Спрашиваю я, изогнув бровь и делая движение, чтобы сесть на него верхом.
— Конечно. Пожалуйста.
Мои ноги оседлали его, и я чувствую его сильные бедра сквозь его брюки. Мои руки лежат на его сильных плечах, чтобы удержать равновесие, а его руки медленно находят мою талию.
— Итак, что бы ты хотел сделать, пока я здесь? — Его взгляд скользит по моему телу, чтобы заметить короткие кружевные шорты, парящие над его членом, который теперь тверд как камень.
— Я хочу, чтобы ты танцевала для меня или, скорее… танцевала на мне. В следующий раз я дам тебе знать, чего я хочу и что мне нравится. Если ты согласишься, конечно. — Его голос строг и настойчив.
Этот мужчина любит контроль. Он медленно проводит большим пальцем по моей коже около грудной клетки и думает, что это вызовет у меня возбуждение. Как интересно. Он хочет, чтобы я хотела его. Жаль, что я ни к кому ничего не чувствую. Он, без сомнения, привлекателен, и у меня такое чувство, что он ожидает, что женщины будут польщены если им повезет оказаться в его присутствии. Я просто не из таких женщин.
Песня «Can You Hear Me» от Fleurie тихо играет в динамиках, и ее страстный голос задает настроение в комнате. Когда я качаю бедрами и выгибаю спину в такт музыке, его член впивается в мою покрытую кружевом киску.
С каждым вдохом его дыхание становится все тяжелее, и я знаю, что он пытается сдерживаться. Я кричу в своей голове, что хочу спрыгнуть с его колен и выбежать из этой комнаты, но не могу. Мне нужна эта работа, и если я планирую больше никогда этого не делать, мне нужно устремить свой взор на приз. Закончить свое образование и убираться отсюда к черту.
Когда я качнула бедрами, заставив себя подняться, я опустила ноги и развернулась. Я наклонилась, чтобы дать ему лучший вид на мою киску, зажатую в кружевах, и медленно поднялась.
Развернувшись, я провела пальцами по прядям его шелковистых черных волос. Мужской аромат его экзотического одеколона ударил по моим чувствам. Он пахнет грехом. Все в этом мужчине кричит об опасности и должно сопровождаться отказом от ответственности. Он наклоняет голову вверх и направляет меня вниз, чтобы я снова могла оседлать его. Он трётся своим стоячим членом, теперь натягивая штаны на мою киску, и на его лбу появляется капля пота.
Желая покончить с этим, я обхватываю его шею рукой и всухую трусь о его член, сильно и быстро. Он хрипит и стонет, в то время как я крепко сжимаю его затылок, пока тру себя о его член.
Мы не прерываем зрительный контакт, и чем быстрее я тру себя, тем больше пота капает с его лба. Наши глаза сцеплены, и его дыхание учащается, пока я все быстрее тру его член, словно я одержима, но я под контролем. Это то, чего хотят от меня мужчины. Но здесь я контролирую. Чем быстрее я дам ему освобождение, тем быстрее он уйдет.
Через несколько минут он больше не может этого выносить. Он хватает меня за задницу, удерживая меня неподвижно, теряя контроль, когда он жестко кончает в своих брюках.
— Блядь, — кричит он. Мы не отрываем взгляда, пока я наблюдаю, как он развязывается.
Я наклоняюсь ближе, мои глаза напряжены, мои губы в дюймах от его губ, когда я говорю:
— Время вышло.
Его глаза — жесткие щелочки, когда он наблюдает, как я слезаю с его колен, не оглядываясь, и выхожу из комнаты.
2
ДЖЕЙДЕН
Пот стекает по моему лицу, и я провожу рукой по глазам, чтобы пот не щипал глаза. Я бью по боксерской груше, каждый удар сильнее предыдущего. Демоны в моей голове из моего прошлого издеваются надо мной, чтобы я бил по груше сильнее и сильнее. Боль, которую я испытывал в детстве, играет в моих снах, душит меня во сне. Моя мать и отец бьют меня, потому что я прошу есть. Боль голода в детстве ослепляет меня с каждым сильным ударом.
Моя мать наркоманка, а мой отец алкоголик, либо бил мою мать после того, как выпивал бутылку водки, либо вымещал на мне свой гнев, потому что я хотел пойти в школу или был голоден.
Социальные службы забрали меня в возрасте пяти лет, потому что школа сообщила обо мне, когда учителя заметили, что моя одежда пахнет, потому что ее не стирали несколько дней. Я испугался, когда они пришли в школу и забрали меня. Они дали мне еду и чистую пару одежды. Это было лучше, чем дома, и я думал, что это лучшее место.
Когда я думал, что освободился от родителей, порочная система вернула меня обратно, когда они протрезвели на несколько недель, потому что государственные чеки не приходили, а я был единственным ребенком. Я боялся времени, когда они вернут меня обратно. Социальный работник просто высадил меня у маленького дома, который был ямой ада.
Бесконечный ад, из которого я никогда не смогу выбраться.
Каждый день я голодал, а в некоторые дни мне давали только хлеб и воду. Хотя было много крэка и алкоголя. Однажды ночью я так хотел пить, что у меня не было выбора, кроме как выпить пива, потому что воду отключили за неуплату. Еда, которую давала школа, была единственным пропитанием, которое я получал. Иногда это была единственная еда, которую я ел за день.
Когда их зависимость ухудшилась, они начали продавать меня больным людям, которые смотрели, как я раздеваюсь, чтобы купить наркотики. Большинство из них были мужчинами с фетишами на маленьких мальчиков. Я вычеркнул большую часть подробностей из своей памяти, но обрывки и фрагменты преследовали меня во сне. Все, что я помнил на следующее утро, — это боль, душевную и физическую. Как будто я все еще там, застрял в том времени, просыпаясь, мечась и крича. Вот почему я никого не приглашаю к себе домой, кроме Нейта. Он единственный, кому я доверяю свою жизнь. Он единственный, кто понимает.
— Ты все еще этим, братан? — Спрашивает Нейт, подходя ко мне сзади.
Я прекращаю бить грушу и опускаю руки, которые горят от усталости. Когда мои мысли возвращаются к тому, что ждет меня ночью одного в моем почти пустом доме с десятью спальнями. Я тренируюсь до тех пор, пока мое тело не может этого выдержать, или Нейт не говорит мне, что
