Таким же «командировочным» лирический герой предстает в стихотворении «Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я…» (1967): «И вот сейчас я нахожусь у Лукоморья, / Командированный по пушкинским местам»; в «Поездке в город» (1969): «…Снабдив меня списком на восемь листов, / В столицу меня снарядила»; и в «Сказочной истории» (1973): «И трезвейшего снабдили, / Чтоб чего-то приволок» (снабдили, то есть «командировали»). Здесь главный герой назван трезвейшим из тех, с кем он пировал: «В кабаке старинном “Каме” / Парень кушал с мужиками». - а в «Поездке в город» он говорит: «Я самый непьющий из всех мужиков».
Если вернуться к сопоставлению «Мишки Шифмана» и «Аэрофлота», то можно заметить, что в обоих случаях лирический герой прибегает к суевериям: «Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, — / Мишка пьет проклятую» = «Мне, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, везло» (АР-7-144) (как в посвящении Юрию Любимову, 1977: «Тьфу-тьфу, не сглазить… Только вот седой»; и в стихотворении конца 1950-х годов «Болен я — судьба несправедлива…»: «Я плевал чрез левое плечо / И шептал: “Тьфу, тьфу, меня не сглазить!”»212), — и с одинаковой иронией говорит о своем друге: «Мишка Шифман башковит» = «Мой умный друг к полудню стал ломаться».
После того, как Мишку не пустили в Израиль, а пустили его друга Колю, «он кричал: “Ошибка тут, / Это я — еврей!”». То есть он подумал, что власть в его случае ошиблась и перепутала, как в «Песенке про Кука», «Гербарии» и в медицинской трилогии: «Ошибка вышла — вот о чем молчит наука, — / Хотели кока, а съели Кука!» /5; 109/, «Ошибка это глупая — / Увидится изъян» /5; 72/, «Ошибка вышла» /5; 77/.
В концовке «Мишки Шифмана» сказано, что «Мишка гибнет на корню — / Пьет и ходит в “Блинные”» (АР-2-42), а в «Аэрофлоте» герой говорит: «Друг мой — из ресторана Савой. / Он там — свой, он там — просто герой» (АР-7-139). Причем не только друг героя ходит в «Блинные» и рестораны, но и сам он тоже: «Я, кстати, в церковь не хочу — хожу в пивную с братом» («Таможенный досмотр»; АР-4-213), «Как зайдешь в бистро-столовку, / По пивку ударишь <.. > Про себя же помни — братом / Вовчик был Шемяке» /5; 269/, «Я был завсегдатаем всех пивных» /5; 35/, «В [ресто] кабаке старинном “Каме” / Мы сидели с мужиками» («Сказочная история»; АР-14150), «А после я всегда иду в кабак» («Я в деле»), «А помнишь — кепка, чёлочка / Да кабаки до трех?» («Из детства»). Поэтому и в «Аэрофлоте» сказано: «Мы в ресторан — там не дают на вынос». А в песне «Про речку Вачу» герой «поехал в жарки страны, /Где кафе да рестораны / Позабыть, как бичевал».
Как видим, во всех этих песнях представлены личностные мотивы.
Но самое интересное, что и Мишка Шифман, и герой-рассказчик со своим другом в «Аэрофлоте» выпивают одинаковое количество бутылок: «Мишка по 7 раз на дню / К зелью пристращает<ся>» (АР-2-43) = «Мы пьем седьмую за день…»[2794] [2795] [2796].
Автобиографичность этих цитат подтверждают воспоминания Марины Влади: «Шесть бутылок водки в день вычеркивают тебя из жизни»214
Сколько грязи было вылито на нее за эти слова! Хотя в свете сказанного становится ясно, что Влади даже приуменьшила количество бутылок.
