Действующая программа крутилась, а по ней ползли десятки тончайших молоточков — тоньше, чем на пишущей машинке. Попадая в углубление, эти молоточки ослабляли тянущуюся к ним струну. И каждая ослабленная струна запускала в механизме то или иное действие. Даже если дёрнуть струну вручную, можно было заставить нефункционирующее тело двигать руками и ногами.
Однако ещё интереснее была та часть, что располагалась в голове — буквально исписанная логосами коробка с каким-то механизмом. Из этой коробки, собственно, и выходили глаза автоматона. Её потрошение дало мне простое и несколько глупое знание — эта коробка позволяла выбирать ту программу, которой необходимо было подчиниться автоматону. Свет проникал внутрь через окуляры глаз, создавая на стенке картинку из света и теней. Там, где была тень — загорались одни маленькие логосы, а там, где возникал свет — другие. Сочетание этих логосов приводило в действие ещё одно устройство, которое и переставляло катушку программ, подходящую под «увиденное».
Внутри автоматона был встроен механизм поворота при столкновении с препятствием — причём, как я понял, потом автоматон всё равно возвращался на заданную траекторию. Во всяком случае, именно так я определил назначение механизма. Я с удивлением копался во внутренностях старой железяки, понимая, что это не просто механическая игрушка — это настоящее произведение искусства. И вот такими произведениями искусства просто-напросто забит город!..
— Ничего не понятно! — заметил Кесан, разглядывая дорожки логосов. — Какие-то я знаю, какие-то с трудом узнаю… Или хотя бы догадываюсь, что они делают… Но могу только повторить, что всё это полная бессмыслица. Все эти логосы не могут заставить машину думать и осмысленно двигаться!..
— Я вот смотрю на нашего капитана и понимаю, что у него на этот счёт иное мнение, — засмеялась наблюдавшая за процессом Араэле. Впрочем, вокруг меня на «вскрытии» столпились все члены экспедиции. — Фант, поделишься?
— Я половину даже объяснить не могу, — проговорил я, подбирая слова. — Однако этот автоматон и не думал что-то делать осмысленно. У него есть три программы…
— Чё? — переспросил Рубари.
— А что не так? — удивился я.
— Программа — это основополагающие законы людей, — пояснила Араэле. — Они появились во времена второй терранской цивилизации. Сохранилось их совсем немного, и они уже легли в основу законов современного общества.
— Сл-д-вать пр-гр-ммам — зн-чит, б-ть з-к-н-п-сл-шным, — пояснил мне Рубари.
— Да… У нас в яслях образование слов несколько отличалось, — несколько удивлённо проговорил я. — В общем, у автоматонов три последовательности действий, которые они могут совершать. Все они записаны на катушках. Вот на этих. Какая из катушек будет запущена, зависит от логосов и вот от этого механизма в голове, который соединён с окулярами. Все движения совершались с помощью вот этого «сердца», в котором раньше был пар. Давление пара и вызывало движение механических рук и ног.
— А где пар? — поинтересовалась Араэле.
— Ты своими выстрелами перебила трубку, и он улетучился. Без нужного давления эта машина работать не будет. Но… Если восстановить трубку и наполнить эту систему водой — этот автоматон снова начнёт двигаться по заданной программе.
— А это что? — спросил Таби, показывая на множество вращающихся барабанов с углублениями, которые крепились на осях вдоль спины.
— Не знаю. Но чисто теоретически… — предположил я. — Эти барабаны тоже как-то могли управлять действиями автоматона. Мне кажется, они позволяют корректировать движение… Но это лишь предположение. Просто за столько лет любая программа давно бы сбилась, но автоматоны продолжают ходить по заданным траекториям и выполнять какие-то действия. Я ведь видел их с высоты на улицах города…
— Все их видели, кто пролетал рядом! — кивнул Кесан. — Всё-таки не верится, что это всего лишь последовательность записанных действий. Они ведут себя так… Как бы это сказать… По-живому.
