А на самом деле, только присмотревшись, Дон понял, что Ежи — полноправный член этого маленького отряда. Сильный, неутомимый, упрямый. И имеющий какое-то, не иначе как, родовое умение слышать правду и подчинять. Пока еще у него это слабо проявлялось, но в будущем обещало показаться во всей силе.
Дон слышал, что Агеллонам не нужна была магия, чтоб править. Кровь многих поколений выродилась в уникальный концентрат власти. И власть эта бурлила внутри, иногда вырываясь наружу в резких словах, к которым прислушивались и Карс, и Ассандр, во взглядах, заставлявших обращать на себя внимание. В бешеной, неукротимой, дерзкой яростной волне, противостоять которой было сложно. И теперь, после недели тренировочных боев, Дон понимал, почему Карс с Ассандром выбрали именно его в качестве мастера оружия для молодого наследника. Потому что почувствовали то же, что было у них самих: умение противостоять воле принца. Наверняка, мало кто на такое был способен.
— Саввун? — чуть повысил голос Карс, но затем, оглянувшись несколько воровато, тут же снова перешел на шепот.
Дон посмотрел по сторонам, подметив, что Ежи, которому пришлось хуже всех из-за неумения сдержать рвотные позывы от дикого смешения горелого человеческого мяса с другими, тоже малопривлекательными запахами, пропал с поляны. Явно ушел к ручью, тут, неподалеку, дышать и умываться.
Волка тоже не было видно, как и его пушистой родни. Звери — не особенные любители жареного да горелого, носы чересчур чувствительные… Похоже, умотали от греха подальше.
Дон подошел ближе к допрашиваемым, прислушался.
— Ну да, — тихо, плаксиво говорил один из пленников, — я под его началом служил… А после того, как его того… расстреляли, ушел. Новый генерал прибыл из столицы, да сразу нас всех на плац, даже больных, и ну — маршировать….
— Подожди, — перебил его Карс, — почему Саввуна расстреляли?
— Так… за измену родине же… — пожал плечами разбойник, — он того… Северу какие-то бумаги передавал… Поймали прямо за руку… Ну, и без лишних слов…
Карс глянул на чуть нахмурившегося Ассандра и продолжил допрос:
— Было дознание?
— Да, — охотно закивал разбойник, — из столицы приезжали… И сразу с новым генералом… Ох, зверюга… Он приказал меня нагайками… Зверь… Всю кожу со спины сняли…
— А семья генерала? — спросил Карс.
— Не знаю, — пожал плечами разбойник, — женка его прямо во время расстрела свалилась, говорят, умерла. А девки пропали. Искали их, хотели за отцовские дела спросить, но не нашли…
— Кто искал?
— Ну так, знамо кто… Столичные…
Карс еще раз переглянулся с Ассандром, а затем жестко глянул на разбойника:
— Ты про это не помнишь. Да?
Разбойник, заторможенно моргнув, кивнул:
— Да…
После этого Карс встал, оставив сидящего и продолжающего пялиться в пространство перед собой мужика, повернулся и встретился взглядом с Доном.
Скривился чуть заметно, дернул углом губ. И счел нужным пояснить:
— Мы этого Саввуна знали… И девочек его видели… Странная история. Ты не говори ничего Ежи, он… расстроится.
Дон кивнул, не задаваясь лишними вопросами. Старательно не задаваясь.
Не его это дело… Нельзя привыкать.
Тогда и уходить будет не так мучительно.
Не факт, что он сможет пережить такое еще раз.
5
5
— Плохо стоишь! — резкий удар по ногам был настолько неожиданным, что Дон не удержался и повалился на камни внутреннего двора, где проходил учебный бой. Верней, не бой даже, а что-то вроде экзамена.
Как у школяров городских. Правда, в отличие от одетых в форменные куцые пиджачки парней, здесь за провал в знаниях можно было поплатиться здоровьем.
И Дон платил, куда денешься…
Он , правда, уже в полете сориентировался, перекатился на четвереньки и споро ушел в сторону, опять покатившись по двору, крутясь, словно детский волчок.
