– А как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Я тут подумал и припомнил, что у тебя уже давненько нет недомоганий. Ты что же, тяжелая?
Девушка тут же сжалась в комок, он почувствовал, как напряглось ее тело. А вот глаза смотрели прямо и решительно, словно она была готова идти в последний и решительный бой, не щадя живота своего.
– Не дам, – твердо и едва ли не угрожающе прошипела она. – Коли велишь вытравить плод, сама себя порешу.
Виктору не раз приходилось слышать высказывания вроде: «Я жить не стану, покончу с собой», но ни разу он не был настолько уверен, как сейчас, – порешит, без сомнений и раздумий.
– Да почему я должен такое велеть-то? – искренне удивился Виктор.
– Прежний хозяин трижды приказывал. Травница сказала, что если понесу, то только по воле Отца Небесного, потому как чашу свою полностью опустошила. Скажи она до того, нипочем не далась бы, а как уж случилось… Я прошу тебя, Добролюб, оставь дитя, ить я же не для того тебе нужна, сам сказывал, да и никому не предлагаешь. А я сильная, я за хозяйством смотреть смогу, и ничегошеньки не изменится.
– Так хочется?
– Я денно и нощно молилась, поклоны Отцу Небесному била. Что баба без дитя?.. Нет ничегошеньки важнее на этом свете, как дать жизнь и взрастить ребенка. Ничегошеньки опосля нас не останется, только детки.
– Ребенок-то от меня?
Ага. Раба не раба, но зыркнула так, что любо-дорого. Вот окажись в руках что – непременно огрела бы. Впрочем, попыталась двинуть кулаком, но ничего не получилось. Виктор успел перехватить обе руки, пресекая таким образом всякие поползновения в свою сторону. Не тут-то было: пошли в ход ноги, так что пришлось и их оплести. Как только она его взглядом не испепелила.
– Успокойся. Коли троих вывела, то этот слабенький, сам может отринуться. Так что теперь тебе беречь себя нужно. Вот и умница.
Глаза-то мечут молнии, но вот дергаться перестала и разом затихла: как видно, эти премудрости ей были не чужды. Вот и ладушки, теперь можно и поговорить.
– Вопрос имею к тебе, Голуба. Ты как, пойдешь за меня? Ну коли уж так-то все сложилось, не плодить же нам бастардов. Девка ты справная, домовитая, такая мне в самый раз будет.
– А что же с тем, что было? – потупив взор, едва выдавила она из себя.
– Что было, то быльем поросло. То доля невольничья, а потому и грех твой малый, но коли после… Порешу.
– А как же Смеяна? Ведь не слепая, вижу, что сохнешь по ней. Пока не видишь, так совсем ничего, а как тогда на подворье приезжала, так ночами во сне только ее и поминал. Да еще и, будучи со мной, имечком ее величал.
– Нынче такого нет?
– Нет.
– Вот и не будет. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Болячка эта, может быть, и на всю жизнь, но тебе от того урона никакого не будет, потому как разные мы с ней и даже думать в эту сторону глупо. Ну так как, пойдешь за меня?
– А пойду, – шаловливо проговорила Голуба и тут же полезла под бок Виктора, обвивая его руками и ногами.
– Но-но, полегче, – отстраняясь, остудил он порыв девушки.
– Что не так-то? – тут же надула губки она.
– Все не так. Выспись. Завтра поутру отправимся в Обережную, там, сказывают, бабка-травница знатная обретается. Надо, чтобы глянула на тебя, а то мало ли, троих-то уж скинула. Да не дуйся ты так, сколь еще у нас впереди, все наше будет, никому не отдадим.
В Обережную они поехали на подводе, запряженной парой лошадей. Одной лошадке потянуть повозку в такой грязище было нереально, даже если учесть, что в ней находилось только двое седоков да большой ворох соломы, коей обложили Голубу, чем ввергли ее в краску. Все обитатели усадьбы восприняли весть с неподдельным энтузиазмом, искренне порадовавшись за обоих, хотя, казалось бы, эвон девка из грязи, да еще какой, а сразу скакнула в хозяйки. Трясясь в подводе и кутаясь в парусиновый плащ вместе с будущей супругой, – а обвенчаться решили сразу по возвращении, без шума, но по закону божьему, – Виктор твердо решил отложить все в сторону и сразу после венчания озаботиться легкой бедаркой на рессорах. Можно, конечно, и легкий экипаж изготовить, но двуколка куда более практична и сделать ее проще.
