А вечер шел своим чередом. Как и было запланировано. Танцевали, причем Воронцов с Наташей неожиданно блеснули, вспомнив молодость, демонстрацией таких экзотических танцев, как чарльстон и твист. После пиковых физических и эмоциональных нагрузок сидели в креслах перед живым огнем, легко, но калорийно закусывали, вели приятные беседы. И это тоже было экзотикой для москвичек, давно уже отвыкших, а то и никогда не знавших по молодости лет о таких способах времяпрепровождения.
Потом Лариса захотела осмотреть дачу, и Олег повел ее вверх по широкой дубовой лестнице.
В вернем холле она надолго задержалась перед книжными стеллажами, содержащими невиданные и неслыханные издания, особенно ее почему-то ошеломили четырехтомные «Очерки русской смуты» А. И. Деникина.
– Я ведь историк, а даже не подозревала, что у нас такое издавалось, – с прямо-таки детской обидой сказала она. Чтобы ее успокоить и отвлечь, Олегу пришлось тут же ей этот труд подарить.
Перед застекленными шкафами и открытыми пирамидами с оружием она тоже задержалась, погладила пальцем полированные приклады и вороненые стволы. Судя по ее лицу, она и вправду начала верить, что Новиков действительно приличная величина как в литературном мире, так и по общей шкале жизни.
– По крайней мере, на валютчика он похож еще меньше, – сообщила она Левашову результат своих умозаключений, причем настолько серьезно, что он даже не понял, шутит она или нет.
– Я передам ему вашу лестную оценку, – пообещал Левашов. – Андрей будет польщен. Обычно его принимают за рядового хозяйственного расхитителя. Никто не верит, что честным трудом можно хоть что-нибудь заработать…
– А вы верите?
– В данном случае – да. Андрея я знаю всю жизнь. За границей он много работал, здесь тоже. А потом повезло, написал мемуары одному маршалу, опоздавшему к первой волне, удачно написал, и пошло… Платят прилично, а кто поблагороднее – и госпремиями делится. Но, увы, не все, не все… Жаден народ… Вот так-то.
Лариса присела на подоконник большого полуциркульного окна, одернула платье на коленях, потом, устраиваясь поудобнее, закинула ногу на ногу, снова поправила подол жестом девушки-скромницы, словно не она только что показывала в танце, где и что на ней надето, оперлась спиной на раму.
За окном стояла абсолютная тьма. Будто мир кончился здесь, и дальше, за толстым стеклом, не было вообще ничего. Ни огонька, ни отблеска далеких городов.
– Знаете что? – Посмотрела на Левашова внимательно и грустно. – Чтобы не было недоразумений… Из того, что я с вами согласилась поехать, еще ничего не следует.
Левашов улыбнулся.
– Бывали прецеденты?
– Это не прецеденты – это система. Если девушка едет на дачу с ночевкой, остальное подразумевается само собой. Не хотелось бы вас обижать…
– По-моему – не придется. Ребята у нас приличные во всех отношениях. Я тоже. Комнату свою вы видели. Там, правда, засова изнутри нет, но можно подпереть стулом… Вот за разговоры не могу поручиться – разговоры у нас иногда бывают довольно двусмысленные… Чтобы не сказать больше.
– Так далеко мои претензии не заходят. А ребята у вас действительно неплохие. Вот только ваш друг Воронцов…
– Что?
– Трудно объяснить… Я Наталью давно знаю, а в его присутствии она так меняется… Будто боится чего-то. Может, он ее бьет?
Левашов расхохотался. Ничего более дикого он и вообразить не мог. Впрочем, как Дмитрий умеет драться, он знал.
– Вы только ей не говорите… Он ее фотографию, единственную, двенадцать лет назад порвал, так потом, когда задумается, на чем придется по памяти портреты рисовал… Спохватится, сомнет и щекой дергает… А боятся его только бичи в портах, официанты и начальники. О! – Левашов протянул Ларисе руку. – Пойдемте. Сейчас Андрей будет сольный концерт давать… Бывает весьма любопытно.
Лариса встала, опершись на его ладонь своей тонкой, но сильной кистью, и Олег, слегка задержав ее руку, вдруг пожалел о том, что она успела провести границу.
После того как Андрей спел, компания снова разбилась на отдельные группы. Шульгин собрал вокруг себя дам и показывал им забавные, хотя и несколько фривольные фокусы в стиле Акопяна, но соответствующим образом модернизированные. Воронцов пригласил Берестина и Левашова во двор – проветриться и развлечься стрельбой в цель, и Новиков оказался с Ириной вдвоем в дальнем углу холла, возле музыкального центра и стола, заваленного кассетами и пластинками.