— Они ведут себя, как автоматоны, — не согласился я. — Если бы вам было с чем сравнивать, вы бы сразу поняли, что их алгоритмика действий довольно проста. Самое сложное для меня — вот эта часть в голове с логосами…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— И чем нам это поможет? — спросила Араэле.
— Теперь я точно знаю, что каждое орудие, каждый ходячий автоматон — все они действуют по определённым программам… — пояснил я. — Вот оно — хоть и неживое, но доказательство этого. И нам надо понять, что запускает процесс стрельбы. Вчера мы своим вторжением в охраняемую часть города спровоцировали программу, которая позволила стрелять по нам вслепую. Араэле, как там вообще началась стрельба?
— Ну смотри… Сначала орудия закрутились, но потом сразу все уставились в одну сторону, — припомнила девушка. — Я тогда ещё подумала, что, наверно, вы где-то там находитесь…
— Орудия сразу стреляли? — уточнил я.
— Нет. Но я всё равно подняла руку, чтобы вы знали, что они ожили. Потом на улицы стали выходить такие вот автоматоны. Одни просто шли по улицам, а другие заходили в дома. А потом орудия неожиданно все разом начали стрельбу…
Я задумался, пытаясь вспомнить, когда мы в первый раз услышали звуки автоматонов. Однако совершенно точно определить мог только того робота, который скрипел. Другие ходили почти бесшумно, очень аккуратно ставя ноги на землю — для чего, кстати, в их ногах были встроены механические ограничители, которые давали обратную связь на струну. Однако всё описываемое Араэле вполне укладывалось в теорию, что где-то мы нарвались на сигналку, которая и заставила автоматические механизмы начать поиски нарушителей. То есть, где-то запустилась программа выявления таких нарушителей, как мы, а потом — включилась программа стрельбы вслепую. Точнее, не вслепую, а с помощью ходячих корректировщиков…
Будь у нас побольше времени, можно было бы постепенно вывести из строя автоматонов-слуг. Или найти места, где автоматоны уже не могут проводить обыск — и отсиживаться в них. Однако времени было мало, и требовалось найти тот спусковой механизм, который активирует программу поиска. Отключив его, можно было бы ходить по улицам и домам, не опасаясь орудий. Главное было — не попадаться на глаза автоматонам-слугам…
— Надо найти, что заставляет их начать поиски. Если учесть, что на бастионе орудия хоть и не стреляют, но двигаются, надо понять, что запускает этот механизм!.. — сказал я.
— Пневмовидцем ты пользоваться ещё не умеешь? — спросила Араэле. — Значит, научим!
Учёба заняла полдня, хотя формально — ничего сложного в использовании устройства не было. Каждая большая последовательность логосов сама по себе вызывала возмущение пневмы, которая стремилась на эти самые логосы реагировать. Устройство легко находило места возмущения пневмы и «подсвечивало» их прямо в голове оператора. Я очень быстро научился чувствовать эти самые точки напряжения и выходить на них.
Но вот дальше начинался ад… Ведь, по сути, устройство создавало дополненную реальность в моей же голове. Использовать всё это на ходу было решительно невозможно. Особенно в Городе Молний, где мозг буквально взрывался от обилия мест возмущения. Это вызывало сбой в самых простых процессах — движение, дыхание и даже сердцебиение. Что уж говорить про перемещение…
А ещё в этом потоке данных надо было вычленить то, что могло быть сигналкой. Это была пытка… В общем, я выдержал не больше трёх часов, после чего просто отказался продолжать. Сначала меня подменила Араэле, а потом её заменил Кесан. Рику и Дику мы прибор так и не доверили — пришлось им довольствоваться наблюдением за орудиями на бастионе. И всё это было тщетно: орудия начинали наводиться на нас тогда, когда, казалось, рядом не было ни одного нормального логоса…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Поиски возможной сигналки продолжались четыре дня, по исходу которых я готов был сдаться. Всё, что касалось местной механики, было понятно и объяснимо. Однако логосы пока были для меня тёмным лесом, который никак не хотел освещаться и показывать, каков он на самом деле. В этом тёмном лесу я постоянно натыкался на стволы, спотыкался на кочках — и вообще не понимал, куда мне идти…
