — Расшатала ты его конечно, своей жирной жопой, но сойдёт.
— Что ты сказала? — с грохотом попадали на стол папки.
— Толстая ещё и глухая. Бедняжка, как не повезло, — повернулась Таня к Оксанке, демонстративно понизив голос. — Как зовут убогенькую?
— Инна, — ответила Оксанка, и еле сдержала улыбку. А может эту Таню ей сам бог послал за все её молчаливые страдания. Оксанка ведь так бы и терпела издевательства, не смея ни возразить, ни пожаловаться.
Возможно, сцена могла бы перерасти и в большее, но в дверь вошла девушка из кафетерия в накрахмаленном передничке и поздоровавшись, поставила на Оксанкин стол пакетик.
— Приятного аппетита! — улыбнулась она и так же уверенно ушла.
— Ладно, хрен с тобой, пользуйся, — сдалась Инночка, пытаясь хоть как-то сохранить лицо и взяла стул для посетителей.
Оксанка полезла в пакет — стакан кофе и ещё горячий кекс.
Второй день из фудкорта, что был в торговом зале ей приносили завтрак. И она хотела прибить за него Назарова, потому что он вызывал у Инночки болезненный приступ ревности и грозил Оксанке новыми неприятностями. Но сегодня…
Оксанка покосилась на притихшую Инночку, перевела взгляд на ободряюще кивнувшую ей Таню.
— Ешь, ешь, пока не остыл. Я пока план заявок посмотрю. Это же план?
Она протянула руку к перекидному еженедельнику, и Оксанка кивнула. Горячий латте без сахара. Как и вчера. И она понятия не имела откуда Назаров знал какой кофе она любит, но кофе был вкусным, кекс свежим, а Таню, сидевшую у её стола, хотелось обнять.
— Господи, где ты её взяла? — спросила Оксанка у Аллы за обедом про необычную девушку.
— Назарова настояла. Сказала взять тебе за замену и всё. И ты же знаешь, какой она бывает убедительной, — Алла ела как всегда с аппетитом.
— О, да! Мне сказала бросать эту работу, возвращаться к Кайрату и не пудрить мозг её сыну.
— Мудрая она баба, — улыбнулась Алла. — Не хочешь последовать её совету?
— Не знаю. Уже вчера хотела увольняться, так достало всё. А сегодня вроде ничего.
— Из-за Инночки что ли? Да, прекрати, — махнула на неё Алла вилкой. — Мы бы её и так прижучили. Да и сама бы она перебесилась. Понимает же, что у неё ни одного шанса. А ты работай, пока работается. Мне хорошие специалисты очень нужны.
— Тебя не поймёшь, — покачала головой Оксана. — То не работай, то работай.
— Кстати, — бросила Алла вилку. — У нас же тут корпоратив намечается. Юбилей основания компании. Назаров решил закатить грандиозный банкет.
— А когда? А то у меня у подруги свадьба. Да и какие в моём-то положении банкеты!
— Да, прекрати, ты, Оксан! Развеешься. Даже ехать никуда не надо. Здесь на третьем этаже будет, — она показала рукой на потолок. — В конференц-зале. В следующую пятницу.
Оксанка обещала подумать, но на самом деле сразу решила, что не пойдёт. Да и не до банкета ей стало — впереди ждала Данкина свадьба, а ещё в её жизни появился новый Кай. Кай, каким она его никогда не знала.
В переполненном автобусе с утра всегда тесно, а вечером ещё и душно. И хоть ехать недолго, минут двадцать, из двух её остановок, только рабочая была конечная, о свободном месте приходилось только мечтать, а о том, что в этой давке кто-то заметит беременную женщину и уступит место и подавно нечего было и думать.
Оксана приноровилась заходить в заднюю дверь и протискиваться к окну на задней площадке, где все дышавшие с утра перегаром люди оставались у неё за спиной, под поручнем можно удобно разместить живот, а ещё смотреть в окно и получать с него порциями свежий воздух.
Она не знала сколько дней он уже ездил с ней в автобусе. Как-то невзначай она отметила, что её перестали толкать в спину, и однажды в жуткой какофонии утренних запахов уловила что-то до боли знакомое, а потом увидела его руку.
Его две руки, ограждающие её со спины кольцом. И фенечку на запястье, что она сама ему связала, и тёмные волосы на смуглой коже предплечья, и небольшой шрам у большого пальца, и почти сошедшие синяки.
Она не поверила своим глазам. Хотелось обернуться, посмотреть на него, убедиться, что она не ошиблась, что это на самом деле он, но она сдержалась. И вышла из автобуса, не оглядываясь по сторонам, пытаясь сделать вид, что не заметила его, пытаясь убедить саму себя, что ей показалось.
Оксана еле дождалась вечера. На остановке, стараясь незаметно оглядываться по сторонам, она рассматривала людей, но его не увидела. И даже немного расстроилась. Но едва она заняла место в своём привычном уголке, его рука легла рядом. Она чувствовала его лопатками. Его лёгкое дыханье на волосах заставляло её закрыть глаза и до дрожи захотелось откинуться назад и упереться в его грудь.
И она снова вышла, и в этот раз оглянулась. Но он исчез как мираж.
Всю ночь она уговаривала себя, что больше не любит Кайрата, и что в автобусе это был не он. Это и был не он.
Её Кайрат, тот, каким он стал за эти годы, пригнал бы к её подъезду машину и, не факт, но, возможно, открыл бы ей дверь. Её Кайрат звонил бы не переставая, ночевал бы под её окнами, но