Хм. А что, если их производство наладить? Для бояр в сельской местности самое оно окажется, да и в городах. Они-то известны давно, да только, подобно колымаге, весьма тряские, потому и предпочитают покупать заграничные кареты. А там тоже пока никто не додумался до того, чтобы сделать легкую повозку на мягком ходу. Короче, спрос будет. Вспомнить хоть СССР, где почитай до шестидесятых годов промышленность производила бедарки для колхозов. Однако по здравом размышлении он решил не гнать лошадей. Это же нужно налаживать производство, а коли спрос пойдет неслабый, каретники тут же перепрофилируются. Подумаешь, дешевле, зато количество возрастет. Опять же купечество подключится, потому как этот транспорт попроще и попрактичней карет. А тогда иди конкурируй с западными мануфактурами.
Нет, нужно делать, как задумал: налаживать производство инструмента, используя отсутствие в этом мире стандартизации. Все указывало на то, что ему удастся изготовить достаточно точные станки, чтобы решить эту задачу. Хм. Кстати, можно сразу наладить и литье гаечных ключей. «А бедарку все же одну слажу», – когда бричка подпрыгнула на очередном ухабе, решил он. Перехватят идею, нет ли, а самому растрясать ливер ой как не хочется. А если хлынет поток нового транспорта в славенские княжества, так что ж с того, всех денег не заработаешь, всего не охватишь.
В Обережную прибыли, только когда начало темнеть. Встали на постой в одной из хат в посаде. Как выяснилось, бабка находится в самой крепости и попасть к ней сейчас не представляется возможным, потому что до утра ворота никто не откроет. Мало того, караул никого не подпустит близко к стенам, потому как стреляют без предупреждения. Места здесь тревожные, а потому службу стрельцы несут бдительно. Все жители о том давно знают, а потому относятся с пониманием. Волков решил не лезть со своим кадилом и переночевать в селе.
На Голубу было жалко смотреть. Извелась вся девка, дорога ой как нелегко далась. И растрясло ее, и озябла вся так, что не сразу озноб отпустил, когда он прижал ее к себе, пытаясь согреть. Вот только простуды не хватало. Но Бог миловал, ни разу не шмыгнула носом и не кашлянула. Идея, которая Виктору поначалу показалась верной, сейчас выглядела неоправданной авантюрой. Еще больше он в том убедился, когда поутру Голуба с широко открытыми от ужаса глазами сообщила о начавшемся у нее кровотечении.
Бабку он нашел в крепости подле раненых, которые здесь были явлением далеко не редким. Хватало и лихих, и с гульдами случались стычки, так что работенка для лекарки всегда имелась. Когда Виктор вошел в избу, где раненые лежали, она как раз обихаживала какого-то служилого, а иных тут и быть не могло. Одного взгляда на воина было достаточно, чтобы испугаться. Лицо, заросшее бородой, изборождено шрамами, злой взгляд. Как представишь такое… Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Просьбу взглянуть на тяжелую бабка Любава, та самая, которую он в самом начале повстречал на лесной дороге, восприняла благосклонно, а услышав о кровотечении, тут же бросила раненых, благо тут стоял вопрос только о смене повязок, и поспешила за пришедшим мужчиной. Осмотр был довольно долгим. Лекарка бесцеремонно выгнала всех взашей, не оставив даже хозяйку дома.
– Что же ты, касатик, не мог справную девку найти? Ить вон какой красавец, любо-дорого посмотреть, а взял гулящую.
– Не гулящая она.
– Ты это другим сказывай. Нешто я не вижу, что уж не одно дите скинула, и не сама. Я-то таким не пробавляюсь, но злую работу сразу замечаю.
– Невольницей она была, а какой в таком разе выбор.
– Эвон как. Хорошо сделал, что привез. Вовремя поспел.
– Стало быть, не из-за тряской дороги?
– Дорога тоже свое дело сказала, да только не будь ее, через пару деньков все одно случилось бы, а тогда уж… Одним словом, хорошо то, что хорошо кончается. Но ходу вам отсель нету. Самое малое седмицу тут она должна пролежать пластом да травки мои попить. А там уж как Отец Небесный положит.
– Получается, может она дитя потерять, – севшим голосом проговорил Виктор. Вот ведь, вроде и отцом никогда не был, и Голубу не любил, а ребенка уже хотел, уже в мыслях с ним тетешкался.
– Разве я про то говорила, касатик? Я о том, что, может, и дольше седмицы сидеть тут придется. Как, усидишь?
– А куда я денусь.
– Вот и добре. Права, видать, я оказалась тогда на дороге: иной ты.
– Узнала, бабушка.
– Узнала-узнала, как не узнать такого красавца.
– Так-таки и красавца.
– Э-эх, охальник и есть охальник, когда еще жизнь повыбьет из тебя дурь-то. Все остановиться не можешь, даже мне, старой, намеки строишь.
– Ты, бабушка, не обращай внимания, то я по привычке.
