Вероятно, то же можно сказать и о других частях тела, несмотря на ощутимые боли. Раз руки слушаются и ноги держат, значит, еще поживем. Ободренный этой мыслью, я ополаскиваю лицо, вытираюсь тряпкой, висящей на гвозде рядом с умывальником, и в сопровождении рослого детины поднимаюсь по бетонной лестнице.
- Продолжайте в том же духе, - приказывает Ал, когда я нерешительно останавливаюсь на площадке первого этажа.
Я поднимаюсь на второй этаж.
- Стойте здесь! Ждите!
В узкой прихожей, освещенной старинной бронзовой люстрой, всего две двери. Ал приоткрывает одну из них, просовывает голову внутрь и что-то говорит. Потом распахивает дверь пошире и бросает мне:
- Входите!
Я вступаю в обширное помещение, уют которого не вяжется с убожеством лестницы и прихожей. Тяжелая викторианская мебель, диван и кресла, обитые плюшем табачного цвета, шелковые обои им в тон, огромный персидский ковер и прочее в этом роде. Однако меня интересуют не детали обстановки, а хозяин кабинета, который стоит возле мраморного камина, где пламенеют куски искусственного угля, - скучная пластмассовая имитация, подсвеченная изнутри обыкновенной лампочкой.
Камин служит прекрасным дополнением к стоящему возле господину, или, если угодно, тот сам служит счастливым дополнением к камину. Его голова пылает жаром: рыжие со ржавчиной кудри, в которых белые нити, рыжие со ржавчиной лохматые бакенбарды и красное лицо, в середине которого кто-то приклеил небольшой, но уж вовсе алый уголек носа. На фоне этого знойного пейзажа резко выделяются холодной голубизной небольшие живые глазки, которые испытующе ощупывают меня.
- Значит, вы все-таки воскресли! - заявляет этот человек, покончив с осмотром.
Тон у него добродушный - настолько, насколько может быть добродушен львиный рык.
- Кажется, это вас я должен благодарить.
- Пожалуй. Хотя я не жажду благодарности. Надо сказать, из вас сделали хорошую отбивную.
Очевидно, хозяин кабинета поддерживает свой накал довольно банальным горючим: он берет с письменного стола высокий хрустальный стакан, в который налито на два пальца золотистой жидкости, отпивает глоток и только после этого спрашивает:
- А что, собственно, с вами случилось?
Я пожимаю плечами.
- Ничего особенного. Насколько я разбираюсь в проститутках, меня заманили в простейшую ловушку. Приманка для дураков, и этим дураком оказался я. Меня избили, обобрали и вышвырнули на улицу.
- Это неприятно, - кивает мой хозяин. Он достает из кармашка жилета длинную сигару и начинает аккуратно разворачивать целлофановую обертку.
- Ничего страшного, - пренебрежительно буркаю я. - Единственное, о чем я жалею, - это паспорт.
Рыжий отрывает взгляд от сигары.
- У вас взяли и паспорт?
Я киваю.
- Кому он мог понадобиться?
- Понятия не имею. Короткими пухлыми пальцами он лезет в кармашек жилета, достает миниатюрные ножницы и заботливо обрезает кончик сигары. Потом убирает ножницы, берет со стола тяжелую серебряную зажигалку и сосредоточенно раскуривает сигару. После чего направляет мне в лицо густую струю дыма вместе с вопросом:
- А что написано у вас в паспорте?
- Имя - Петр Колев, национальность - болгарин, род занятий заведующий хозяйственной частью судна и прочее. Номер я, кажется, забыл.
- Номер не так важен. - Рыжий небрежно поводит в воздухе дымящейся сигарой. - Ведь вы не номер, друг мой, вы - человек!
И после этого заявления спохватывается:
- Да садитесь же!
Я сажусь в большое кресло, чувствуя, как дрожат у меня ноги, а рыжий предлагает:
- Глоток виски для бодрости духа? Наверное, при этом он нажимает какую-то кнопку на столе, потому что в кабинет тут же врываются Ал и Боб. Похоже, эти молодчики решили, что застанут смертельную схватку хозяина с чужаком, но в комнате царит мир и тишина, и они хмуро застывают у дверей, со сжатыми кулаками.
- Принесите чего-нибудь выпить! - велит рыжий. - Обо всем приходится напоминать!
Ал вкатывает в кабинет передвижной бар на колесиках, хозяин делает небрежный жест, означающий "проваливай!", поудобнее устраивается в кресле и берется за бутылку.
- Обычно я позволяю себе не больше двух пальцев виски в час, поясняет он. - Стараюсь выполнять предписания этой нудной породы - врачей. Но не могу же я пренебречь гостем ради каких-то предписаний! Что поделаешь, характер!
Я принимаю стакан, в который мой хозяин собственноручно бросил два кубика льда, делаю для храбрости большой глоток и чувствую: мне чего-то страшно не хватает.