И уж совсем «детскими» выглядят цифры в «Милицейском протоколе»: «И если б водку гнать не из опилок, / То чё б нам было с пяти бутылок!». Поэтому герои и говорят: «Считай по-нашему, мы выпили немного». Действительно, на фоне семи бутылок эта цифра уже не столь впечатляет, не говоря уже о воспоминаниях личного врача Высоцкого Анатолия Федотова (правда, относятся они к последнему году его жизни, когда силы у него были на исходе): «Бутылки две-три в день выпивал»215
А в 1975 году в стихотворении «И не пишется, и не поется…» Высоцкий уже от своего лица, без всяких ролевых масок, скажет: «Не жалею глотки / И иду на крест — / Выпью бочку водки / За один присест» (самая малолитражная дубовая бочка вмещает в себя три литра водки или шесть бутылок, которые как раз и упоминались Мариной Влади). Сравним еще в черновиках «.Двух судеб» и шахматной дилогии: «Бочку браги откупорю — / Расслабляюсь я» (АР-1-12), «Пью бадью за ладью <…> Жбан вина — за слона» /3; 384/, - а также в «Сказке про дикого вепря», где «бывший лучший, но опальный стрелок» заявляет королю: «Мне бы выкатить портвейна бадью!». - и в воспоминаниях о визите Высоцкого в редакцию газеты «Ставропольская правда» в 1978 году: «Спасибо вам за всё, — сказал он. — Будете в Москве, заходите. А вино просто прекрасное. Если бы я не в завязке был, выпил бы бочку»[2797] [2798] [2799] [2800] [2801].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И если кто скажет, что такое невозможно, то пусть прочитает признание актера Михаила Боярского: «Я вообще не умею пить по пятьдесят-сто граммов — мне это не интересно. И потому всегда пил до тех пор, пока мог это делать. А останавливался лишь, когда уже больше не влезало. Отхлебывал я много. Три-четыре бутылки водки для меня было нормой. А вообще мой рекорд — четырнадцать бутылок за денъ Пить я бросил в девяносто четвертом году — обострился диабет, чуть не отказала поджелудочная. Теперь я не пью даже пиво»217. Другой актер — Жерар Депардье — сообщил: «Если я начинаю пить, то я не пью как нормальный человек. Я могу влить в себя 12, 13, 14 бутылок в день» («I can absorb 1^, 13, 14 bottles per day»)218.
Да что там 14 бутылок, если друг героя-рассказчика в «Аэрофлоте» «сказал после 22-й, / Что в компании Аэрофлот / Кормят с ложечки черной икрой» (АР-7-142).
И уже почти трезвенником будет выглядеть Владимир Семенович на фоне воспоминаний старателя Вадима Туманова: «У меня есть возможность сравнивать. Ведь все эти годы, можете себе представить, какая публика со мной работала на приисках. Бульдозеристы, экскаваторщики, горняки. Так что я знал, как люди пьют. Ни в какое сравнение не шло с Высоцким»219
То неимоверное напряжение, в котором жил Высоцкий, требовало соответствующего количества спиртного для того, чтобы это напряжение снять. Как говорил Михаил Шемякин: «Все его нагрузки по накалу точно совпадали — он безумствовал, когда он пьянствовал, но когда он работал, то нагрузки, которые он нес, тоже были бе-зумными!»220. Но это была не единственная и, может быть, даже не главная причина загулов Высоцкого (ведь были же у него периоды, когда он находился «в завязке» по нескольку лет).
Во-первых, несмотря на огромное количество друзей и знакомых, поэт чувствовал себя одиноким — об этом говорится в начале песни «Про черта» (1966): «У меня запой от одиночества». А во-вторых, из-за многочисленных запретов и издевательств со стороны властей он часто искал забвения в бутылке: «Мы тоже дети страшных лет России — / Безвременье вливало водку в нас» (1979) (последняя строка здесь явно восходит к черновикам «Моего Гамлета»: «Век влил в меня подобие эрзаца»; АР-12-10).
Поэтому «Мишка пьет проклятую, — / Говорит, что за графу / Не пустили пятую». В несколько иной тональности этот мотив реализован в стихотворении «Жил-был один чудак…» (1973): «Другой бы, может, и запил, / А он махнул рукой: / “Что я, когда и Пушкин был / Всю жизнь невыездной!”».
Кстати, сам Высоцкий тоже связывал свои запои с цензурными запретами и давлением властей. Приведем фрагмент его беседы с запорожским фотографом Вячеславом Тарасенко в 1976 году: «“А сколько у тебя уже грамзаписей?” — “А, ерунда. В Союзе четыре пластинки, не считая ‘Вертикали’, гибкой. Хотел сделать в Париже в одной коммерческой коммунистической фирме, которая сотрудничает с Союзом, двадцать две вещи подготовил. А ‘контролеры’ говорят: никогда и нигде… Я их уже подготовил, а они зарубили…”. — “При такой напряженной жизни как ты отдыхаешь, от чего получаешь разрядку?”. — “Никогда не отдыхаю, но иногда пью — редко, но до упора”»[2802].
