Лишь теперь до сознания пленника дошло, кто эти люди и чего им от него надобно.
– Жив я, жив, – простонал он.
– Аль шепчет чего-то? – проговорил первый тюремщик.
– Кается, – с усмешкой отозвался второй, жаром факела опалив лицо пленника. – Может, водицы ему?
– Кликни прислугу, пущай принесут!
Пленный, лежавший на деревянных досках и соломенном тюфяке в холодном подземном каземате, с трудом разомкнул веки.
– Царю скажите, верен я ему был, – прошептал он. – Ни в чем не согрешил перед ним…
Это были последние слова Алексея Федоровича Адашева. В конце января 1561 года скончался в темнице Дерпта – русского города Юрьева – бывший царский окольничий и постельничий, хранитель Иоанновой печати, выдающийся государственный муж и реформатор, которым мог гордиться его так жадно искавший нового миропорядка век.
8
– Григорий Осипович! – Засекин почувствовал, что кто-то настойчиво теребит его за плечо. – Григорий Осипович! Проснитесь же, проснитесь!
Он открыл глаза, рывком сел на постели. Все ему мерещился ливонский меч лиходея Карла фон Штадена, так и норовивший ужалить. Как в ту ночь, когда он столкнулся с засадой немецких наемников.
Перед ним стоял ординарец Пантелей.
– Чего тебе? – сонно спросил Григорий.
– К вам гонец от князя Барбашина. Предписание: вскрыть немедленно!
– Зови!
Пантелей скрылся в дверях. Григорий стал натягивать сапоги. Его тысяча была расквартирована в небольшом замке в предместьях Дерпта, взятом в прошлом году. Были тут еще и казаки, и стрельцы. Одним словом, боевой гарнизон. Все ждали нового сбора войск – предстояло идти на запад. Сам Григорий жил в каменном доме богатенького ливонского бюргера, сбежавшего аккурат перед очередным наступлением русских.
Гонца Василия Ивановича Барбашина Засекин знал хорошо – то был княжеский ординарец по особо важным поручениям. Уже одно это заставило Григория внутренне собраться: несомненно, командир дворянской конницы готовит войска для битвы. Григорий принял свиток, сорвал печать. Пантелей поднес поближе масляный светильник.
– Смотри не подпали, не то… – предостерег ординарца командир, проглядывая первые строки.
Григорий не договорил. Новой баталии не намечалось. От него требовали другого.
«Приказываю тысяцкому князю Засекину с вверенными ему людьми неотлагательно проследовать в Дерпт и поступить в распоряжение…»
Вот тут Григорий и осекся.
– Свети же, не бойся! – прикрикнул он на Пантелея.
Тот с опаской вновь приблизил светильник, пламя томительно заколебалось, бросая неровный свет на бумагу.
Григорий перечитал послание еще раз, подпись стояла верная: «Князь Василий Барбашин». Взглянул вопросительно на гонца, но тот вряд ли что мог знать о столь важном поручении.
– Собирайся, – приказал ординарцу Григорий. – И сотенных позови – из первой сотни, третьей и пятой. Через час выходим. Передай князю, – обратился он к гонцу Барбашина, – все будет исполнено.
…Ночью с тремя сотнями бойцов – из самых проверенных, уже побывавших в сражениях, – он выехал в сторону Дерпта. К рассвету увидели стены города, которые с недавнего времени были Григорию ненавистны: слава русского оружия меркла на фоне чудовищной несправедливости по отношению к братьям Адашевым. Перед всадниками опустили мост, они въехали в ворота.
Григория провели в хорошо охраняемую снаружи залу и оставили там ждать. Прошло с четверть часа, когда двери наконец открылись – Григорий обернулся на шум. Вошедший, в дорогом кроваво-алом кафтане, уже закрывал за собой высокие резные створки. Как видно, он и гость должны были остаться наедине.
– Ну здравствуй, тысяцкий, – сказал хозяин и двинулся ему навстречу.
В сером утреннем свете, проникающем в высокие арочные окна длинной залы, все яснее выплывало лицо Степана Василевского – рыжее и холодное. Наконец он остановился в двух шагах от Засекина.
– Вот и вновь свиделись, – сказал Степан.
– Стало быть, так, – ответил Григорий.
И тотчас – уже в сотый раз за эту ночь и утро – всплыли в памяти заключительные строки Барбашинского послания: «…поступить в распоряжение государеву человеку и окольничему боярина Алексея Басманова Степану Василевскому». Не мог он еще сутки назад даже предугадать такого!
– Как видишь, Гриша, и кровь необязательно иметь знатную, чтобы князьями командовать, и саблей ливонцев и татар год за годом рубить сотнями. А всего-то надо быть верным слугой царю. Говорил я тебе, а ты не верил!
– Теперь верю, – сказал Григорий. – Что же за поручение такое важное, коли ты сам из Москвы по требованию государя прибыл и меня в оборот берешь? – спросил Григорий.
– В оборот? – усмехнулся Степан. – Эка ты загнул! Когда мы кого-то в оборот берем – худо тому бывает.
– Так что за дело? – пропустив мимо ушей последние слова, повторил вопрос Григорий.
– Да не спеши ты, не спеши, – вальяжно изрек Степан. – Хотя, впрочем, почему б и не сказать сразу?.. Скажу, так и быть, чтоб не волновался лишнего. Так вот, осенью Григорий Скуратов-Бельский, мой старший товарищ, Басмановский воевода, двух известных тебе людей взял. Тех, что за царевых слуг себя выдавали. Один из них в темнице вчера помер, другой… жив еще.
– Кто умер? – шагнул вперед Григорий.
– Стой, где стоишь, – оборвал его Степан. – Алексей Федорович Адашев преставился. Какое уж там царствие ему – небесное или иное – не знаю. Зато знаю другое: велено мне Алексеем Басмановым, по приказу царя, второго Адашева с его подручными, а такие в подземелье тоже есть, в Москву доставить. Стало быть, исполнять волю государеву выпало мне. Но у меня сотня бойцов всего, а этого маловато. Потому-то я и попросил Василия Барбашина дать мне хорошего сопроводителя – тысяцкого Засекина.
– Но почему меня?! – сделал еще один шаг вперед Григорий.
– Да потому что тебе не впервой уже врагов государевых в Москву доставлять.
– Так по-твоему что, Данила Адашев – враг государев?!
– А как иначе, коли сам государь так сказал? – теперь уже Степан шагнул на друга. – А ты – холоп его, и потому слушаться должен! Клятву давал?
Григорий опустил глаза:
– Давал, Степа. Только Данила Федорович не враг государев – он герой отечества нашего! – Засекин твердо взглянул на Василевского. – И тебе это лучше многих известно.
– Мне известно только то, что царем приказано! Все остальное неважно, так что покончим на этом, – взъерошился Василевский. – Трех сотен тебе хватит, чтобы доставить Данилу и людей его в Москву?