– Тебе твоя комната понравилась? – спросил он. – Я старался…
– Спасибо, комната великолепная. Отдаю должное твоему вкусу и заботе. Вообще поразительно, как вы все это успели. Такой дворец…
– Старались, – повторил Новиков, перебирая конверты. «Нет, Ирина сильно изменилась, – думал он. – И не только внешне, хотя внешне тоже. Или непривычный костюм? Немного вызывающе. Как тогда, на даче у бывшего мужа… Что-то с ней произошло там, в Ленинграде».
– Я зайду к тебе сегодня, когда все кончится, – сказал он как бы между прочим.
– Да нет, не стоит, – неожиданно для него спокойно и почти безразлично ответила Ирина.
Он даже не понял сразу, вскинул голову, с недоумением посмотрел ей в глаза. Она ответила ему прямым и долгим взглядом.
– Видишь ли, в Ленинграде, куда ты меня так просто и, по-моему, с облегчением отправил, кое-что случилось… – Увидела, как дернулось у него лицо, успокоила снисходительно: – Нет-нет, не это. Хотя и могло бы… Алексей был достаточно настойчив. И жили мы с ним в однокомнатной квартире, что ты тоже не мог не знать. Вообрази мое положение – практически безвыходное. И я даже не могла сослаться на то, что у меня есть другой мужчина. А посвящать его в тонкости наших проблем – согласись, это глупо… Вот я и сказала, что по ряду причин – каких, неважно, до официального замужества ни в какие интимные связи вступать ни с кем не собираюсь. Он не удивился, по-моему, это его даже восхитило, и тут же предложил мне именно такой вариант. Как ты понимаешь, мне пришлось в деликатной форме отклонить и это предложение, как несвоевременное. И одновременно подтвердить, чтобы окончательно не травмировать человека, который этого не заслужил, что я не обещаю выйти именно за него, но что любовников у меня не будет – это обещать могу. На чем и закрыли тему. Так что… – она слегка развела руками и вновь улыбнулась, теперь уже грустно и сочувственно.
Андрей до боли прикусил нижнюю губу, но сразу же взял себя в руки.
– Да… Такой вариант я не предусмотрел. Прекрасная дама надела пояс верности, а ключ выбросила в море. И кому теперь суждено стать тем Поликратом? А в общем, ты права, дорогая. Именно так дураков и учат. Я не знаю, какие обеты, в свою очередь, принимал уважаемый мною товарищ Берестин, но раз уж настала пора обетов – в свою очередь клянусь и торжественно присягаю – до полного одоления супостата не искать благосклонности вашей милости, а по достижении оного одоления в первый же мирный день и час сделать вам и только вам официальное предложение… – Не глядя, он потянулся рукой к столу, нащупал первую попавшуюся пачку, резко встряхнул и поймал сигарету зубами. Прикурил от свечи, выпустил дым и тихо закончил фразу: – Или прямо сейчас. Сейчас я громко объявлю о нашей помолвке или сразу свадьбе… Как прикажешь. Шампанское есть, кольцо тоже найдем. Вот только платья с фатой нету. Да они вроде и не обязательны?
Ирина протянула руку и погладила его по щеке, как когда-то.
– А вот это лишнее, Андрей. Не надо, это почти истерика. Ты хорошо начал, но сорвался… Пусть будет так, как ты сказал, – сразу после победы.
– Да, ты права, извини. Пойдем к народу, там Сашка для вас еще много интересного приготовил…
– Так ты действительно ничего из того сна не помнишь? – спросил Воронцов Наташу. Они сидели вдвоем в библиотеке, на старомодном кожаном диване между книжными полками. Наташа посмотрела на него с удивлением:
– Почему ты опять об этом? Я ведь говорила – не помню. Так, обрывки… Мало ли что снится. Я больше всего удивилась совпадению – впервые за столько лет увидела тебя во сне, и тут же ты сам явился…
Воронцов постукивал пальцами по подлокотнику, смотрел в пол, и Наташа вновь ощутила неясную тревогу. Все же слишком сильно изменился Дмитрий, почти ничего в нем не осталось от того давнего, мягкого и доброго ее друга. Она была рада, даже счастлива, вновь его увидев, но это был совсем другой человек, к которому надо было привыкать совсем заново.
Он медленно, словно сомневаясь в необходимости того, что делал, вынул из внутреннего кармана коричневый тисненый бумажник, раскрыл его и протянул Наташе несколько пластиковых квадратиков моментальных кодаковских фотографий.
Наташа взяла их, взглянула.
– Что это такое? – прошептала она.
На снимках, словно на рекламных кадрах какого-то фильма, она увидела себя. В одеждах и декорациях того самого сна. Стоящей во весь рост посреди комнаты, сидящей у журнального столика в кресле и даже едва прикрытую прозрачным пеньюаром рядом с Дмитрием, одетым в старинную военную форму.
