«Ну ни фига себе! – подумала Вера, недовольно прикуривая. – Вот это кавалер!»
– И все-таки, – продолжала она, подавив в себе возмущение, – я не помню, что вы там писали. Где вы живете?
– Я живу в городе Тутлинген. – Пауза.
– А дальше?
– Что дальше?
– Ну, чем вы занимаетесь? Кем работаете? Какое у вас хобби, в конце концов?
– Я работаю инженер. Хобби – рыба, паровоз, такой маленький, шпорт.
– Какая рыба? Какой паровоз? – удивилась Вера.
– Ну, рыба эта… – Берндт взмахнул сложенными вместе руками, изображая, как он забрасывает удочку.
– А-а, – засмеялась Вера, – так ты рыбку ловишь?
– Да, рыбка, – лицо Берндта оставалось напряженно-серьезным. – А паровоз маленький, игрушка.
– Ты что, все еще в паровозики играешь?
– Да, то есть это коллекция. Стоит большие деньги. – Произнося слово деньги, Бернд выразительно округлил глаза.
– А ты был женат? Дети у тебя есть?
– Нет, нет, никаких дети, – почему-то испугался Берндт. – Я не женился.
– Ни разу?
– Нет.
– А почему? Все-таки, сорок восемь лет.
– У меня эти, – он дотронулся рукой до лица, – прыщи, женщины не любят.
– И ты из-за этого не женился?
– Нет. Они меня не женились.
Вера была поражена. Подумаешь, прыщи! Мужчина все-таки, инженер. У нас бы такому добру пропасть не дали. У нас из помойки вытащат, помоют, почистят и любить будут всю жизнь.
– А знаешь, я, например, твоих прыщей совсем не вижу. По-моему, ты очень интересный мужчина.
– Вы правда так думаешь? – Берндт посмотрел на Веру с сомнением.
Вера допила бокал до дна и почувствовала, что безнадежно пьянеет.
– А ты имеешь муж, дети? Ты написала, что все рассказать при встрече.
Ах, если бы не шампанское! Вера бы никогда, никогда не стала рассказывать всего при первой встрече! Она же не сумасшедшая. Понимает, что ее история жизни не для слабых нервов. Еще вчера вечером они с соседкой Галкой составили подробный план поведения на первом свидании. Вера точно помнила Галкины советы: ничего не договаривай до конца. Он чего-нибудь спросит, а ты – ах! А как у вас погода в Германии? Знаешь, как Ритка делает?
Знакомая спекулянтка Ритка (вернее, это раньше она была спекулянтка, а теперь бизнес-леди) и вправду владела искусством недоговаривать в совершенстве. С ней проговоришь два часа, задашь кучу вопросов, она ни на один не ответит, а ты и не заметишь. Но чтобы так по-умному повести разговор, во-первых, нужно быть Риткой, а во-вторых, трезвой. Вера же была натурой бесхитростной и радовалась каждой возможности поговорить по душам. Вот и сейчас она откинулась на спинку стула и, бросив на немца вызывающий взгляд, начала свой рассказ.
Вера познакомилась со своим мужем на первом курсе медицинского училища. Он был невзрачным хилым подростком, которого и в армию-то не взяли по слабости. Но Вера на его чахоточный вид никакого внимания не обратила. Ей нравилась его робкая преданность и крестьянская деловитость. Звали его Николаем, и он действительно происходил из крестьян. Московской прописки у него не было, но и это обстоятельство Веру нисколько не смутило. «Тем лучше, – подумала она, – значит, никуда не денется». И он действительно никуда не делся. Уже в начале второго курса они поженились: Вера была беременна. Первого ребенка ждали, затаив дыхание. Все никак не верилось, что они, такие молодые, неопытные, способны на такое большое дело, как родить человека. Человек родился ровно в срок. Крупный, пухлый, весь в перетяжечках. Радости не было конца. Трудновато, конечно, но ничего. Съехались с матерью, получилась двухкомнатная квартира. Мать ушла с работы, чтобы сидеть с внуком, а молодые продолжали учиться – Вера в училище, Коля в институте. Через год Вера опять забеременела, хотела сделать аборт, но пожалела. Решили родить второго. Коля не возражал.
– Только теперь девочку, – поставил он условие и стал ждать. Родилась двойня. Правда, обе девочки. В доме сделалось невыносимо. Коля стал сбегать, да Вера и сама понимала – чего мужику среди крика да пеленок.
– Иди, иди, погуляй с товарищами, – подбадривала она мужа, – мы с мамой здесь сами разберемся.
Через три года полегчало, дети пошли в детский сад, жизнь стала налаживаться. Вера решила взяться за себя. В первую очередь, похудеть. После второй беременности ее страшно разнесло. Села на диету, но ничего не помогало, только с каждым днем все толще становилась. А однажды в душе потрогала себя за живот и нащупала опухоль. Огромную, справа. «Помираю», – подумала Вера и побежала к врачу, в свою больницу, где работала медсестрой.
Врач осмотрел ее и ахнул.