И вовремя! Как раз по тому месту, где только что валялся, ударил меч отца. Правда, сейчас Дон бы его так даже в мыслях не назвал. В эти мгновения перед ним был не любящий и всегда готовый выслушать родитель, а суровый и жесткий без меры мастер оружия при дворе барона Сординского, двоюродного брата самого короля Иллара Северного, из правящей династии Иллиров. Почетное, очень ответственное звание. Из тех, что по наследству не передаются, хотя отец, конечно, очень сильно надеялся на обратное. И все для этого делал, с самого раннего детства, с того момента, когда маленький Дон только-только нучился ходить, готовя себе из сына достойную смену.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На мнение самого Дона, как положено, никто внимания не обращал. Да и что он мог возразить? Быть мастером оружия, одним из самых уважаемых, приближенных к господину лиц! Это ли не лучшая из судеб?
Дон, кстати, и не собирался протестовать, искренне считая, что отец прав.
И до недавнего времени именно так и было…
Пока… Пока не появились в голове иные мысли. Плохие, крамольные, недостойные его, сына своего отца, надежды своего отца. Дон изо всех сил выкидывал их из головы, эти глупые, порочные мысли, ругал себя ругательски, злился, изводился больше обычного на тренировках… Только чтоб приползти домой, закинуть в себя оставленный мамой ужин и свалиться с гудящими ногами и руками в кровать… И увидеть ночью ее. Свою порочную фантазию.
Она смотрела на него кристально ясно, глаза были, словно озера голубые, чистые, прозрачные. А на глубине — омуты. Их не замечаешь, ныряешь, желая достигнуть дна. А его нет, дна. Есть они, омуты. Обволакивают, затягивают, манят. Дышать не дают! Думать не дают! Так и погружаешься, и выплыть не можешь уже, и погибаешь… Радостный погибаешь. Потому что позволила смотреть. Потому что — на дне ее глаз…
Каким образом Дон умудрялся выныривать из этих снов, было непонятным.
Зато яснее ясного осознавалось, что это ненадолго. Что однажды он забудется… И не выплывает. Не вынырнет. Погибнет полностью.
Дон просыпался, тяжело дыша, глядел в пространство перед собой воспаленными глазами, сердце стучало и билось внутри, побуждая к действиям.
Самым простым и логичным действиям: вскочить, пробраться гибким кошаком по уже давно изведанной дороге, облизанной чуть ли не языком неоднократно, запрыгнуть в полуоткрытое окно, занавешенное лишь легкими шторами. Окно выходило на сад при замке и на реку позади него. Красивый вид. И стража ходит, конечно, ходит… Но ему стража — не помеха.
Закрыть окно, чтоб не слышно было ничего из того, что будет происходить в этой комнате.
И шагнуть к кровати, высокой, широкой…
Настолько широкой, что в ней легко потерять спящую девушку.
Конечно, не в его, Дона, случае… Он сразу найдет. Сразу. Магнитом притянет его туда, куда нужно.
Подойти, наклониться, втянуть подрагивающими ноздрями нежный-нежный, мягкий-мягкий дурманящий аромат ее кожи, ее волос, ее тела, чистого, невинного… У нее лилейно белая кожа, такая, что страшно трогать. И Дон только представить себе мог, как бы смотрелась его грубая рука, рука воина, с темной загорелой, буквально дубленой на солнце кожей, с мозолями от рукоятки меча, с зажившими и новыми царапинами и ссадинами, на белом полотне ее нежной ладони. Неправильно! Разбойно! Недостойно! Но так, что слюну приходилось сглатывать от одной только такой горячей картинки.
Во сне он забывал, что нельзя, что недостойно… Во сне он трогал. Подходил к кровати и проводил ладонью по покрывалу, подрагивающими пальцами перебираясь на золото рассыпавшихся по подушке волос… И дальше — к щеке, тихо-тихо… Чтоб не разбудить раньше времени.
А затем, мягко, к губам.
И, если она проснется в этот момент, то запечатать раскрывшиеся в испуганном вскрике губы ладонью. И наклониться еще ниже, с наслаждением втягивая чуть изменившийся аромат, ставший более насыщенным, более ярким. Более влекущим. И утонуть, наконец-то до самого дна ее глаз испуганно расширенных достичь, погрузиться с головой, радостно и с готовностью.
