– Благодать! – воскликнул Джим.
– Как в пятидесятых, – вздохнула Марта.
– Или в старом кино, – резюмировала Глэдис. – Между прочим, вы переехали в самый лучший район Тампы. ЮБК.
– «Юбка»?
– Ю-Бэ-Ка. К югу от бульвара Кеннеди. Мы так все говорим. Бульвар Кеннеди – наша тридцать восьмая параллель. Демилитаризованная зона.
– А по ту сторону бульвара…
– Северная Корея.
Раздался лай. Из двора Пита Терьера выскочил толстый питбуль и бросился вдогонку за очередным спортсменом-любителем. Правда, быстро выдохся и тяжкой поступью поплелся обратно. Бегун издали погрозил Питу кулаком, но Пит был слишком поглощен маникюром газона и ничего не заметил.
– Его собака? – спросила Марта. Глэдис кивнула.
– Зовут Распутин.
Завидев молодого человека на роликовых коньках, питбуль снова воспрял духом. Семейная пара с близнецами в коляске заложила крутой вираж.
– А у вас разве не запрещено выпускать собаку без поводка? – спросил Джим.
– Конечно, запрещено. На бумаге. Мы пробовали вызывать полицию, но, пока те соберутся, Пит успевает загнать собаку в дом. А полицейские говорят: раз собака никого не укусила, ничего сделать нельзя.
Марта заметила, что Пит переходит улицу.
– Ш-ш-ш! Идет сюда!
– Наверно, знакомиться, – предположил Джим. Пит подошел к веранде.
– Ты свободен?
– Кто, я? – спросил Джим. Терьер кивнул.
– Я сейчас, – сказал Джим Марте и Глэдис, вышел с веранды и протянул правую руку: – Рад познакомиться! Я Джим Дэйвенпорт. Это моя жена Марта.
Марта улыбнулась и помахала в знак приветствия.
– Ага, – только и произнес Терьер. Потом кивнул на машину, стоявшую на улице. – Слушай, твоя тачка?
Джим убрал руку, не дождавшись рукопожатия.
– «Аэростар»? Да, наша.
– Почему не ставишь ее у своего дома?
Джим посмотрел на подъезд к дому, где еще стоял грузовой фургон.
– Там сейчас занято.
– Вижу, – сказал Пит, не сводя глаз с Джима. Джим поежился, но огляделся: улица широкая, и почти все ставят машины прямо на дорогу.
– У вас вечеринка, да? Мало места для парковки?
– Нет.
– Есть особое правило?
– Нет.
Джим немного помолчал, потом начал снова:
– Прошу, не поймите меня превратно… Могу я спросить: зачем вам нужно, чтобы я переставил машину?
– Мне не нравится, что она здесь стоит.
– А! – Джим бросил взгляд на «ауди» Терьера. – Ваша машина на улице.
– Потому что мне так удобно.
– Понятно.
Неловкое молчание затянулось.
– Значит, вы против, чтобы я ставил машину на улице? – уточнил Джим.
– Да.
– Совсем против?
– Да.
– За исключением случаев, когда к нам приезжают гости. Тогда вы не против?
– Против.
– А в чрезвычайных обстоятельствах? Пит хлопнул Джима по спине.
– Просто не ставь, друг, и все!
– Ладно, – сказал Джим.
Пит пошел было прочь, но обернулся и добавил:
– Чес-слово, напрягает!
– Рад был познакомиться! – крикнул вслед Джим.
– Ага. – Пит посмотрел по сторонам и перешел дорогу. Джим поднялся на веранду и сел на качели.
– Чего он хотел? – полюбопытствовала Марта.
– Чтобы мы не ставили машину на улице.
– Вообще?
– Вообще.
Распутин наконец обратил на себя внимание хозяина – тем, что начал медленно приседать. Хозяин душераздирающе закричал:
– Куда, песик, куда! – и кинулся к собаке, размахивая руками. Распутин замер, был схвачен за ошейник и заброшен во двор соседского дома под номером 877.
– А жильцы? – воскликнула Марта. – Пит не боится, что его увидят?
– Там живет Старый Ортега, – ответила Глэдис. – Он промолчит, даже если что-то не понравится. Один живет, из дома выходит только газету забрать. Самый приятный сосед, я вам доложу.
Джим с Мартой не сговариваясь кивнули.
– Посмотрите вон туда! – Глэдис указала на три постройки под номером 857. Посреди неухоженного двора стояло несколько машин. Из унитаза, почему-то красовавшегося на веранде, пил пластмассовый фламинго. Повсюду валялся мусор. – Это наши съемщики. Студенты из Южнофлоридского. Любимый предмет – сбивание цен на нашу недвижимость.
– Здесь есть съемный дом? – встревожилась Марта.
– И не один, – уточнила Глэдис. – Уже шесть. Этот был первый.
– Шесть?!
– Все скупил один тип. Чем-то наша улица ему глянулась. Жильцов находит – хуже не придумаешь.
– А где еще непостоянные жильцы? – спросила Марта.
