– Накрывай на стол, – мамин голос прозвучал сухо, как треск сучьев под ногами. В последнее время Мария еще больше похудела. Казалось, об острые скулы можно порезаться. Валя всегда сожалела, что похожа на своего неизвестного отца, а не на мать. Как хорошо, наверное, быть такой красавицей – восточные глаза, опушенные густыми ресницами, прямой тонкий носик, полные губы, алеющие на светлой коже, словно вишни на снегу. А еще точеная фигура и волосы – черная буря до самого пояса. Жаль, Мария редко улыбалась, хотя улыбка красила ее необыкновенно, несмотря на слегка выступающие клыки. Но даже неправильный прикус казался Вале красивым, он словно превращал шедевр в живую женщину.
Девочка слезла со стула и побрела на кухню. Она взмахнула белой скатертью над столом, поправила углы с вышитыми кистями рябины, расставила тарелки с голубым ободком.
– Что у нас на обед? – спросила она.
– Угадай, – улыбнулась бабушка, и тут маму как прорвало.
– А ну прекрати! – выплюнула она. – Чтоб я этого больше не слышала, никогда. Никаких примет, угадаек и что тебе снилось. Она – моя дочь. Я ее мать. И я буду решать, что для нее лучше!
– И что же для нее лучше, Маша? – спросила бабушка.
– Нормальная жизнь, вот что. Пусть вырастет, устроится на обычную работу – секретарем или там бухгалтером, встретит хорошего парня, выйдет за него замуж, нарожает детей и будет счастлива.
– А ты уверена, что она будет счастлива? – спросила бабушка, и Валя впервые услышала, как она повысила голос. – Просиживая штаны каждый божий день на скучной работе и стирая носки мужику, который не способен ее оценить?
– Найдет того, который оценит!
– Что ж ты не нашла?
– Потому что мама меня неправильно воспитала. Ах, ты особенная. Ах, у тебя дар! Да в гробу я этот дар видала! Я бы с радостью его лишилась, да я бы руку себе отпилила, если бы дар ушел вместе с ней!
– Ну и дура!
– От дуры слышу!
Бабушка едва не уронила на стол чугунок с картошкой, от которой поднимался ароматный пар. Валя сидела за столом как мышка, переводя глаза с мамы на бабушку.
– Помнишь, я ездила в Пинск пару недель назад? – бабушка положила Вале на тарелку несколько желтых рассыпчатых картофелин, сбоку примостила кусок жареной рыбки с коричневой хрустящей корочкой.
Мать молчала, но бабушка продолжила, будто ни в чем ни бывало:
– Я редко выбираюсь из дома, но тут не могла отказать старой подруге. Она родом из Журавин, мы дружили в детстве, пока их семья не перебралась в Пинск. Она работает в фирме, торгующей канцелярскими принадлежностями, бухгалтером. Нормальная профессия, как ты и сказала. У нее была коллега, тоже бухгалтер, назовем ее Наташей. И вот однажды, на новый год, она пропала. Вся семья была в сборе – муж, уже взрослые дети, еще одна пара друзей. Все веселились, выпивали, она выглядела слегка растерянной, отстраненной, машинально улыбалась шуткам, поднимала бокал, а потом вышла куда-то и исчезла. Заметили только через час. Думали, она на кухне или в туалете, мало ли. Потом обнаружили записку.
Бабушка замолчала, накладывая картошку и себе.
– Говори уже, – взорвалась мама, – к чему эти театральные паузы.
– Мне не хочется мечтать, – сказала бабушка. – Вот что было в той записке. Бедная женщина поняла, что ей уже ничего не хочется. Под бой курантов ни одно, самое завалящееся желание не пришло ей в голову.
– И это все? – удивилась мама.
– Это все, – кивнула бабушка. – Когда я вошла в ее квартиру, я поняла, что ее уже нет в живых. Она пошла прямиком в лес. Ее недавно нашли, когда снег растаял. Но это не все. Когда я была у них в квартире, то заметила ободранный угол обоев, под которым виднелся какой—то рисунок. Я потянула полосу обоев, и она отпала, будто дожидалась меня. На стене обнаружилась изумительной красоты картина – склоненный в молитве ангел со свечой в руках. Я не разбираюсь в живописи, может, техника там и хромала, но это было настоящее чудо. Он будто дышал, пламя свечи трепетало в ладонях, и на его лике была и радость, и печаль, и нежность. Наташин муж сказал, что это она нарисовала, когда забеременела первым ребенком. Хотела поставить у этой стены детскую кроватку.
– Почему его заклеили? – спросила Валя, впервые вмешавшись в разговор.
Бабушка вздохнула.
