— Ах, Аня, проснись! — кто-то настойчиво трясет меня за плечо.
Я открываю глаза и медленно выныриваю из одуряющего тяжелого сна, который не прогоняет усталость, а лишь усиливает ее.
— В чем дело? — бормочу я, усилием стряхивая с себя дрему, готовая бежать куда потребуется.
— В отделении все хорошо, — быстро успокаивает меня Люба, — вот только тебя постоянно требует какой-то здоровенный мужик. Он всех уже порядком достал, никак не может понять, что ты задремала.
— С мужиком я потом разберусь. Как больной?
— Который? — притворно хмурит Любаша красивый лобик.
— Последний.
— Его Рори зовут, — сообщила мне Люба, словно выдала военную тайну, — он в себя пришел, здорово, правда?
— Да, здорово, — согласилась я, снимая ноги с заботливо подставленного кем-то табурета. — Это ж, сколько я спала?
— Около двух часов, — довольно сообщила мне Люба, с улыбкой глядя на мое ошарашенное лицо.
— Зак приходил?
— Нет, — тут же нахмурилась Люба, — у меня такое ощущение, что мальчишку давно уже никто серьезно не воспитывал, а ему явно не достает хорошей трепки.
— Оставьте вы парнишку в покое, — поморщилась я, — вон Керк, как меня встретит, так постоянно предлагает услуги по воспитанию Зака.
— Значит, есть за что, — спокойно рассудила Люба.
— Да не за что, — уверенно проговорила я, подходя к кофеварке и наливая кофе в две чашки, — он же еще совсем ребенок, а взрослым вечно что-нибудь да не нравится, это во-первых. А во-вторых, шахтерские детки тоже далеко не подарки, так что лучше пусть за своими приглядывает. Ладно, пойду, посмотрю, как там наш пациент, все остальное потом.
Я поставила чашку с недопитым кофе на стол и заковыляла в реанимацию, на ногах, словно набитых ватой. Странно, подумала я, проходя меж ровных рядов коек и просматривая 'карточки-состояния', развешанные на спинках, я назвала Рори последним пациентом. Дело в том, что, допустим, у пилотов не принято говорить 'последний вылет', они с незапамятных времен говорят 'крайний', это вроде, как и не приговор, значит, будет еще один… Я назвала Рори последним. И сейчас очень хочу, что бы он оказался действительно последним, кого искалечила и чуть не убила эта планета с ее ледниками, обвалами, не прекращающимся снегом и полезными ископаемыми. За этой чертовой рудой и лезут такие мальчишки, как Рори, не имея должной экипировки и навыков.
Когда думаю, сколько таких невинных душ сожрала планета, к скольким я уже не успела и к скольким не успею еще, хочется потратить некоторое количество своих денег на маленькую атомную бомбу и отправить Ценсу в тартарары, разметав микронами во все стороны космоса. Зачем мне все мои деньги, если я не могу даже пожертвовать ни оборудования для горняков, ни аппаратуру для своего госпиталя!? Это, видишь ли, запрещает устав компании, разрабатывающей шахты, и это бесит меня больше всего.
Я останавливалась у кроватей, выдавливая улыбку, разговаривала с пациентами, пытаясь их подбодрить и унять свое не к месту разыгравшееся раздражение.
С отцом я так и не успела, да и не хотела, признаться, пообщаться в госпитале, отправившись на осмотр укрытия. А оттуда, пересмотрев карты синоптиков, на лавиноопасный участок. Там зависла еще часа на два с дежурной группой спуская несколько тонн подтаявшего снега. Потом постаралась придумать себе какое-нибудь неотложное дело, чтоб не встречаться с генералом, кружившим вокруг госпиталя, как голодный волк. Но, в конце концов, пришлось внять мольбам персонала и отправиться в выделенный мне в городке дом, чтобы родитель перестал донимать всех и дал людям спокойно работать.
Мы расположились в одной из трех комнатушек, ее с натяжкой можно было назвать гостиной. Я посетила этот дом впервые с момента прибытия на Ценсу, если, конечно, не считать тех минут, когда заскочила оставить лишний багаж.
В гостиной почти не было мебели. Продавленный диван, шкаф, со сломанной дверцей, висящей на одной петле, два кресла с потертой обивкой неопределенного цвета, да грубо сколоченный стол под куском брезента — вот и вся обстановка. Если не учитывать украшений, роль коих исполняли сантиметровый слой пыли, заменяющий ковер и космы паутины, причудливо свешивающиеся с потолка.
Я периодически поеживалась, как от холода, так и от беспредметного разговора, который вел со мной отец. Вел, между прочим, один за двоих и весьма успешно. Он, не переставая, повторял на все лады, что я непременно должна бросить свою работу и отправиться с ним на 'Алкиону'.