– Вон в том доме, где железные цепи считают архитектурным украшением. Рядом – какие-то латиноамериканцы. Слепили алтарь Мадонны из камней и шпатлевки. За ними тоже снимают. Слямзили идею и построили такой же алтарь любимой кантри-певице.
Джим завороженно смотрел на студенческую мусорную кучу.
– Никогда не видел столько коробок от пиццы в одном месте!
– Едят строго по часам, – объяснила Глэдис. – Как только Пит в своей спецназовской форме выходит поливать газон, студенты заказывают пиццу. От марихуаны аппетит знаете какой? А наши пиццерии конкурируют. «Пицца Трик-Трак» гарантирует доставку за полчаса, а «Пицца-Хат» высылает за триктраковцами своих и переманивает клиентов. Раздают бесплатные образцы, которые, мол, вкуснее. Так курьеры и носятся по всему району в четыре утра, в догонялки играют.
Марта указала на дом между студентами и Старым Орте гой.
– А тут кто живет?
– Мистер Грюневальденглитц. Творческая личность, и тоже съемщик. Без сварочной маски во двор почти не выходит. Весь дом превратил в мастерскую. Натаскает металлолома со свалки и сваривает образчики современного искусства. Вон сколько их перед домом.
– Ах вот что это такое! – сказала Марта.
– Интересно, что символизирует та большая штука? – спросил Джим.
– Вы про корову из крыльев автомобиля и спиц от зонтиков?
– Нет, про каракатицу из радарной тарелки, гаечных ключей и водопроводных кранов.
– Это Божья Коровка. Жена президента Линдона Джонсона.
– А по-моему, просто каракатица! – заявила Марта.
– Мы все так думаем, – ответила Глэдис. – Даже в муниципалитет жаловались, но те сказали, что не станут подавлять право личности на самовыражение.
Перед номером 867 притормозил пикап, битком набитый разнообразными знаками и табличками. Вышел мужчина в джинсах и вколотил табличку «СДАЕТСЯ ВНАЕМ» между Божьей Коровкой и диорамой Геттисбурга на сетке от комаров.
– Ах, мистер Грюневальденглитц переехал! – воскликнула Глэдис. – Вот почему он гремел среди ночи!
– Может, мы еще чего-то не знаем об этом районе? – спросила Марта.
– А у вас есть домашние животные?
– Нет.
– Значит, будут. В вашем доме под полом живет семья опоссумов. По ночам они выходят и подчищают миски всех собак и кошек округи.
Джим краем глаза уловил какое-то движение, быстро обернулся, но ничего не увидел.
– Это опоссум?
– Где? – удивилась Глэдис.
– Там! Что-то большое и юркое!
Три пары глаз выжидательно вперились в пространство.
– Вижу! – закричал Джим, указывая на нечто напоминающее средних размеров бронетранспортер. – Эт-то что за чудище?
Глэдис рассмеялась:
– У нас такие тараканы!
– Это таракан?! – ужаснулся Джим. Глэдис кивнула.
– Торговая палата гордо называет их американскими беговыми.
– Дави его! – приказала Марта.
– Может, сначала понаблюдаем? – заколебался Джим. – Узнаем, какие у него защитные механизмы?
– Что ты тянешь! – возмутилась Марта. – Дави гада!
Джим взял грабли и нерешительно направился к таракану. Таракан сиганул куда-то в сторону; Джим с размаху снес кашпо.
– Ой, забыла предупредить! – спохватилась Глэдис. – Они летучие.
По улице проехал микроавтобус с надписью «Соль-на-рану: судебные курьеры» и остановился через три дога. Из него вышел человек в белом гриме и блузе в черно-белую полоску.
– Что за «Соль-на-рану»? – удивился Джим.
– Как музыкальная телеграмма, только издевательская, – объяснила Глэдис. – Для богатых и оскорбленных: оригинальная доставка судебных извещений. На нашу улицу такие приезжают где-то раз в месяц.
– И как это все выглядит? – спросила Марта.
– Например, миссис ван Флит получила иск за клевету от мужского квартета парикмахеров. Мистеру Бакингему запретительный приказ принесла сама Ширли Темпл [1], точнее, ее двойник. И станцевала чечетку. Мистеру Фишбайну вручил повестку клоун. И брызнул в глаз из цветка в петлице!
Мим встал у парадного входа. Никто не открывал: видимо, потому, что он только делал вид, что стучит в дверь. Наконец курьера заметили из окна. Вручив бумаги, он вцепился в воображаемые прутья тюремной камеры и зарыдал.
Адресат схватил кубок лучшего игрока в боулинг и погнался за мимом. Мим долго убегал, нелепо прыгая и изображая испуг, пока не был повален ударом.
3
Два часа ночи. Ручеек пешеходов на Ховард-авеню давно иссяк. Над пейзажем в здешней части города довлели мартини-бары, бистро и рестораны калифорнийской кухни. Юным офисным работникам это, несомненно, представлялось особым шиком, иначе они вряд ли прозвали бы этот район «Сохо» – что, к сожалению, лишь усиливало душок провинциальности.