– Всем удобнее, когда рядом простой понятный человек. Когда Наташа отправилась в роддом, ее муж вместе со свекровью поклеили обои. Уютнее, сказали они, и комната стала светлее, и у всех так, а картину можно в магазине купить, репродукцию. Наташа рисовала с детства, ее хвалили, предлагали поступать в художественное училище, видели несомненный талант. Но родители настояли, чтобы она получила более надежную профессию. Потом вышла замуж за правильного мужчину. Может, она и рисовала еще какое-то время. А потом перестала. Мало времени на бессмысленное хобби. Не хватало денег на дорогие кисти и краски. Не знаю. Но я точно знаю, что это очень страшно, когда человек проживает не свою жизнь. Когда забывает о себе, становится лишь инструментом для удовлетворения чужих потребностей. Наташа казалась обычной женщиной: муж, дети, работа, все как у всех.
– Да ненормальная какая-то, – рассердилась мама. – К чему эти трагедии. Хотелось рисовать – пусть бы рисовала. Тем более дети выросли, выкроила бы для себя время.
– В том-то и дело, что рисовать уже не хотелось. Ей ничего не хотелось. Она пошла в лес, потому что уже умерла. Огонь угасал в ее душе долго, годами, оставался тлеющими углями, крохотными искрами, а потом погас совсем, остался лишь пепел.
Мама со звоном отложила ложку.
– Даже есть перехотелось! И к чему ты это рассказала? Я же не запрещаю Вале рисовать? Хотя рисует она как кура лапой. Пусть поет, танцует, вышивает крестиком, играет на балалайке —пожалуйста! Все это можно совмещать с нормальной жизнью.
– Она родилась в нашей семье, ее душа сама выбрала этот путь, – отрезала бабушка.
– Не выбрала, – возразила мама. – Еще не выбрала. И я не хочу, чтобы ты ее подталкивала.
– Ты же знаешь, что надо провести обряд, чтобы дар начал просыпаться.
– Вот именно. Никаких обрядов, – мама повернулась к Вале. – Летом мы переезжаем.
– Куда? – встрепенулась девочка.
– В Пинск. Не столица, но все же цивилизация. Я купила квартиру, возле парка, почти на набережной. Она небольшая, две комнаты, но очень уютная. В сентябре ты сможешь пойти в школу, как остальные дети. А то что это такое – ездишь в школу раз в четверть, на лодке, словно дед Мазай, ни компьютера, ни интернета, не в прошлом веке ведь живем! У тебя появятся подружки. Может, запишем тебя еще и в какой-нибудь кружок или музыкальную школу.
Мама щебетала, воодушевленно описывая прелести их будущей жизни, но Валя смотрела на бабушку. Та сдвинула брови, губы ее сжались в тонкую ниточку.
– А бабушка? – спросила Валя.
– Будешь навещать ее на каникулах. Иногда. – Мама подтянула к себе тарелку, взяла вилку. – Даже аппетит проснулся. Чудесная новость, правда?
***
Паша долго ворочался в широкой пустой кровати. Один раз он даже встал и заглянул в гостевую комнату, где спала Валя, но, прислушавшись к ее мерному дыханию, тихо прикрыл дверь и вернулся в спальню. Он налил себе вина, открыл жалюзи и долго стоял у окна, глядя в ночную мглу. Они с Любой построили этот дом, пройдя через все тернистые этапы строительства: сначала сама идея – тихий мирный городок, дети играют на зеленой лужайке, не загаженной соседскими собаками, потом выбор проекта, такого, чтобы удовлетворял и амбициям Павла, и стремлениям Любы к домашнему уюту, потом прораб с дурной привычкой отключать мобильный телефон… Когда дом обставили мебелью и переехали, обнаружилось полное отсутствие освещения вокруг него – не критично, но жить в кромешной тьме не хотелось. Павел посчитал бессмысленным тратиться на ремонт всех фонарей переулка – все равно через пару недель, а то и дней, их разобьют – уверял он. Жена говорила, что это подростки стесняются целоваться при свете и таким образом создают себе романтичный полумрак. Полумрак, как же, бушевал Паша, тут темно как у негра в ж… Люба делала строгие глаза – не при дочке, а маленькая Динка радостно улыбалась, демонстрируя первые зубки. Тогда Паша поставил два фонаря у дома. К его удивлению подростки их пощадили. И вот сейчас два бледно-желтых круга света напоминали ему глаза огромной кошки, затаившейся во тьме, беспросветной, как вся его жизнь. И казалось, что за границей зыбкого света нет ничего – одна лишь бесконечная ночь, и весь его дом кто-то острым ножом отрезал от мира, где есть солнце, где люди радуются жизни, где от нового дня ждут чего-то прекрасного, где все так, как должно быть. Наконец Паша решил лечь в кровать, уверенный, что сегодня ему не удастся заснуть, и тут же провалился в свой самый страшный кошмар.