«Мулен Руж».
А гори оно все синим пламенем.
– Вы бронировали? – ко мне немедленно подскочила девушка-администратор в шляпке с цветами и в коротко-пышной варьетешной юбке.
– Бронировала, – мрачно подтвердила, – на Антона. Последние цифры телефона – 0671.
– Я вас провожу. – Заглянула в планшет, разулыбалась.
Причудливое было место. В общем зале со столиками девица на сцене исполняла цыганский романс.
«Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные. Как люблю я вас, как боюсь я вас, знать, увидел вас я в недобрый час…»
Недобро усмехаясь, я поднялась за администратором по лестнице на второй этаж, полукругом опоясывающий общий зал. Здесь были отдельные кабинки для тех, кто желал совершать возлияния без свидетелей.
– Следующая дверь, «Монмартр», – проинформировала меня администратор и испарилась, взметнув на прощание юбками.
Слова «Очей черных» настигли меня и здесь: «Ох, недаром вы глубины темней. Вижу траур в вас по душе моей. Вижу пламя в вас я победное, сожжено на нем сердце бедное».
Хорошо исполнительница пела, с надрывом.
Я постучала в дверь и сделала шаг назад, оставив себе пространство для маневров.
Если бы я собралась на свидание… ну, с кем-то, кто не был братом мужа, то наверняка не обрадовалась бы таким гостям. Возможно, я бы даже буянила.
«Но не грустен я, не печален я, утешительна мне судьба моя. Все, что лучшего в жизни бог дал нам, в жертву отдал я огневым глазам».
Антон вышел, и я не сразу поняла, что с ним не так.
Батюшки мои, да он же пил! И это не было похоже на утреннее веселое Алешино опьянение.
Это было похоже на то, что Антон принимал на грудь в одиночестве и печали.
«Скатерть белая залита вином, все гусары спят беспробудным сном. Лишь один не спит, пьет шампанское – за любовь свою, за цыганскую».
Он не стал приглашать меня внутрь, наоборот, закрыл дверь за своей спиной.
– И что будешь делать дальше? – спросил устало.
«Подойди ко мне, ты мне нравишься. Поцелуй меня – не отравишься. Сперва ты меня, потом я тебя, потом вместе мы расцелуемся».
– Зайду поздороваться? – предположила я с вызовом.
Обычно аккуратная прическа Антона растрепалась, и несколько прядей падали ему на лоб. Ворот рубашки был расстегнут. Он стоял расслабленно, сунув руки в карманы брюк, смотрел на меня без злости – скорее, с любопытством.
– Мирослава, почему ты здесь?
– Потому что. – Между нами и так пролегало крохотное расстояние, а я его еще и сократила. У Антона не было галстука, хватать его было не за что, поэтому мои руки так и остались плетями висеть вдоль тела. – Потому что, кажется, в этой истории я – отрицательный персонаж, – сказала еле слышно, втягивая запах хмеля. – Потому что я не собираюсь тебя никому отдавать, проявлять понимание и благородство. И пусть это несправедливо, нечестно и неправильно – ты все равно должен любить меня. Особенно если я поступаю несправедливо, нечестно и неправильно. Ведь хорошая Мирослава кому угодно понравится, а я хочу, чтобы ты принимал меня и плохой.
– Не слишком ли много ты хочешь? – тоже тихо спросил Антон.
Что-то вспыхивало и гасло в глубине его радужки – символы, которые я была не в силах разобрать. Мне оставалось только любоваться этим загадочным звездопадом и загадывать желание. Вот бы он не прогнал меня навсегда.
– Очень много. Все, – согласилась я, стискивая зубы.
Ва-банк.
– Тогда заходи, – неожиданно предложил он и посторонился, пропуская меня в кабацкую кабинку с таким видом, будто это дворец арабского шейха.
Я расправила плечи, изобразила на лице дружелюбный оскал и пересекла порог.
Внутри было пусто.
Нет, стоял стол, диванчики, какая-то выпивка и еда, а из людей – никого.
– Твоя пассия еще не пришла? Опаздывает?
– Да нет, она явилась вполне вовремя.
Мне понадобилось много времени, чтобы осознать смысл его слов. Минута, другая, третья… Иногда я была тем еще тугодумом.
Опустившись на мягкое сиденье, смотрела на Антона и мечтала о множестве вещей сразу.
Придушить его.
Отдаться прямо на этом столе.
Уйти, чтобы больше никогда его не видеть.
Остаться с ним навсегда.
Устроить скандал.
Проплакаться.
Просмеяться.
Ничего из этого я не сделала. Только спросила угрюмо:
– Ну и что ты мне устроил?
– Не все в этом мире крутится вокруг тебя, Мирослава, – ответил он. – Вина?
– Да, пожалуйста.
Видели? Нет, вы это видели?
Такая воспитанная девочка.
Он разлил вино по бокалам, откинулся назад, разглядывая меня.
– Сегодня у меня не было сил на Арину, – сказал спокойно. – Впервые в жизни не было на нее сил. Я соврал про свидание и только потом сообразил – да она же доложит Леше прямо с порога. И тут мне стало интересно, как же ты отреагируешь.
Нет, все-таки придушить его хотелось больше, чем отдаться.
Стыд и срам, Мирослава!
Что мешало тебе с достоинством проигнорировать это событие?
Сделав глоток, я велела себе простить саму себя. Сотворила ерунду? Выше нос, дорогая. Всем можно гордиться, даже отсутствием гордости.
– Ну и как тебе результат? – чопорно уточнила я, расправляя юбку на коленях.
– Ты все еще жестока и эгоистична, – протянул он, потом перегнулся через стол и поцеловал меня быстро и коротко. От неожиданности я даже забыла, что вроде как злюсь. – У тебя нет никаких прав вторгаться в мою личную жизнь, – добавил он, касаясь меня губами. – Ты замужняя женщина, а в романах с замужними женщинами всегда следует помнить, что от тебя она уходит прямиком к другому мужчине.
– Так что же? – Я запустила пальцы в его волосы, добавляя им беспорядка.
Он перехватил мою руку.
– Что за ожог?
– Неудачная глажка.
Антон подул на мое боевое ранение. Бережно. Аккуратно.
– Ты мне скажи – почему я так рад, что ты примчалась сюда?
– Потому что мы с тобой два жалких неудачника. Неудачника и идиота. – Я всхлипнула, засмеялась, оттолкнула его, обошла стол и села рядом, обеими руками стиснув его ладонь. – Как тебя вообще занесло в этот низкопробный «Мулен Руж»? Поприличнее места не сыскалось?
– Приличные – для приличных. Мы с тобой к ним каким боком?
Привалившись спиной к его теплой груди, я притихла, разом успокоившись.
После бури наступил штиль, мне стало сонно и лениво.
– У тебя период самоуничижения? – поинтересовалась я.
Он поцеловал меня в плечо, засмеялся.
– Нет, я горжусь собой, – ответил насмешливо.
Я предпочла не отзываться на эту едкость, спросила с притворным простодушием:
– А мной?
– А тобой – еще сильнее, – его голос смягчился. – Инна
