Сюзан схватилась за напудренную тетушкину руку. Бок о бок, шурша платьями, они вошли в обеденный зал. На груди Сюзан поблескивало сапфировое ожерелье. Многие отметили, как похожи тетя и племянница и как гордился бы ими бедный Пат Дельгадо, если бы мог их сейчас увидеть.
9
Роланд сидел за центральным столом, между Хэшем Ренфрю (ранчером, еще более широкоплечим и высоким, чем Ленджилл) и худосочной сестрой мэра Торина, Корал. Ренфрю уже крепко приложился к пуншу. А теперь, когда на стол поставили суп, отдавал должное элю.
Говорил он о рыболовстве («не то что я этим занимаюсь, юноша, но мутантов они вытаскивают все реже, а это благо»), фермерстве («растет тут что угодно, но предпочтение отдается пшенице и фасоли») и, наконец, о более близком и родном: лошадях. Дела у них шли как обычно, да, как обычно, хотя последние сорок лет выдались трудными для феодов, расположенных на прибрежных равнинах.
– Разве здесь не очищают породу? – спросил Роланд. Там, откуда он приехал, этим уже начали заниматься.
– Да, – согласился Ренфрю, проигнорировав картофельный суп и взявшись за обжаренное мясо. Куски он хватал прямо рукой и отправлял в рот, обильно заливая их элем. – Да, молодой мастер, с очищением породы дела идут неплохо, трое из пяти жеребят рождаются нормальными, их можно использовать и дальше для воспроизводства, четвертый годится только в качестве тягловой силы. И лишь один из пяти рождается мутантом, с дополнительными ногами, глазами или внутренностями, торчащими из живота. Это, конечно, хорошо. А вот рождаемость падает. У жеребцов вроде бы все стоит, но семя теряет силу.
Прошу извинить, мэм. – Ренфрю, чуть наклонившись вперед, обратился к Корал Торин. Та сухо улыбнулась (совсем как Джонас, подумал Роланд), зачерпнула ложку супа и ничего не сказала. Ренфрю опустошил кружку с элем, смачно чмокнул и протянул ее слуге. Как только ее наполнили, вновь повернулся к Роланду.
– Ситуация не так хороша, но могла быть и хуже. Могла бы быть хуже, если бы этот негодяй Фарсон добился своего. – На этот раз он не счел нужным извиняться перед сэй Торин. – Они все должны держаться друг за друга, богатые и бедные, великие и малые, в стремлении сделать жизнь лучше.
Тут он повторил слова Ленджилла, сказав Роланду, если ему и его друзьям что-то нужно, чего-то им не хватает, достаточно просто обратиться к нему.
– Нам необходима информация, – ответил Роланд. – Цифры.
– Естественно, счетоводу без цифр никуда, – согласился Ренфрю и расхохотался. По левую руку Роланда Корал Торин поклевала салат (к мясу она даже не притронулась), снова чуть улыбнулась и окунула ложку в тарелку с супом. Роланд догадывался, что со слухом у нее все в порядке, а потому ее братец получит полный отчет о застольном разговоре. Или, возможно, Раймер. Потому что у Роланда начало складываться ощущение, хотя наверняка знать этого он не мог, что реальная сила в феоде – Раймер. Возможно, в компании с сэй Джонасом.
– К примеру, о каком количестве верховых лошадей, имеющихся в наличии, мы можем сообщить Альянсу?
– Общем количестве или том, что мы может отправить Альянсу?
– Общем.
Ренфрю поставил кружку, вроде бы начал что-то подсчитывать. Роланд тем временем посмотрел через стол и заметил, как быстро переглянулись Ленджилл и Генри Уэртнер, конезаводчик феода. Они все слышали. Когда же он вновь повернулся к соседу, не укрылся от его внимания и еще один нюанс: Хэш Ренфрю, конечно, выпил, но не перебрал меры, в чем ему очень хотелось убедить юного Уилла Диаборна.
– Общем, говоришь… не тех лошадях, которые мы задолжали Альянсу и можем отправить хоть сейчас.
– Да.
– Давай поглядим, молодой сэй. У Френа сто сорок голов. У Джона Кройдона около сотни. У Генри Уэртнера сорок своих и шестьдесят принадлежащих феоду. Государственные лошади, мистер Диаборн.
Роланд улыбнулся:
– Это я понимаю. Разбитые копыта, короткие шеи, низкая скорость, бездонные животы.
Ренфрю загоготал, согласно кивая… но у Роланда остались сомнения, а так ли тому весело. В Хэмбри движение поверхностных и глубинных слоев воды не совпадало.
– Меня же последние десять или двенадцать лет преследуют напасти: песочные глаза, мозговая лихорадка, копытная гниль. Одно время по Спуску скакали двести лошадей с тавром «Ленивой Сюзан». Сейчас наберется не больше восьмидесяти.
Роланд кивнул.
– Значит, мы говорим о четырехстах двадцати головах.