- У вас не найдется сигареты?
- Разумеется, найдется, мой друг, как это я не подумал...
Он достает с нижней полки бара тяжелую ониксовую шкатулку, полную сигарет, и даже идет к столу за зажигалкой. Я глубоко затягиваюсь и чувствую, как проклятый яд начинает оказывать благотворное воздействие на мой изнуренный организм.
- Значит, болгарин? - рассеянно говорит хозяин, глядя на дымящийся кончик сигары. - Болгарин, - признаюсь я.
- А как оказались в Лондоне?
Приходится коротко рассказать ему о запое.
- М-да-да-а... - рычит рыжий. - Значит, корабль ушел, а вы остались. Почему? Вам так хотелось или?..
- Мне хотелось выпить, - говорю я и беру свой стакан. - Я редко пью, но иногда на меня находит, и... и все тут.
- Вот почему пить надо регулярно, - нравоучительно говорит рыжий. Человек как машина, ему нужен ритм. Иначе, мой друг, случается авария.
- Она уже случилась.
- И что же теперь?
Я молча пожимаю плечами.
- Но вы, наверное, думали о каком-то выходе из положения?
- Когда трещит голова, много не надумаешь.
- И все-таки? - настаивает рыжий и смотрит на меня холодными голубыми глазами.
- Наверное, придется поискать в телефонном указателе адрес посольства и пойти туда.
- Это тоже выход, - кивает рыжий. - Если только вас оттуда не вышвырнут.
- Почему вышвырнут?
- А кто вы, в сущности, такой? Я бы на месте ваших дипломатов обязательно вас вышвырнул. Человек без документов, неизвестно кто...
- Но можно выяснить, кто я такой.
- Да, если кто-нибудь пожелает тратить на вас время. А если выяснят, что тогда? Вами займутся вплотную: не вернулись на корабль, самовольно остались в чужой стране...
- Вы правы, - вздыхаю я. - Но у меня, к сожалению, нет другого выхода. Я думал найти какую-нибудь работу и дождаться возвращения корабля. Но насколько я понял, работу здесь найти нелегко. А идти в подметальщики, честно говоря, не хочется.
- Даже если захотите, ничего не выйдет. Вакантных мест нет.
- Вот видите, - уныло говорю я.
И чтобы отчасти вернуть себе присутствие духа, закуриваю новую сигарету. Хозяин молчит и смотрит то на кончик укоротившейся сигары, то на мою физиономию. При его пламенной внешности сам он, кажется, человек довольно уравновешенный. Лицо его излучает спокойствие, нечто среднее между добродушной сонливостью и добродушной прямотой. На нем традиционная униформа делового британца: черный пиджак и брюки в серую полоску; развалившись в кресле, он задумчиво смотрит на меня, в самом деле похожий на добряка, озабоченного судьбой своего ближнего.
- В сущности, я, пожалуй, могу кое-что вам предложить, - говорит он.
- Это было бы верхом великодушия с вашей стороны. Вы уже спасли меня однажды...
- Здесь поблизости у меня три заведения, - продолжает мой собеседник не торопясь, будто рассуждает вслух. - Ставить вас вышибалой я, разумеется, не собираюсь... какой из вас вышибала, если не вы бьете, а вас бьют... В официанты вы тоже не годитесь. Эту работу у нас поручают другому полу - длинные бедра, высокая грудь и прочее, чем вы, насколько я могу судить, не располагаете...
Он умолкает. Я тоже молчу, потому что возражать неуместно, особенно по последнему пункту.
- Остается место швейцара. Твердого жалованья, конечно, не обещаю... Но у вас будет жилье, к которому вы уже, наверное, привыкли за последние три дня, будет бесплатная еда, форменная одежда за счет фирмы, а если вы сумеете завоевать расположение клиентов, то будут и карманные деньги.
Я терпеливо слушаю и молча курю. Он спрашивает:
- Ну, что вы на это скажете?
- Я тронут вашим великодушием, но, пожалуй, рискну обратиться в посольство.
Рыжий удивленно смотрит на меня и хладнокровно интересуется:
- В сущности, вы что себе воображаете?
- Абсолютно ничего, - поспешно уверяю я. - Не стану отнимать у вас время на интимные подробности, но воображения-то мне как раз всегда не хватало.
- Чего же вы ждете? Что я предложу вам место директора? Или мое собственное?
- Я не настолько требователен. Но швейцаром быть не собираюсь - хотя бы потому, что не хочу смущать душевный мир покойной мамы.
- Вы, кажется, считаете, что эконом куда выше швейцара?
- Именно. Это опять-таки интимные подробности, но позвольте вас поставить в известность, что у меня высшее образование, я знаю три языка и в швейцары не пойду даже к вам, при всей моей признательности.