– Что, что там, доктор?! Я умираю? Умираю, да?
– Да не умираешь…
– А что?
– Рожаешь.
– Как рожаю? – не поняла Вера.
– Как-как, по-обыкновенному. У тебя седьмой месяц на исходе. Что же ты, мать моя, ничего не заметила?
Вера шлепнулась в обморок. Потом, придя в себя, она бормотала:
– Ничего не понимаю, ничего! У меня же месячные совершенно нормально, как по часам…
– Ну, что ж, месячные – это бывает, – успокаивал врач, отсчитывая падающие в стакан валерьяновые капли. – Что же теперь поделаешь…
– Доктор, ведь это же четвертый, от меня муж сбежит!
– Не сбежит, – уверял доктор, но по выражению лица было видно, что он в этом не уверен.
Когда родилась еще одна девочка, Коля действительно сбежал, но ненадолго. На неделю. Он запил, хотя был человеком непьющим. А ровно через год вся эта история повторилась. На этот раз Вера обнаружила беременность намного раньше, но все равно слишком поздно для того, чтобы делать аборт.
Незадолго до родов мать собрала малышню и уехала к сестре в деревню. У Веры начались схватки. Коля, как человек, совершенно освоившийся с ситуацией, спокойно вызвал такси и отвез жену в родильный дом. Как только Вера оказалась в роддоме, схватки прекратились. Врач посоветовал ей идти домой.
– Я думаю, дня через три, не раньше, – сказал он, и Вера, решив прогуляться, отправилась домой.
Шла не торопясь, пешочком. На улице сиял пронзительными красками январь, легкий морозец бодрил, и, глядя на румяные лица прохожих, на смеющуюся, покрытую звонким льдом улицу, Вера даже подумала, что жизнь не так уж плоха. По дороге она прихватила кое-что из продуктов, бутылочку вина для Коли, а то сидит, бедняга, один, всеми брошенный, и понесла свой огромный, выпирающий из расстегнутого пальто живот домой. На пороге квартиры она поставила на пол сумки, аккуратно, стараясь не шуметь – пусть будет сюрприз! – открыла дверь и тихонько прокралась на кухню. То, что произошло дальше, она помнила плохо. Вернее, потом, какое-то время спустя, она вспомнила все, до мельчайших подробностей. Но это было потом. Тогда же она как будто на мгновение умерла. Как будто наступила кромешная тьма, и в этой тьме она билась о черное пространство, ощущая какую-то нечеловеческую, душераздирающую боль.
Когда Вера зашла на кухню, первое, что бросилось ей в глаза, была небольшая вазочка со свежей мимозой. На этой мимозе почему-то сосредоточилось все ее внимание, хотя за столом сидели полуголая девица и ее Коля с перекошенным от испуга лицом. Вернее, это был не испуг, это было какое-то другое, совершенно незнакомое выражение. Вера не успела понять, что означают эти суженные до размеров щелочек глаза и побелевшие, как у покойника, губы. Она шагнула к столу, взяла вазу с цветами и, размахнувшись, обеими руками грохнула голую женщину по голове. Женщина не вскрикнула и даже не шевельнулась, она продолжала улыбаться, и по ее лицу струились тонкие красные ручейки, к которым прилипли желтые шарики мимозы.
Все участники этой сцены застыли, как это делают артисты на сцене, когда хотят подчеркнуть значимость происходящего. Пауза получилась долгой, даже слишком долгой, потому что за это время у Веры начались роды. Она схватилась руками за живот и, громко охнув, опустилась на пол. Коля сразу пришел в себя и бросился к Вере. Она думала, он хочет помочь, и в эту одну только долю секунды готова была простить ему все, все, лишь бы только эта баба с мимозами испарилась. Но Коля, подпрыгнув вплотную к жене, наклонился к самому ее уху и, брызжа слюной, прошипел:
– Я тебя, сука, в тюрьму посажу! И не ищи меня, поняла?
Он всегда говорил вместо поняла – по́няла. И в это момент Вере стало ясно – тем незнакомым выражением на его лице была ненависть.
– Одевайся давай, – обратился Коля к своей любовнице, – побои пойдем снимать. И не вздумай умываться, а то не поверят.
Пятого ребенка Вера родила на кухне одна. Даже до телефона добежать не успела. Эта последняя девочка и поставила точку на Вериной жизни. Последующие пятнадцать лет были сплошной чередой повторяющихся событий, забот и болезней.
Когда-то давно, еще в школе, Вера мечтала стать врачом. Училась она плохо, и мечта была высоковата для ее скромных возможностей, но все же это была мечта. Вера знала, что там, впереди, столько всего неизвестного в огромной нескончаемой жизни, и, как знать, может, она со временем поумнеет и сможет поступить в институт. С такими мыслями она поступила в медицинское училище, где в скором времени познакомилась с Колей. На этом месте ее фантазия сделала крутой поворот, и мысли потекли совсем в другом направлении – она стала мечтать о тихом семейном счастье с маленьким, невзрачным человеком, который не нужен никому, кроме нее.