– Нет, это еще не все, – хохотнул Ренфрю. Потянулся к кружке с элем, но вместо того чтобы поднять, неловко задел рукой и перевернул. Выругался, все-таки поднял, потом обругал слугу, который замешкался и не сразу наполнил ее.
– Не все? – Роланд вернулся к прерванному разговору, когда Ренфрю успокоил себя, ополовинив кружку.
– Вы должны помнить, мистер Диаборн, что мы не только разводим лошадей, но и ловим рыбу. Мы, конечно, подтруниваем друг над другом, мы и рыбаки, но многие из них держат лошадку-другую у дома или в конюшне феода, если у их лошадей нет крыши над головой. Как держал там своих лошадей ее бедный отец.
Ренфрю кивнул на Сюзан, которая сидела по другую сторону стола на три стула ближе к голове, чем Роланд… первой по свою сторону, рядом с мэром, который, естественно, занимал место в торце. Роланда это удивляло, потому что жена мэра сидела чуть ли не у дальнего конца, между Катбертом и ранчером, с которым его еще не познакомили.
Вроде бы Роланд понимал, что такому старикану, как Торин, приятно видеть рядом с собой юное лицо родственницы, радующее глаз, но не мог его одобрить. Ведь мэр публично оскорблял собственную жену. Если ему надоела ее болтовня, почему не посадить ее во главе другого стола?
У них свои обычаи, вот и все, а обычаи чужой страны тебя не касаются. Что тебя касается, так это количество лошадей, пасущихся в этой стране.
– Так сколько, вы говорите, у них лошадей? – спросил он Ренфрю. – В общем?
Ренфрю пристально посмотрел на Роланда.
– Честный ответ мне не повредит, не так ли, сынок? Я стою за Альянс… всей душой… на моем могильном камне выбьют Эскалибур[24]… но я не хочу, чтобы Хэмбри и Меджис лишили всех богатств.
– Этого не случится, сэй. Разве мы можем силой заставить вас отдать то, с чем вы не захотите расстаться? Такие силы, конечно, у нас есть, но они направлены на север и запад, против Благодетеля.
Ренфрю обдумал его слова, кивнул.
– И не могли бы вы называть меня Уилл?
Ренфрю просиял, опять кивнул, второй раз предложил Роланду руку и расплылся в улыбке, когда Роланд сжал ее двумя руками, снизу и сверху, и потряс, как принято у конюхов и ковбоев.
– Мы живем в плохие времена, Уилл, а они порождают дурные манеры. Думаю, в Меджисе есть еще не меньше ста пятидесяти лошадей. Я про хороших.
– На которых не стыдно показаться на людях.
Ренфрю кивнул, хлопнул Роланда по спине, отхлебнул эля.
– Именно так.
А от головы стола донесся взрыв хохота. Должно быть, Джонас рассказал что-то забавное. Сюзан смеялась, откинув голову, сцепив руки под сапфировым ожерельем. Корделия, сидевшая между девушкой и Джонасом, тоже смеялась, но более сдержанно. А Торина просто трясло, он качался взад-вперед, вытирая глаза салфеткой.
– Красивая она девочка. – В голосе Ренфрю слышался отеческий восторг. А вот с другой стороны вроде бы донеслось пренебрежительное фырканье. Роланд покосился на Корал, но та по-прежнему возила ложкой в супе. Он вновь посмотрел на мэра и его юную родственницу.
– Мэр – ее дядя или, может, кузен? – спросил Роланд.
Случившееся потом отпечаталось в его памяти с предельной ясностью, словно кто-то отключил все звуки и обесцветил все краски окружающего мира. Корал Торин захохотала так громко, что не могла не привлечь внимание всего стола. Роланду показалось, что все разговоры оборвались, все взгляды сосредоточились на ней… на самом деле на Корал посмотрели только Ренфрю да два ранчера, сидевшие напротив.
– Ее дядя! – Первые слова, произнесенные Корал за столом. – Ее дядя. Это хорошо. Что скажешь, Ренни?
Ренфрю ничего не сказал, отодвинул кружку из-под эля и наконец-то начал есть суп.
– Вы меня удивили, молодой человек, очень удивили. Вы, возможно, приехали из Привходящего мира, но, о боги, тот, кто учил вас реальной жизни, той, что существует вне книг и карт, дал маху. Она – его… – Последнее слово Роланд не понял, наверное, существовало оно только в местном диалекте. То ли суррогатка, то ли суррогавка.
– Простите? – Он еще улыбался, но улыбка эта и ему казалась фальшивой. Желудок у него скрутило, словно суп и один кусочек мяса, который он съел скорее из вежливости, кто-то щедро сдобрил ядом. Ты служишь, спрашивал он ее, имея в виду, прислуживает ли она за столом. Может, она таки служила, но не в обеденном зале, а в другом, более уединенном. Внезапно он понял, что больше не хочет слышать ни слова. И значение слова, которое произнесла сестра мэра последним, нисколько его не интересует.