Я ничего не отвечала — все доводы и возражения были приведены мною еще у дверей барака, гордо именующегося здесь больницей. И теперь я сидела в не протопленном доме, находясь в полусонном состоянии, и ожидала, когда же родителю надоест молоть языком за двоих, и он уберется туда, откуда прилетел.
Продолжалось все это больше часа, я уже начала тихонько сатанеть, а отец никак не хотел замолкать, так что я несказанно обрадовалась, когда громко хлопнула входная дверь, заставив лихо закачаться бороды паутины. Может это вызов? Я с надеждой смотрела на дверь, даже подалась вперед, всю сонливость как рукой сняло. Но вместо спасительного вызова в комнату протиснулся Керк, худощавый среднего роста мужчина, служащий охранником на шахте 'Веселая вдовушка'. Керк тащил за ухо что-то грязное и непонятное, в котором я усилием фантазии опознала Зака.
— Док, — обратился ко мне Керк, совершенно не обращая внимания на прерванного им генерала, — твой выкормыш снова перебаламутил шахтерских детей и устроил драку.
— Это правда, Зак? — я попыталась сказать это как можно спокойнее.
— Ну, не совсем, Ах, я…
— Ладно, потом, — прервала я его взмахом руки, так я ничего ни от кого не добьюсь. Керк будет твердить одно, Зак другое, а ухо-то скоро посинеет, — Керк, отпусти его, пожалуйста, я сама с ним разберусь.
— Еще раз увижу тебя возле шахт, — предупреждающе проговорил Керк потянув ухо Зака, отчего у того выступили слезы и он приподнялся на цыпочки, — к доку не поведу, а спущу шкуру прямо на месте. Понял?
— Только посмей, — ответила я за Зака, подпустив в голос побольше ласки, усилием воли подавляя поднимающуюся злость, — хоть пальцем мальчишку тронуть, я тебе быстренько помогу не справиться с очередной лавиною, со всем моим прилежанием.
— Да ладно, Ань, это ж я так острастки ради, да и чтоб тебе помочь, сама-то, небось, не осилишь. Вон какой бугай вымахал, куда ты супротив него? — принялся оправдываться Керк, послушно выпуская ухо Зака, приобретшее к этому времени пунцовый оттенок и вполне миролюбиво посоветовал мне, — Познакомила бы ты мальчишку с розгой, глядишь, спесь поспадет и ума прибавится. Все ж таки он на шахты сам пришел, и сам же драку спровоцировал…
— Знаешь, Керк, почему я никогда не буду иметь половых сношений с мужчиной посреди площади славного города Ромфина, являющегося столицей нашего благословенного галактиона? — поинтересовалась я, едва сдерживаясь. Одно дело когда я сама решаю, что мальчишку надо наказать и совсем другое, когда мне это советуют, да еще и предлагают посильную помощь.
— Ну-у, это… наверное, не хочешь, что бы тебя арестовали и отволокли в тюрьму за нарушение общественного порядка, — не слишком уверено проговорил сбитый с толку Керк. А знающий все мои прибаутки Зак, едва слышно хрюкнул.
— Нет, дорогой мой Керк, совсем не по этому, — покачала я головой, краем глаза отмечая, что Зак, понявший, что расправы над ним учинять не собираются воспрял духом и даже украдкой разглядывает молча изображающего из себя скульптуру генерала.
— Тогда почему? — совсем смешался Керк.
— Советчиков много, родной, советчиков, — расцвела я улыбкой, — а я сама кому хошь посоветовать могу.
Керк помолчал немного переваривая услышанное. Кивнул, показывая, что все понял и перешел к более насущным делам, Зака ни с какой стороны не касающимся:
— Док, поговаривают, буря будет?
— Похоже на то.
— Ты ж, если что…
— Керк, я никого бросать здесь не собираюсь. Это вы лучше у себя с управляющим потолкуйте, если он с вами не согласится, придется мне к нему прогуляться.
— Он на всех рабочих обещал в суд подать и рассадить по тюрьмам, если мы с шахт уйдем, — с тоской поведал Керк.
— Хорошо, я зайду к нему немного позже, — пообещала я.
Керк кивнул и, не прощаясь, вышел в зеленую метель. Я медленно повернулась к Заку, вид у мальчишки был плачевный — новая меховая куртка выглядела так, будто несколько дней путешествовала обмотанной вокруг колеса шахтерской вагонетки. Один рукав оторван почти полностью, в прореху сверкает голое плечо, меховая оторочка капюшона превратилась в грязную облезлую кошку. Не лучше выглядели штаны и сапоги.
— Итак, извольте объясниться, молодой человек, — строго потребовала я у его макушки.
